Не важно, как падут кости, мы будем вместе

Представь нас вдвоем, как я, Я думаю о тебе днем и ночью, И это приятно – Думать о девушке, которую ты любишь И крепко ее обнимать.       Я выхожу из ювелирной лавки Первого дистрикта довольный своей покупкой. Маленькое обручальное кольцо для Китнисс сверкает небольшим холодным алмазом, и обязано ей понравиться. Это кольцо, как и моя невеста, кажется простым и невинным, но это не так.       Я улыбаюсь своим мыслям и шагаю по улице в поисках телефонного автомата. Нужно позвонить ей и сказать, что я возвращаюсь домой. Она наверняка сидит у телефона, но ни за что в этом не сознается. Она любит меня, заботится, беспокоится…       Весеннее солнце припекало, заставляя щурится от яркого света, сочная зелень радовала взгляд. Отличное время, чтобы услышать «Я согласна». Если я опущу десять центов И наберу твой номер, А ты ответишь, что принадлежишь только мне И успокоишь меня, Представь, как мир будет прекрасен!       Найдя, наконец, такой необходимый телефонный аппарат, я нашариваю в кармане монетку и набираю знакомый до боли номер. Мы живем в ее доме в Деревне Победителей вот уже… Сколько? Ответ никак не желает всплывать в памяти, заставляя нервничать. Месяц, два, год? Сколько? Ответивший такой дорогой мне голос отвлекает меня от странной забывчивости.       - Пит? – я слышу ее встревоженный голос. Она ждала моего звонка, я знал.       - Да, солнышко. Как ты?       - Жду тебя, - как-то тускло отвечает она.       - Я скоро вернусь. Я купил тебе подарок, - говорю, чтобы поднять ее настроение и смущаюсь, понимая, что почти проболтался. Хотел же сделать сюрприз… Я стараюсь отвлечь от нежелательного вопроса о подарке: - Ты там себе никого не нашла, пока меня нет?       Спрашиваю, а сам замираю. Зачем вообще было это говорить? Сейчас или промолчит или сменит тему.       - Я принадлежу только тебе… - тихо шепчет она и вздыхает, - возвращайся скорее, хорошо? Я на секунду теряю дар речи, потом ощущаю, как парю над землей, вдыхая аромат каких-то цветов. Сердце гулко бьется, не веря в происходящее.       - Конечно, я… Сквозь ад пройду, но вернусь к тебе… - Шепчу в ответ, не находя в себе сил говорить громче. - Приеду и закружу тебя, - прикрываю глаза, собираясь сказать самое главное: - Люблю тебя.       - Приезжай, - неожиданно хрипит трубка, и я хмурюсь, пытаясь понять, что случилось со связью.       - Китнисс, тут помехи на линии, я плохо тебя слышу, - в ответ мне трубка издает только треск и стремительно начинает нагреваться в руке.       Я бросаю трубку, ощущая запах горелой плоти и понимая, что я что-то забыл. Что-то очень важное. Что-то происходит не так. Боль ощущается уже не только в ладони. Голова раскалывается, бок печет так, будто к нему прикладывали раскаленное железо, а спина кажется располосованной. Я падаю на колени, зажимая уши от непрекращающегося нарастающего треска трубки. Мир вокруг рушится. Я просыпаюсь.       Едва открыв глаза, я вспоминаю все, что происходило на самом деле и горько усмехаюсь. Свадьба, как же… Темница Капитолия – вот мой дом, а невеста – палач, который был приставлен ко мне и пишет мне любовные письма на моей же спине. Весьма мрачный человек, едва завидев которого я жалею, что в прошлый раз он не добил меня. Ради чего меня здесь держат? Что я могу еще сделать? После того, как я сказал Китнисс, что на них нападут, меня больше не пускают в эфир. Как же рад был палач, когда ему дали полную свободу… Меня передергивает, когда я слышу поворот ключа в замке. Сколько это будет продолжаться? Мне так хочется взвыть от безысходности и подступающего отчаяния. Китнисс, почему ты бросила меня одного?       Я зашипел от боли, стараясь пошевелить пораненной рукой. Мое движение было тут же замечено. Взгляд вошедшего палача не предвещает ничего хорошего. Я похолодел от его недоброго взгляда.       - Очнулся? Замечательно, я думал, придется до утра сидеть здесь, - он грубо выворачивает мою ногу и осматривает края свежей рваной раны, заставляя почти рычать от боли.       - Жаль, что мне придется с тобой попрощаться. Я только придумал пару новых способов заставить тебя умолять о смерти. – Он проверяет ремни, которые удерживают меня на столе, затягивая их еще туже. Оковы давно стерли кожу на запястьях, не оставляя ни единого шанса вырваться.       - Они бы и в этот раз не сработали, - зло выплевываю я, щурясь от яркого безжизненного света ламп.       Только когда он выходит за дверь, я понимаю, что он попрощался со мной. Значит... что? Меня убьют? Я почему-то этого не пугаюсь. Пусть так. Я только надеюсь, что мои слова дошли до Китнисс, что люди спаслись. Что она спаслась… Я устало закрываю глаза, вспоминая последний сон и вызывая в памяти такой родной образ. Это ничего, что между нами не было таких отношений. Если бы я мог отсюда вырваться, я бы все изменил. Думать о ней – единственное, что удерживает меня на пороге безумия в самые тяжелые дни и именно ее имя срывается с моих губ в самые жестокие пытки. Я не могу любить никого Кроме тебя. Всю жизнь.       В камеру входит высокая холодная капитолийка в неуместно белом в этом сыром подвале халате и строго смотрит на меня.       - Мелларк? – не дожидаясь ответа, она подходит ближе и рассматривает вены на руке, надавливая на кожу и чуть царапая ее длинными ногтями.       - Я же просила их не трогать руки. Как теперь с этим работать? – сосредоточенно шепчет она, переводя взгляд злых светло-карих глаз на мое лицо. Она молча всматривается в мои глаза так долго, что я закрываю их, устав от этой игры.       Она выходит на минуту и возвращается с белым стальным чемоданом и проектором.       - Ну что ж, мистер Мелларк… Пит, кажется? Я пришла, чтобы исправить твои воспоминания.       - Воспоминания? – я удивленно распахиваю глаза. Я знаю, что можно изменить любую часть моего тела, но чтобы память… - Невозможно.       Она молча усмехается и достает шприц с ярко-желтой жидкостью, стучит по нему длинным ногтем и поворачивается ко мне лицом, расплываясь в бездушной улыбке.       - О, Пит, ты себе не представляешь, насколько это возможно. После наших встреч ты будешь считать ее злейшим врагом, и будешь желать только одного – убить ее.       - Нет. – Я точно знаю, они не могут отнять эти воспоминания. Но липкий страх уже забирается под кожу и тянет щупальца к сердцу. Единственное, что у меня есть. Мои воспоминания, их не так много, но это – все, что у меня было. Когда ты рядом со мной, Небо всегда будет голубым. Всю жизнь. Какой бы ни впал жребий, Мы - судьба друг друга. Единственная моя – ты, ты моя.       Через два часа, после того, как она внесла свои инструменты, пыточная камера Пита Мелларка слышит мой первый крик душевной боли и первую едва слышную мольбу «Пожалуйста, нет… Это не может быть она».       Китнисс, помоги мне! Убей меня… Я превращаюсь в монстра…Я схожу с ума, пытаясь понять, где правда, а где – ложь. Что ты мне говорила тогда, на арене? «Вместе?» или «Умри»? Мысли сводят меня с ума, воспоминания, которых я не помнил раньше, роятся в памяти, всплывая яркими пятнами, показывая возлюбленную в жутком свете. Как я мог ее любить? О чем я думаю? Это же Китнисс… Это все неправда. Китнисс, помоги мне… Серые стены камеры не могут отвлечь меня от хоровода воспоминаний, которые выставляют ее то хорошей убийцей, то плохой актрисой. Мне больно… Больно от заживающих ран. Больно в местах уколов, потому что жидкость, которую мне колют изо дня в день, жжет вены и вызывает жуткую боль. Но больнее всего – понимать, что мои воспоминания не принадлежат мне. Я не понимаю, где она – настоящая, а где – иллюзия, подаренная «заботливым» Капитолием. Я точно схожу с ума… Китнисс…       Через неделю я каким-то чудом вспоминаю тот самый сон, который был еще до всех этих уколов и сомнительных воспоминаний. Китнисс теперь кажется в этом сне лживой и безрадостной. Но я все еще помню, что я ей сказал в том сне.       «Сквозь ад пройду, но вернусь к тебе», - я не могу думать ни о чем ином. Вот он, какой мой ад… Китнисс, я все равно вернусь к тебе. Сны мне больше не снятся, но я вернусь любыми путями. Я должен понять, где - правда, а где – ложь.