Say Something, I'm Giving Up On You

Атмосфера в этой «тяжелой комнате» куда гуще и черней, чем в той, парадовской. Воздух пропитан табачным дымом и восковой копотью, а вытяжка, поддавшись такому эквиваленту напряжения, сломалась недели две назад. С тех пор все выходят курить на заваленный проводами балкон. Все, кроме Фрэнка и Джерарда. Будто назло, они сталкиваются тут лицом к лицу и стараются не смотреть в глаза. Но Комната, несомненно, обрела свою собственную волю и характер. Она притягивала в себя обоих, заставляя, наконец, поговорить о чем-то более важном, чем вокальные и гитарные партии. Но из них и слова было не вытянуть, и каждый заполнял пробел рта очередной ненужной сигаретой, умоляя Комнату, чтобы заговорил другой. Джерард лег на стол, смотря в ставший прозрачным расплавленный воск белой свечки в стакане. Задумавшись, по ошибке стряхнул пепел с недавно зажженной сигареты в свечу, и теперь смотрел, как хлопья пепла распадаются, загрязняя собой прозрачную чистоту. – Теперь он грязный. Посмотри, Фрэнки, я все испортил, - прошептал он. Он стал «Фрэнки» с их самой первой встречи, когда укуреный в хлам Айеро не смог сыграть на гитаре терпеливого Торо ни одной песни без лажи. Тогда-то Джи и понял, что Фрэнк – именно тот, кто им нужен. Но еще больше Айеро был нужен ему самому. – Ты часто все портишь. – Приглушенный голос пощечиной донес ответ до Уэя. Джерард первый раз в этой Комнате посмотрел в глаза своему гитаристу: – Я знаю. Прости меня. Фрэнк вздохнул, жалея о своей несдержанности. Он сел на стул, упираясь подбородком в сложенные на столе руки, чтобы видеть глаза Джи. – Извини. Я просто устал. – Я тоже, Фрэнки. Я тоже. Джи переворачивается на спину, и теперь смотрит в черную дыру потолка. Куда угодно, лишь бы не видеть больных глаз гитариста. – Как мы дошли до этого, Фрэнки? Почему теперь даже не смотрим друг на друга? Айеро с надломом усмехается: – Это был долгий, тернистый путь. Мы оба постарались для этого. Неважно, кто виноват. Важен сам факт того, что… Что мы сдаемся. Тишина была такой весомой, что придавила своей тяжестью обоих. Она сталью звенела в их ушах, и они жалели, что выбрали своим убежищем единственную комнату, куда не долетали звуки извне. – Ты сдаешься? – Джерарда передернуло. Даже эхо его вопроса звучало, будто сдается. – Я не знаю. Я пытался уже столько раз, что теперь у меня нет сил даже отвечать на твои сообщения в групповой переписке. Я не хочу сдаваться. Но ты не держишься за меня. – Я держусь. Ты нужен группе, и сейчас альбом… – К черту группу и альбом, Джерард, - он звучал настолько тихо, что слабый огонек на фитиле трещал громче. – Я сейчас говорю только о тебе и мне. О нас. – Я попытался убежать от ответственности. Я сам запутался так, что не понимаю ничего, что происходит. И не понимаю, что я чувствую. – А что тут уже понимать. Я шел за тобой двенадцать лет, веря в твои слова. О том, что я тебе нужен, о любви, обо всем вообще… но сейчас я измотан настолько, что не могу держать гитару дольше получаса. А ты продолжаешь говорить, говорить, говорить… И ничего не меняется. – Фрэнки… – Джи. – Я слишком много вру. – Кому? – он испугался возможного ответа уже после того, как вопрос смятой скороговоркой вывалился из губ. Фрэнки и без этого знал, что его имя будет первым в этом бесконечном списке. – Всем, даже себе. Майки, Рэю, Линз… особенно Линз. Хотя она меньше всего заслуживает моей лжи. Я говорю ей, что люблю. А на самом деле… - хриплый голос затух, не в силах выразить мыслей. Джерард приподнял поясницу, чтобы достать примятые сигареты из заднего кармана. Фрэнк поднес горящую зажигалку. – Я вру и не вру ей. Я привязан к ней, меня тянет, да. Но… но это не любовь. Хотя, и без нее я уже не смогу. – Ты не любишь ее? – Сердце замерло, пропуская удары. – Это не любовь. Это притяжение, которое никогда не даст мне уйти от нее, потому что она мне нужна. Но… Фрэнки, люблю я не ее. – Понятно. – Это все, что мог сказать Фрэнк. Он тоже не любил Джамию. Она была самым лучшим другом, которого он только мог желать. Но это не любовь. Любил он человека, ради которого падал тысячу раз, и готов был упасть еще столько же, чтобы подняться и идти дальше. И каждый раз казалось, что до этого он только учился любить, а сейчас – вот она, любовь. Самая сильная. Каждый новый виток – крепче и острее предыдущего. И к чертям летела вся гордость, стоило только Джерарду сказать, что он ему нужен. Они снова молчали, ощущая, какие они маленькие по сравнению с Тишиной этой Комнаты. Их вздохи тонули в грузной темноте, и сами они теряли себя и друг друга. Скоро они исчезнут тут насовсем. – Джи, скажи хоть что-нибудь. Хоть что-нибудь, иначе я сдамся прямо сейчас. Прости, что я никогда не могу достучаться до тебя и донести все, что хочу сказать. Но скажи что-нибудь, чтобы я мог продолжать. Скажи… Скулы Джерарда сжались, не желая выпускать наружу ни одного необдуманного, неправильного слова. Он знал, что снова споткнется и испортит, изгадит все. Он тоже только учился применять чувство любви, и попытки не всегда были удачными, больше напоминая ползание младенца по кругу манежа. Он проглатывал слова нежности и гордость, когда речь шла именно об этом человеке. Он нашел внутри это хрупкое равновесие, до этого державшее его на плаву. Но теперь он был готов захлебнуться слезами, стекавшими по скулам за уши. Удержаться, только бы удержаться в этом шатком состоянии лжи-не лжи, сохраняя в своей жизни того, кого любит и ту, без которой не сможет. Неизвестно, на сколько их хватит, пока новый приступ не начнет душить сначала их, потом – всю группу, и снова дойдет до этой комнаты. – Фрэнки, - на выдохе, одними губами прошептал Уэй. Он перекатился на живот, и теперь смотрел в отражения пляшущих огоньков в глазах человека, которого любит. – Не смей сдаваться. Ты мне нужен. Не оставляй меня. Приказ перешел в мольбу, и Фрэнк почувствовал, что сможет выбраться из ямы отчаяния, проглотив гордость, и быть с тем, кого любит. Не время сдаваться сейчас, когда он, кажется, добрался до правды. В дверь мягко постучали: – Мааальчики, пора репетировать, мы вас только ждем! Мааальчики! Сбросив оболочку отчаяния, они улыбнулись друг другу, пока что неуверенно, но свободно. – Пойдем. – Джерард рывком сел на столе, быстро спрыгивая. Он потушил сигарету и задул свечу. – Постой, – Фрэнк остановил его, схватив за запястье. – Шнурок. Он присел на одно колено, завязывая шнурок человеку, за которым следует, чтобы тот не упал. Было в этом что-то, от чего у Джи защемило сердце. Фрэрард никогда не был счастливой любовью, и конец вряд ли будет счастливым. Но они не сдадутся, пока один будет находить слова, в которых нуждается другой.