He will never say "no"

Маса никогда не скажет Хиро «нет». Даже если раскрыты существующие табу, последняя гордость поражена ласковой требовательностью, а непреклонное желание обжигает душу, обращая ее в рассеивающийся пепел. Сколько бы светлых дней, сколько бы мистических ночей ни следовало за бесконечным таинством, Маса никогда не скажет Хиро «нет». — Я все время думал о тебе, — сбившимся дыханием в губы, одним шагом в уют квартиры и переплетением пальцев до дрожи. Входная дверь закрывается позади, и железный удар стучит в висках вместе с кровью-ртутью. Хиро прижимает Масу к стене коридора, касается лбом его лба, улавливает трепетный выдох и сводит его руки над головой. Переплетение пальцев становится крепче. Хиро не желает отпускать, а Маса не желает сопротивляться. Уже давно не желает. — Только лишь? — вопросом на вопрос в ночной темноте, поддаваясь лишь бушующему порыву, вынуждающему самостоятельно льнуть к Хиро даже в несомненной покорности. — И тосковал, — Хиро прикасается губами к шее, различает участившийся пульс и улыбается сдавленному стону в мнимой тишине. Хиро не было в столице всего неделю, а Масе кажется, что миновали месяцы одиночества в его унылом скитании от студии до дома, от сквера на пересечении улиц до остановки, от станции к станции… От чувственных воспоминаний до мечтательных снов. — Все хорошо? — сейчас не время и не место спрашивать о проблемах, которые Хиро ездил решать в Осаку, но Маса теряется в собственном сознании, опуская ресницы. — Теперь хорошо, — сдержанный шепот теплом отдается на коже за ухом, а следом тает поцелуй. Маса забывает, сколько минут он ждал Хиро возле его квартиры, зная о сегодняшнем возвращении, забывает о своем растерянном молчании под благосклонным взглядом карих глаз и только покорным, ручным ангелом принимает волю хранителя своего сердца. Оно бессмертно и неприкосновенно в руках Хиро и бьется сейчас в безудержной отзывчивости. Настенные часы в гостевой едва слышимым стуком отбивают половину двенадцати, когда Хиро целует Масу в приоткрытые губы. Сдерживает его, прижимается вплотную и целует жадно, словно впервые, как в тот самый день, когда «нет» так и не было произнесено вслух. Короткое, но значимое несогласие потонуло в повиновении. Тогда Хиро, сдавшись натиску настойчивого желания, навис над дрожащим Масой, опалил его возбужденным взглядом, безмолвно умеряя строптивость, и сомкнул объятия на талии. Маса мог бы оттолкнуть, ударить: хоть как-то воспротивиться, мысленно останавливаясь у грани, которую Хиро собирался переступить, сделав выбор за двоих. Но вместо этого Маса только смотрел на Хиро в безвольной слабости, а в следующий момент интуитивно отвечал на нетерпеливый поцелуй. «Я хочу быть с тобой… постоянно», — уже проводя ладонью по плавным изгибам обнаженного тела Масы, признался Хиро, чтобы подарить единственное, но верное осознание. Они разделяли одно и то же чувство, но Хиро первым отвергнул напрасные сомнения. Пальцы больше не переплетены: Маса свободно обнимает Хиро за шею, а тот утягивает его за собой, начиная новый длительный поцелуй. Щелчок, и свет ночника точно карамельным туманом заполняет комнату. Шторы задернуты так, что даже нефритовый блик рекламных щитов с улицы не попадает в квартиру, оттого воцарившаяся атмосфера кажется беспредельно интимной, воссозданной с первого единения лишь для двоих. — Я напишу стихи для тебя, — обещанием после влажного соприкосновения губ, привязанностью в глубинном взгляде. — Потом, Хиро, — смущенной улыбкой и взмахом пушистых ресниц. Маса хочет подчиняться ласкам, по которым скучал, хочет, чтобы Хиро не прекращал прикасаться к нему. Маса пропадает рядом с ним, ступая по незримому пути не оглашенного, но несомненного согласия, опутывающего сейчас разум, пьянящего пуще благородного вина. Обращение, произнесенное любимым голосом, будоражит сознание Хиро: до дрожи приятно слышать свое имя вблизи. Хиро видит, как румянец, подобный поспевающей вишне, алеет на скулах, видит в родном взгляде черных глаз поблескивающую искорку неприкрытого желания и сам клонит Масу на мягкую перину. Нет ни вызова, ни горячей импульсивности в действиях: Хиро неизменно нежен с Масой даже под пленительными чарами близости и очевидной доверчивости. Он знает — он бы еще раз увидел улыбку на раскрасневшихся губах, если бы неспокойное, восприимчивое сердце Масы не билось бы так резко сейчас, не давая сделать даже глубокого вздоха. — Мне хочется петь рядом с тобой, — сегодня Хиро не