Вернись

Я абсолютно точно помню этот день. Каждую секунду, пропитанную тревогой, непониманием и беспомощностью. Каждый испуганный взгляд, растерянно ищущий поддержки в толпе. Каждого человека, чье сердце на мгновение прекратило свою работу, еще не осознавая реальности происходящего. Как гром среди ясного неба первого сентября тысячу девятьсот тридцать девятого года в четыре тридцать утра объявили о начале боевых действий. И мир каждого из нас рухнул. Что я почувствовала в тот момент? Боль. Эта не та боль, что оставляет за собой удар кулака, порез ножа или даже прочная свинцовая пуля. Нет. Эта та боль, которая проникает глубоко внутрь тебя, выпуская там свои гнилые корни и высасывая остатки жизни. Нам никто ничего не говорил. Нас никто не предупреждал. Мы не были готовы к такому. Мы не были готовы к войне. Матери не были готовы отпускать своих сыновей и мужей на фронт. Дети не были готовы услышать звуки рядом проносящихся снарядов, крики, взрывы и постоянную стрельбу. Люди не были готовы к ужасающему голоду, который каждый день забирает за собой сотни жизней, не щадя даже маленьких и беспомощных детей. Девушки не были готовы попрощаться со своими парнями, не зная, вернуться они или нет. Люди не были готовы видеть смерть и кровь. Ощущать страх и боль и жить в абсолютном неведении. Что будет завтра? Мы просто не были готовы. Я не была готова отпустить его. Ни тогда, ни сейчас, никогда. Нет. Я знала, что всех начнут призывать, что ему придется уйти, что это случится. Но не могла с этим смириться. Я просто не понимала ничего в тот момент. Все произошло так быстро. Невыносимо быстро. Как в тумане. Люди не знали, что им делать. Все, что нас окружало, – паника. Кромешная паника. Я помню, как бежала через толпу людей. Что есть силы. Ни о чем не думая, никого не слушая, я знала только одно – мне нужно к нему. Я упала, разодрав колени в кровь, но поднялась и продолжила бежать, даже не замечая боли. Потому что душевная была сильнее. Мое дыхание сбилось, сердце учащенно колотилось, но я не останавливалась. Мои глаза искали только одного человека. Его. Я помню, как встретилась с этими глазами, наполненными волнением и тревогой, как уткнулась в сильную грудь и крепко сжала рубашку, не желая когда-либо отпускать. Уже тогда я знала, что ему придется уйти. Я плакала и умоляла остаться, но прекрасно понимала, что это не в моих силах. Так надо. Сильные руки прижимали ближе к себе, а родные губы шептали успокаивающие слова. Не помогало. Ничего не помогало смириться с тем, что он скоро уйдет. И самое страшное. Вернется ли? Он просил смотреть ему в глаза, держа мое заплаканное лицо в своих руках. В его карие глаза, которые всегда спасали меня. Но не в этот раз. Тогда меня ничего не могло спасти. Мои ноги дрожали, когда я провожала его на фронт. Казалось, еще немного, и я упаду. Даже не помню, были ли на моих глазах слезы, потому что они стали уже чем-то привычным и вовсе незаметным. Четко помню лишь одно – все было, как в тумане. Будто страшный сон. Каждый миг казалось, что вскоре все должно закончиться. Что я проснусь, и этого не будет. Но взрывы и выстрелы продолжали возвращать меня в реальность. Война продолжалась. Он оставил теплый поцелуй на моих искусанных, соленых от слез губах и прошептал, что любит меня и обязательно вернется. Я вся дрожала, понимая, что сейчас произойдет. Он ушел. Мне стало так холодно и противно от всего гнилого мира, который ради власти начинает войны и убивает людей. Который ради своей правоты истребляет целые миллионы живых людей. Рушит города. Разбивает сердца. Высасывает жизнь из людей. Не ту физическую, а духовную. Без которой человек вскоре и сам умирает. Ведь как можно жить, зная, что твоих родных уже нет? Дети. Внуки. Родители. Старики. Девушки. Парни. Мужья. Жены. Война