Пенных волн властитель

На тонущий корабль море всегда реагирует по разному. Знает, чувствует, кому пора в пучину – забирает тут же, а если человеку еще суждено ходить по земле целым и невредимым – поднимает тревогу, пенится обеспокоенно волнами, зовет тех, кто может помочь. В этот раз пучина думает особенно долго. Взбрыкивает ветер, дует то туда, то сюда, никак не может понять – рвать ему окончательно паруса, повисшие сейчас на реях, будто старые половые тряпки, мокрые, ни на что больше не способные, или подсказать тонущим людям правильное направление для дыхания. Вдохнуть в уши спокойствия, согреть продрогшие тела, или, все таки, нет? Когда всеобщая тревожная нерешительность доходит до Эдмунда, он уже успевает закончить все утренние дела и теперь просто развлекается разговорами с течениями. Происходит все резко – вода вздрагивает, доносит до глубины человеческую речь, рябит чужой паникой, мечет со дна песок, и Эдмунд тяжело вздыхает. В последние столетья в их бухте часто тонули суда, и только одно из них пока что море посчитало достойным для спасения. На всех остальных либо перевозили рабов, либо, как Эдмунд узнавал уже после – творился такой беспредел, что было удивительно даже то, почему корабль сразу не потонул, как только выплыл из порта. Сейчас все немного иначе, и Эдмунду все же приходится выплыть из глубин на мерзкое теплое мелководье, где вода пенится и горчит примесями, а солнце выкрашивает воду в голубой. Самому Эдмунду по вкусу глубоководья – не каждая морская тварь отваживается спуститься к нему, что уж говорить о солнце или поверхностных волнениях. Там, среди водорослей, Эдмунд собирает разных рыб и рассказывает им сказки. О людских нравах и сердцах, в которых горят кострами жизни, о душах звонких, как песни моря в скалах, о глазах, драгоценнее жемчуга. О судьбе, что коварна и скупа на прелести, такой непостоянной, дикой, безумной, такой, что и не угадаешь - когда будешь сидеть на троне, нося корону так, что она опостылет через пару лет, а когда вдруг ухнешь с корабля в шторм, зажмуришься, обожжешься об воду, а откроешь глаза уже другим, с плавниками и длинным неповоротливым хвостом. Сказочник - Эдмунд знает о жабрах, людях, золоте и судьбе почти все, и всегда готов поделиться своими историями с нерешительными рыбами. Те, никогда не отплывающие от своих рифов, могут слушать его так долго, что море успевает провести несколько отливов и приливов, обмелеть и вновь наполниться дождем, а рыбы будут на том же месте - вокруг Эдмунда. Да и ему, признаться честно, не претит подобная компания – там, в одной из прошлых жизней, он привык к тому, что его слушают. А рассказывать истории ярко чешуйчатым мечтателям, или придворной ребятне – нет особой разницы. Даже в его прямых обязанностях, возложенных на него морем в качестве уплаты за спасение, нет сильного отличия от того, как он разговаривал с судьбой раньше. Был маленьким и глупым – умудрился стать царевичем, отвечающим за всю армию огромной страны. Вырос – подружился с бурей, завладел ветром и научился убеждать магию в том, что некоторым людям судьбою уготовано - жить, некоторым – тонуть. И сейчас, поднимаясь все выше и выше, морщась от снопа пузырьков в длинных волосах и чувствуя, как щекочут от предвкушения новой встречи с поверхностью жабры, Эдмунд знает о том, что какое бы решение не приняло море, он всегда сможет попросить чего-то от себя. Все это он подготавливает где-то на задворках своей широкой и заштопанной сотни раз души, сует через прорехи ненужные мысли и позволяет беспокойству уйти, запутаться во всем этом беспорядке и сгинуть. Там, наверху, в волнах гибнет корабль. Трещит дерево, рвутся тросы, волны, соревнуясь друг с другом, жадно слизывают людей, и где-то среди пены и криков тонет тот, к кому море еще не готово. Его Эдмунд чувствует с первым же глотком воздуха, который кружит ему голову и делает мысли шальными. Тут же на него налетает ветер, кричит, завывает, хвастается своей новой добычей, но Эдмунд отмахивается от него, словно от шкодливого дельфина – у него еще будет время послушать чужие судьбы и последние мысли перед смертью. Сейчас у Эдмунда – долг, и, сделав несколько сильных гребков руками, он ловко заныривает в корабль, почти полностью ушедший под воду, и цепляется за дерево. У кораблей душа намного больше и сильнее, чем человеческая, и вначале Эдмунд приходится долго звать и слушать глухие рыдания, обреченные, скупые, такие, на которые способно только славно прослужившее судно. Оно, везущее в этот раз на себе слишком много зла, мечется от тоски, распуская волосы-канаты, раскидывает дощечки и готовится наполниться водой до самой мачты и выше. Но Эдмунду нужен тот, кто внутри, кто еще не покинул тонущее судно, нужен прямо сейчас, немедленно, живым, промокшим, обезумевшим от паники. И когда корабль отвечает ему, становится почти поздно, но Эдмунд все равно успевает. Находит в одном из запертых трюмов связанного королевича, выгоняет всю воду и садится на перевернутый стол, подогнув хвост под себя. Чешет темную чешую на руках, убирает с лица водоросли и спрашивает у единственного достойного – готов ли он вернуться на сушу? Королевич вспоминает человеческую речь намного дольше, чем сам Эдмунд, но в итоге дергано кивает и спрашивает имя своего спасителя. Эдмунд, вечно приходящий сам, не привыкший, чтобы его имя звучало от кого-то другого, в этот раз раскрывает тайну легко. На суше уже давно забыли о веке, сияющим золотом и кровью, о магии и Аслане, и ему нечего бояться. Подав достойному его корону, он хватает его за теплые руки и тянет за собой в воду, уводит с тонущего корабля, не позволяет пучине забрать его. Когда они выбираются из каюты – до поверхности сотни литров воды. Эдмунд зажимает рот растерянному спасенному и смеется, впервые за десятки лет легко и искренне, и раздает наставления: «Спокойно, королевич» «Не пей мое море, королевич» «Твоя корона еще даже не потускнела» - и, увидев, как радужка из тепло-коричневого медленно обледеневает и сменяется морской волной, влекущей, одержимой штормами, как сам Эдмунд, как что-то глубоко внутри него, то, что он до этого момента рассказывал только в сказках, но не испытывал сам, добавляет, уткнувшись в растрепанные волнами волосы «Захочешь – возвращайся, но только потом, позже, в штиль» Напоследок Эдмунд позволяет поцеловать себя в холодные губы, и, осторожно вытянув королевича на сушу, просит ветра приглядеть за ним. В свои глубины он возвращается уже немного другим. Знающим на целую историю больше, наполненным звенящим, зовущим ожиданием, которое приятно сглаживает чешую за ушами. Трепет прячется у него в волосах, треплет косы и шепчет нерешительным рыбам страшные тайны, но Эдмунду уже не до этого. Он смотрит на теплую полосу прибоя, яркого, светлого, и он так похож на азарт в глазах королевича, что Эдмунд знает – как только чайки позовут его на встречу, он всплывет. Обязательно всплывет и расскажет все свои тайны, научит, как дышать ветром и слушать приближающуюся беду, подарит весь жемчуг, что вырос на обломках других кораблей, и сбережет королевича от напастей. А если тот захочет – то заберет к себе окончательно, и будет на пару с ним придумывать новые истории для глупых рыб.