лаконичен в откровениях, которые тешат чуткий слух Масы. Сегодня он вдохновлен и искренен не только взглядом и чувством, распускающимся внутри точно безупречным соцветием. — И мне, — Маса ведом и невинен, даже если его безропотность стремительно исчезает в бесстыдности: он сам сгибает ноги в коленях, прижимает Хиро к себе, не моля, но упрашивая. Он никогда не скажет Хиро «нет». Он будет тонуть в тягучем, приторном меду вожделения, но никогда не скажет «нет». — Мы бы пели, — касаясь бархатной кожи под тонкой тканью, лаская лишь подушечками пальцев, обводя контуры дрожащего тела и целуя во впадинку между ключицами. — Пели бы вместе. Зачем говорить, когда все ясно без слов? Зачем увлекать в призрачные грезы? Маса не понимает, но не может молчать. Он бы пел с Хиро снова, дарил бы созвучность его сильному голосу и сливался бы с музыкой в унисон. Но в пении пробуждаются эмоции, а за ними прячется совершенная тяга. — И споем, — Маса обещает все равно, пока пальцы бегло проходятся по пуговицам на рубашке Хиро, пока есть еще силы удержать реальность. Хиро не шепчет Масе о завораживающей красоте, не шепчет, он любуется, запоминая, как слегка завитые пряди светлых волос разметались по перине молочного цвета, как трепещут пушистые ресницы, а губы приоткрываются в беззвучном восхищении. Воздух накаляется вместе с чувствительностью Масы, когда Хиро прикасается к нему, чтобы обнажить, позволить карамельному свету скользнуть по телу вслед за его ладонями, обласкать мнимыми объятиями. Одежда без шороха падает на ковролин вместе со случайно зацепленными украшениями: подвеской и браслетом, только массивные кольца остаются на музыкальных пальцах Масы. Они сверкают под снисходительным освещением, когда он ответно начинает раздевать Хиро, стоя на коленях. Они на одном уровне: взглядом к взгляду, губами к губам, сердцем к сердцу. Можно нескончаемо говорить о возвышенной связи, можно улыбаться головокружительному осознанию принадлежности друг другу, упиваться моментом на пике близости до потери пульса, но… Шальные мысли уступают поцелую, соединяющему губы в пылкости. Вот только теперь Маса укладывает Хиро на перину, оказываясь сверху, чтобы очертить рельефы мышц, задевая толстую серебреную цепочку на груди. Снятые вещи Хиро тоже упали на пол. Поцелуй продолжается ровно миг — столько, сколько хватает Масе, чтобы провести ладонью вдоль по телу Хиро и ощутить надежные объятия на бедрах. Слова окончательно лишаются смысла, время теряет отсчет, а тишина обретает околдовывающую гармонию с отзвуками сладости. — Хиро… — родное имя снова находит свободу, оплетаемое непритворной нежностью, когда Маса опускается ниже, приятно щекоча разгоряченную кожу кончиками волос и учащенно дыша. Сколько важных, но недооцененных прикосновений, улыбок и взглядов осталось позади?.. Сколько бессмысленных колебаний?.. Сколько нерешительности забылось?.. Маса не ведает, помнит лишь, как внутренний голос повторял «нет», губы целовали, целовали и целовали Хиро, а сердце билось в резонанс воспротивившемуся разуму. Маса замирал в трепете, метался в волнении и царапал Хиро. «Не бойся меня», — Хиро не успокаивал, он ублажал до тех пор, пока Маса не сдался желанию совсем. Вишневый румянец на скулах горит ярче, когда Маса ласкает Хиро сомкнутым кольцом пальцев, чтобы в следующий момент приникнуть пухлыми губами. Он не поднимает взгляд — знает, что можно пропасть в бездонной незабвенности, он полагается на ощущения — свои и Хиро — и улавливает протяжный выдох как просьбу продолжать. И он продолжает, накрывая губами и водя языком, пока кровь-ртуть ускоренно стучит в висках. Хиро путается длинными пальцами в светлых волосах Масы, гладит его по голове и едва ли не стонет, чувствуя на себе мягкие губы и влажный язык. Он не смеет требовать большего, не смеет управлять медленными действиями дерзостью, даже если знает, что Маса никогда не скажет ему «нет». — Хиро, — повторением имени в сбивчивом тоне, в возбуждении, проносящимся током под кожей. Маса последний раз касается губами, чтобы вновь нависнуть над Хиро и увлечь его в очередной поцелуй — развязный, но томительный. Губы встречаются в бесчисленный раз, бедра соприкасаются, и первый за ночь приглушенный, но несдержанный стон Масы вырывается из внутреннего плена. Маса обнимает Хиро, поддается объятиям в ответ и упускает из внимания мимолетное мгновение. Хиро, не прерывая поцелуй и удерживая Масу за талию, переворачивается. Маса смиренен под ним в готовности отдаться, в готовности