не щадила никого. Войне все равно. Ее задача убивать. Истреблять. Приносить страх и боль. Заставлять всех страдать. И чувствовать себя бессильным, ничтожным в этом мире, который давно забыл о человечности. Прошло девять месяцев, как его нет рядом со мной. И я вновь сижу за столом при мрачном свете луны, пытаясь написать хоть одну строчку ему на фронт, которая могла бы помочь, дать надежду, заставить улыбнуться и поверить в лучшее. Но как мне это сделать? Если я сама уже ни во что не верю. Если надежда уже давно покинула меня. И все, что осталось, – страх, что однажды мне придет маленькая измятая бумажка, именуемая похоронкой. И тогда моя жизнь и вовсе потеряет смысл. Без него смысла нет. Мои руки уже не так дрожат, как раньше. Или я просто привыкла к этому? Макаю перо в остатки чернила и боюсь капнуть на листок, чтобы не испортить его. Хотя, ведь, важен смысл, а не его красота. Верно? Боюсь начать писать первое слово, будто по касанию пера бумаги что-то произойдет. Воспоминания. Они начнут одно за другим невыносимо болезненно прокручиваться в моей голове, и я вновь скомкаю очередной лист не в силах продолжить. Но я уверяю себя, что это нужно сделать. Это письмо, скорее всего, не дойдет до него, как и все предыдущие. И я не дождусь ответа, и так и не буду знать, что с ним сейчас, и где он. Но пока я знаю, что он жив, пока к моему двору не придет почтальон и не протянет мне пожелтевший кусок бумаги, с которым я упаду на землю и уже не поднимусь, я буду писать, я буду верить. Дорогой Джастин, Я тут же зачеркиваю это, так как все предыдущие письма начинаются именно так, и решаю написать что-то другое. Джастин, родной мой. Я тяжело сглатываю, не зная, что мне писать дальше. Ведь я хочу поднять его веру, усилить надежду, вызвать улыбку. Но, разве можно сделать это рассказами о том, как ужасно мы сейчас живем? Но я должна написать. Он должен поверить. И тогда он победит. Вновь макаю перо в чернила и вновь касаюсь белого листа бумаги. У меня все хорошо. Я внимательно всматриваюсь в каждую написанную букву, пытаясь разглядеть правильность написанных слов. Ведь, единственное освещение, которое мы сейчас можем себе позволить, – солнечный, или как сейчас, лунный свет. Еду выдают по расписанию. Последний раз мы получали хлеб два дня назад. Все, что полагалось мне, я отдала маленькой сестре, которой это куда нужнее. Мама пыталась заставить меня съесть ее часть. Но, посмотрев на мизерный кусок в ее ладонях, я отказалась, сказав, что не хочу. Новую порцию обещали выдать в ближайшие дни. Сестренка спит рядом. Она часто вспоминает тебя. Я перевожу взгляд на маленького человека, лежащего на постели рядом. Ей всего пять. Каково ребенку в пять лет видеть смерть? Она изредка подергивает головой. Такое часто бывает. Ей все время снятся кошмары. И каждый раз я успокаиваю ее, обещая, что все будет хорошо. Уверяя, что все скоро закончиться. Наступит мир. А закончится ли? Наступит ли? Я практически не сплю. Просто не могу. Только закрываю глаза – и вижу Джастина. Точнее то, как его забирают на фронт, или как он лежит на земле без движений. Я подхожу, сажусь на колени рядом с ним и начинаю трясти за плечи, пытаясь привести в чувства. А он ничего не отвечает. Он не дышит. Просыпаюсь каждую ночь со сбитым дыханием и в холодном поту и уже не могу уснуть. Я не хочу видеть его смерть. Это выше моих сил. Скорее я умру. Я отдам свою жизнь лишь за то, чтобы он дышал, чтобы он жил и видел солнце. Он этого заслуживает. Он достоин. На улице светит солнце. Поют птицы. Пришла весна. Это действительно так. Пришла весна. Люди никогда не ценили свет солнца или пение птиц. Зачем ценить то, что воспринимается как должное и привычное? Они никуда не денутся. Они не исчезнут. Так думали все, пока пение не заменилось