Веселое рождество

      — История, администрация, статистика, астрофизика, математика, топливо, право, языков четыре штуки… Это у них называется рождественская неделя? — Девилер швырнул пад в стену, устройство в защитном бампере отскочило и шлепнулось на клавиатуру информатория, за которым сидел Джонсон.       — Можно заткнуться, а? — взбесился тот, швыряя устройство назад. — Я своих мыслей не слышу из-за вас, придурки!       — А можно не орать? — рявкнул Креббер со своей койки, перекрывая голосом общий шум.       Вайз, заткнув уши, продолжал рэпом повторять формулы, и Грегори треснул его подушкой по голове, тот ответил ему пинком, между кроватями завязалась драка, в которой приняли участие жители ближайших коек. В коридоре послышались шаги дежурного, драчуны разбежались и успели лечь и накрыться одеялами до того, как офицер заглянул в дверь, обводя комнату подозрительным взглядом. Красный от злости Грегори умудрился и лежа лягнуть своего противника, на что Вайз ответил ему локтем в нос, и драка переместилась в пространство между кроватями.       — Сумасшедший дом, — раздраженно пробормотал Уоррен, демонстративно не принимавший участия в общем шуме.       Он лежал на своей койке, заложив руки за голову, и носком ноги отбивал что-то замысловатое в воздухе.       — Вроде того, — сказал Эндрюс, прижимая к себе пад, чтобы его случайно не разбили. — Все на взводе. А ты чего такой спокойный?       — Меня отчисляют, — сказал Уоррен.       Эндрюс сочувственно присвистнул.       — За что?       — По зрению, — деланно равнодушно ответил тот. — Генетически обусловленная близорукость. Вчера заключение дали. Минус три за три месяца. Лаудер первым подписал обходной и укатил, ну а после него кто будет возражать? Так что я теперь птица вольная, раскодировался только что. Завтра домой.       — Ты же отличник.       — А ему плевать, я-то в его любимчиках никогда не был, — зло засмеялся Уоррен. — Да и черт с ним. В медицинский пойду, по семейным стопам. У меня есть способности.       Эндрюс подумал и кивнул.       — Логично. И тяжелее, чем тут, не будет.       — Тебя-то как сюда занесло? Легче ничего не нашел?       — Выбора особенного не было, — честно сказал он. — Либо сюда, либо в биоассенизационное у нас на планете.       Он уклонился от летящего в его сторону справочника по низкочастотному регулированию и снова выпрямился.       — Тут казарма, удобно. Отчим не цепляется, свободы больше.       — Ясно, — усмехнулся Уоррен. — Ладно, Головастик, я тебе по дружбе один секрет открою, мне теперь все равно, а тебе еще может и пригодится. Есть место, где можно тихо и спокойно позаниматься, и еще парочка бонусов имеется. Возьми с собой еду и плавки, утром покажу, пока все спят.       Эндрюс выжидательно посмотрел на Уоррена, но тот не стал ничего пояснять, потому что Стюарт начал жадно прислушиваться к их разговору, и Уоррен демонстративно отвернулся.       За курсантами в праздничную неделю особенно никто не наблюдал, основным требованием было не покидать территорию училища, и если оно выполнялось, в подробности никто не лез. Основная масса преподавателей на это время разъезжалась, за учащимися присматривали дежурные офицеры, которые сдавали рапорты ротным командирам очень формально и обозначали только из ряда вон выходящие события. Питались курсанты самостоятельно и в свободном режиме.       Лаудер вернулся раньше, чем планировал, принял рапорт о своей роте поздно вечером, полистал его и отбросил в сторону — происшествий не было. Он собирался принять душ с дороги и был в халате, когда в его дверь постучали. Часы показывали половину десятого, и Лаудер решил, что явился кто-то из соседей с очередной просьбой помочь избавиться от головной боли. К нему часто обращались по вопросам здоровья, и доктор Ващанников сетовал, что тот отбивает у него хлеб своими рекомендациями. Впрочем, это не останавливало добряка от того, чтобы пропустить рюмку-другую вечерком у Лаудера в гостиной.       Открыв дверь, вместо доктора он увидел на пороге Креббера.       — Извините, сэр, — пробормотал Креббер, во все глаза глядя на халат, — я не вовремя.       — Мягко говоря, — согласился Лаудер, посмотрев на часы, и решив, что соблюдать субординацию в халате будет забавно. — Почему не спится? Отбой был в девять.       Креббер поднял глаза.       — Эндрюс пропал, — выдавил он.       Лаудер жестом велел ему войти и закрыл дверь.       — Что значит пропал?       — Он не ночует в спальне, не приходит в столовую.       — Покинул территорию училища?       — Нет, нет, — Креббер отчаянно замотал головой, отводя такие страшные подозрения от Головастика — за это грозило отчисление. — Мы спрашивали на проходной, он не отмечал пропуск, и нарушений периметра не было.       — Сколько времени он отсутствует?       — Четыре дня, — убито сказал Креббер.       — Ясно, — Лаудер встал, еще раз пробежал глазами рапорт, в котором не было ни строчки о пропаже Эндрюса. — Почему дежурный офицер не в курсе?       Креббер опустил глаза и судорожно вздохнул. Лаудер посмотрел на его красные уши и понял, что спокойная ночь отменяется.       — Жди здесь, — приказал он.       Лаудер вошел в спальню и включил свет.       — Рота, подъем! — рявкнул он.       Сонные курсанты в трусах автоматически повыпрыгивали из кроватей и выстроились шеренгой вдоль стены, волками глядя на Креббера, маячившего за спиной у Лаудера. Эндрюса среди них, само собой, не было.       Девилер, Тейлор, Грегори, Вайз, Стюарт, Джонсон, Такэда, Мартинес.       — Где Эндрюс? — спросил Лаудер.       Курсанты молчали, поглядывая друг на друга.       — Вайз?       — Не знаю, сэр, — ответил порядком струхнувший Вайз.       — Грегори?       — Не знаю, сэр, — эхом повторил тот за Вайзом.       — Значит, никто не знает? — задумчиво сказал Лаудер. — Поставим вопрос иначе — кто и когда видел его последним?       — Мы все его видели, сэр, — вдруг сказал Такэда. — Это было за день до отъезда Уоррена, четыре дня назад. Ничего странного мы не заметили, он вел себя как обычно.       — Что он делал?       — Ложился спать вместе со всеми.       — Еще информация? С кем разговаривал, о чем?       — Он разговаривал с Уорреном, — неожиданно сказал Стюарт. — Я слышал, что Уоррен велел ему взять еду и плавки.       — Зачем? — обернулся к нему Лаудер.       — Не знаю, сэр, — испуганно ответил Стюарт. — Они потом перестали разговаривать, а утром их уже не было. Уоррен уехал в тот же день.       Лаудер обвел взглядом замерзших курсантов. Для купания сейчас был не сезон, да и моря поблизости не имелось, как и реки или озера. Если где-то и могли пригодиться плавки, то в искусственном водоеме. На территории училища было два бассейна — один спортивный, другой имитирующий глубоководную среду. Кроме этого была преподавательская сауна со спа-центром, но там каждый день было оживленно, и болтающегося без дела курсанта сразу заметили бы. Хотя с Головастика станется купаться по ночам, а днем отсиживаться на чердаке.       — Разошлись по койкам, — приказал Лаудер. — Чтобы до утра не шевелились. Пока Эндрюса не будет, из помещения никто не выходит, даже на обед.       — Есть, сэр, — нестройно ответили курсанты.       В дверях Лаудер обернулся.       — Если Эндрюс появится, посоветуйте ему найти меня раньше, чем я найду его.       Курсанты посмотрели на захлопнувшуюся дверь и переглянулись.       — Конец Головастику, — убежденно сказал Мартинес.       Спортивный бассейн был пуст, вода слита, и дроиды-уборщики орудовали там щетками. В глубоководном бассейне шли занятия дайвингом для начинающих, в спа-бассейне при сауне жены преподавательского состава занимались аква-аэробикой. Лаудер проверил ультрафиолетовую галерею, тропический корпус, медицинский изолятор, аквариум и еще пару мест, где могли бы понадобиться плавки, но Эндрюса нигде не было. Лаудер почувствовал, что начинает заводиться. Территория училища невелика, мест, где может спрятаться мальчишка, не так уж много, тем более спрятаться так, чтобы он, Лаудер, не сумел его найти.       Если исходить из того, что покончить с собой Эндрюс не планировал, то плавки были нужны для комфорта, а не для того, чтобы сбить всех со следа. Совет взять еду говорил о том, что вылезать оттуда, где Эндрюс собирался сидеть в плавках, не то затруднительно, не то невозможно в принципе больше одного раза. Накануне экзаменов. Один. В воде.       Лаудер остановился, развернулся и быстрым шагом направился к собственному лабораторному корпусу, толкнул дверь, зажег свет и бросил взгляд на пульт, где горела красная лампочка. Он бегом поднялся по лестнице и оказался в небольшом круглом помещении, центр которого занимал пузатый агрегат со сдвижной крышкой. Крышка была закрыта, и только свечение управляющей консоли говорило о том, что автоматика активна.       Это была депривационная камера для лабораторных работ выпускного курса. Форменная одежда Головастика аккуратно висела на вешалке. Лаудер посмотрел на таймер. Галлюцинации отмечаются через семьдесят два часа пребывания в камере, расстройство памяти и сознания — через сто двадцать, необратимые изменения в психике через сто восемьдесят. Эндрюс провел в камере около ста часов.       Лаудер закрыл дверь на замок, зажег свет, активировал пульт управления камерой и нажал кнопку. Крышка осветилась и медленно поехала в сторону. Он сдернул со стены аптечку, высыпал ее содержимое на стол, нашарил среди лекарств шприц с транквилизатором, пару шприцов со стимуляторами, снотворное, и был готов к любой реакции Эндрюса на внезапный раздражитель, лишь бы эта реакция была. Но сто часов слишком убедительно говорили о том, что реакции может не быть никакой и в лучшем случае понадобится реанимация с последующей длительной реабилитацией.       