принять. Он разводит в стороны ноги и робко улыбается, едва ощутимо для Хиро между выдохом и вдохом — одним на двоих в безмятежности. — И почему мне до сих пор так мало тебя? — низким голосом в ухо, острым чувством в самое сердце. Маса не находит объяснения, лишь прикусывает уголок губ в ожидании и прикрывает глаза. Реальности больше нет: есть только эта ночь и близость с Хиро — с самым дорогим, любимым человеком. Масе хочется поделиться этой мыслью вслух, хочется, чтобы Хиро радовался вместе с ним, но… Он знает обо всем и испытывает сейчас то же самое тепло. Хиро недолго изучает Масу взглядом в нескромности, недолго испытывает его терпение, прежде чем прикоснуться к нему влажными от смазки пальцами. Хиро бережно удерживает его одной рукой, дышит невыносимо близко, еще не подготавливает — ласкает, замедляя неумолимый порыв. Маса реагирует безудержно в признанной покорности, водит ногтями по плечам Хиро, по его напряженной спине и стонет хоть и не громко, но различимо в жарком воздухе. Упоение бушующей волной захлестывает его сразу и безвозвратно: слишком долго он мучил себя предвкушением и изводил воспоминаниями — такими же медовыми, тягучими, как сегодняшняя близость. Маса сминает белое покрывало перины пальцами ног, когда Хиро, прекратив поглаживать, проникает двумя пальцами, произнося хрипловатым голосом что-то привычное, но неуловимое. Пусть: он не мог сказать ничего такого, о чем бы Маса не ведал. Масе хочется вскрикнуть то ли от возвратившейся боли, не длящейся дольше кратковременного момента, то ли от восторга. Но вскрик не тревожит тишину: Маса стирает его губами о щеку Хиро в иступленном рвении подарить кроткий поцелуй. Ему всегда казалось, что в тривиальном соприкосновении губ сокрыто множество признаний, и, когда хочется рождать их, он целует Хиро. Хиро обретает безмолвный отголосок сердца, даже если не хватает воздуха, обретает, когда Маса подается навстречу, крепче обнимая его за плечи. Он основательно рушит медлительность и выдержку. — Сейчас, — глядя в черные от желания глаза, скрещивая ноги за спиной. — Возьми меня сейчас. Хиро замирает ровно на секунду, чтобы пропустить дрожь, и не противится решительности Масы, его Масы. Он сам готов толкнуться вперед, чтобы скорее почувствовать Хиро в себе, но тот придерживает его на месте и входит осторожно. Пульсирующая боль меркнет за долгожданным ощущением, и протяжный стон удовольствия, смешивающийся с тихим шипением, срывается с губ. Удивительная заботливость Хиро не угасает даже в ситуации, когда одно отчаянное стремление обладать, любить и дарить сильно, как никогда. И Маса благодарен его осторожности, его нежности и внимательному взгляду. Привыкая, Маса гладит Хиро по щеке, убирая спутанные черные пряди, и шепчет, что все в порядке. Нет ни слез, которые скопились бы в уголках глаз, нет ни напряженности, ни прохлады страха, нет ничего, что уже прошло, хоть и осталось незабытым. Близость, совсем не похожая на первую — растерянную и спешную, приносит за собой томительную негу, когда две тени на стене, тающие под карамельным светом, сливаются в рисунок взаимного чувства — прекрасный, недосягаемый, таинственный. Даже серебряные лучи любопытствующей луны, взошедшей над столицей, не могут осветить живые очертания. Хиро, до конца заботясь об ощущениях Масы, ласкает его в такт обоюдной отдачи, снова вторит что-то едва различимое между звучными откликами и оставляет горячие отпечатки губ на лице: у виска, на скулах, на подбородке. Ему мало, действительно мало Масы — чувствительного, податливого, любимого. Но, кроме сладости в ночи, есть еще и дни, где чувство обращается в непоколебимую верность, в принадлежность друг другу с помощью творчества. Они — ручной ангел и его хранитель — будут улыбаться, нежиться встречающимися взглядами и робостью редких прикосновений уже завтра. Последние стоны в унисон, последнее проникновение трепетом до кончиков пальцев, последняя ласка теплой влажностью по коже. Обессиление сопутствует испытанному наслаждению и остается лишь шумно выдохнуть, впуская отрешенную реальность. Одновременно, до следующей ночи. Неразлучность теней на стенах, крепкое переплетение пальцев и встретившиеся взгляды. Хиро, как и Маса, ложится на бок, не лишая связь тесноты. И непонятно, кто кому улыбается сейчас уголками губ в безмолвии. Даже если раскрыты существующие табу, последняя гордость поражена ласковой требовательностью, а душа испепелена жгучим желанием, Маса никогда не скажет Хиро «нет».