звуками стрельбы и криками от боли, а солнце уже не светило так ярко, вместо него – огненные взрывы, черная гарь и мутный серый дым, который окутывал все на своем пути и душил своей мерзостью людей. А сейчас эти, казалось, обыденные вещи дают небольшую каплю надежды на будущую жизнь. Жизнь, в которой нет войны. Но я даже не успела этого заметить за взрывами совсем рядом и заколоченными окнами, которые должны были «спасти» нас. Так говорила мама. Это поможет. Видимо, это действительно так. Мы до сих пор живы. Папа успел найти старые доски и приколотить их окнам до того, как его призвали на фронт. Тогда я все еще ничего не понимала. Как и мама. Все по-прежнему было в тумане. А он вернется? Сейчас эти доски прогнили, перенеся суровую зиму, и несут сыростью. Так пахнет наша весна. Выстрелов почти не слышно. Только изредка. По окраинам города. Сегодня утром проезжала военная техника. На улицах не было не единой души. Никто не хотел умереть. Я вновь успокаивала малышку и прижимала к себе, моля не плакать, чтобы никто не услышал. Чтобы мы остались в живых. Твоя фотография лежит под моей подушкой, и каждый раз, когда я смотрю на нее, на моем лице появляется улыбка. Сейчас эта фотография лежит передо мной. Серая, пожелтевшая, измятая, перенесшая холод, мороз и сырость, но такая родная и любимая. Это было летом. Джастин стоит у забора моего дома, которого давно уже нет. Все эти доски превратились в пепел в нашей печке, кое-как согревая лютой зимой. На нем свободные хлопковые штаны, рубашка по локоть, в верхнем кармане которой всегда лежало пару обожаемых им барбарисок, и его любимые туфли, в которых он всегда приходил ко мне. Его лицо озаряет счастливая улыбка. И эта же улыбка освещает сейчас собою всю комнату, наполненную мраком. И мое сердце, которое невыносимо болит вот уже девять месяцев. Много писать нельзя, и я это знаю. Но я столько хочу ему сказать. Я каждый день молюсь, чтобы ты вернулся. Чтобы все вернулись, и наступил, наконец, мир. И я верю. Он наступит. Я каждый день стараюсь в это верить, но слыша очередные выстрелы и сообщения о смерти, сдаюсь. Каждый раз, когда к нашему дому подходит почтальон, я молюсь, чтобы он прошел мимо. И, если я замечаю, что он миновал нас, выдыхаю. Ты жив. Я тебя люблю. Безумно сильно. Хочу, чтобы ты это знал. Вспоминай это всегда, когда тебе плохо. Когда тебе кажется, что все кончено, когда ты хочешь сдаться и теряешь надежду. Вспоминай, что я тебя люблю и жду. Я буду ждать тебя до последнего. До конца. До счастливого конца, который обязательно придет. Ты сильный, ты справишься. Он обещал, что справится. Шептал мне это, прижимая ближе к себе в последнюю ночь и согревая своим теплом. Укрывая своими сильными руками от всего мира. Защищая и оберегая. Я крепко сжимаю глаза, чувствуя слезы, подступившие совсем близко. Я помню каждое его движение и каждое слово. Его голос, пропитанный нежностью и хрипотой. Его шепот, от которого все внутри невольно содрогалось. Я узнаю его из тысячи. Его запах, всегда такой родной и приятный. Я глубоко вдыхаю, словно пытаюсь почувствовать его вновь. Но вместо этого – гниль и сырость. И от этого еще ужаснее и противнее. Его глаза, которым я доверяла больше всех на свете и в которых окончательно тонула. И даже не искала спасение. Ведь мое спасение – это он. Еще пару секунд таких размышлений, и я просто сойду с ума. Я макаю перо в чернила в последний раз и аккуратно вывожу фразу, которой живу все это время без него. С которой засыпаю по ночам, и которой заканчиваю каждую молитву. Которой завершу и это письмо. А завтра отнесу его почтальону в надежде, что оно дойдет. А затем еще одно и еще. И так пока он не вернется. Я буду слать эти письма и напоминать ему, как сильно я его люблю и как безумно жду. Прошу тебя, вернись.