Головастик лежал с закрытыми глазами, и водонепроницаемый шлем со щитком на глазах поддерживал на плаву его голову, а перчатки — руки. Лаудер нажал кнопку слива и смотрел, как Эндрюс постепенно опускается вниз. За несколько сантиметров до дна Лаудер остановил слив, чтобы удар ягодицами не стал для Головастика дополнительным шокирующим фактором, на который его психика неизвестно как отреагирует. Ярко-красные трусы Эндрюса выглядели идиотски оптимистично в сложившейся ситуации, а гель, который наносят на тело для предотвращения контакта кожи с солевым раствором, придавал ему неестественный загорелый вид, точно дело и вправду было на пляже.       — Kellemes karácsonyt! — вдруг тихо сказал по-венгерски Головастик.       Лаудер вздрогнул.       — И тебя с праздником, — ответил он, пытаясь на слух определить степень поражения мозга Эндрюса.       — Ön katolikus? — сосредоточенно спросил Головастик.       — Эндрюс? — Лаудер посмотрел на его лицо, напряженное, словно тот прислушивался к невидимому собеседнику, приподнял щиток на шлеме, но Эндрюс этого не заметил, потому что глаза его были плотно зажмурены.       — Gratulálok, — хмуро сказал он кому-то сбоку от себя.       Лаудер придержал Эндрюса за шею, чтобы снять шлем, но неожиданно для него Головастик подпрыгнул и ударился головой о бортик камеры, от удара потерял равновесие и свалился обратно в воду, подняв волну брызг. Судорожными движениями он сдирал с себя перчатки, пока Лаудер пытался прижать скользкого как рыба Головастика ко дну камеры. Когда почти удалось его зафиксировать, у Эндрюса из уха выпал и повис на проводе лингвовкладыш, из которого женский голос жизнерадостно спросил по-венгерски, рождество ли сейчас или новый год, и не католик ли ее собеседник? Лаудер от неожиданности ослабил хватку, и Головастик, не удержавшись, плюхнулся в солевой раствор носом.       Мокрый и злой Эндрюс, завернутый в полотенце, пошатываясь, стоял босиком на полу и ждал, пока Лаудер снимет с него датчики и разрешит одеться. Лаудер тем временем следил за кривыми мозговой активности и гормональными показателями, растущими на экране, периодически поглядывая на Эндрюса, который почесывался от высыхающего липкого геля — в душ его Лаудер не пустил.       Норма. Норма. Норма.       Лаудер незаметно вытер лоб и кивнул на кресло, которое привел в полулежачее положение.       — Ложись и клади руку на подставку, — приказал он Эндрюсу.       — Не имеете права, — отважно ответил Головастик.       — Еще слово о моих правах, и ты вылетишь из училища, как пробка из бутылки, — угрожающе пообещал Лаудер. — Все еще хочешь поговорить?       Эндрюс молча плюхнулся в кресло и вложил руку в держатель, глядя в сторону. Лаудер ввел ему под кожу иглу-детектор, закрепил на нем анализатор, развернул к себе монитор, чтобы Эндрюс не видел показателей.       — Сколько времени ты провел в воде?       — Не знаю, — честно сказал Эндрюс. — Я сначала считал, а потом отвлекся, когда иностранные языки начались в наушнике. Чуть меньше суток, точнее около двадцати — двадцати двух часов.       — Почему именно столько?       — У меня еда осталась.       — Есть не хотелось?       — Нет.       — Спать?       — Нет.       — Самочувствие?       — Хорошее, — ответил Эндрюс.       Лаудер задумчиво посмотрел на него, потом на показатели на экране.       — Ты знаешь, для чего предназначена эта камера?       — Знаю.       — Для чего?       — Для идеальных условий для работы. Повышает внимательность, снижает утомляемость, позволяет не отвлекаться и концентрироваться на поставленных задачах.       Лаудер на секунду потерял дар речи.       — Кто тебе такое сказал?       Эндрюс открыл было рот, чтобы ответить, но заподозрив неладное, тут же его захлопнул и уставился себе в колени.       — Никто. Я сам так решил.       — Врешь, — хладнокровно ответил Лаудер. — Ты понятия не имел об этой камере, и залезть в нее сам не смог бы без посторонней помощи. Кто тебе помогал?       — Никто. Я сам.       — Глупо, Эндрюс. Это была идея Уоррена?       — Нет, только моя.       — А теперь меня слушай, Головастик, — приказал Лаудер. — Устройство, в которое ты залез, называется флоатинг-камера или камера сенсорной депривации. Она способна свести с ума взрослого психически устойчивого человека за время гораздо меньшее, чем ты пробыл в ней. Ты провел в ней не одни, а четверо суток. Кто-то отличным образом тебя подставил, чтобы ты провалил экзамены, а может быть и остался инвалидом. Про репутацию училища я сейчас не говорю. Будешь и дальше покрывать этого человека или примешь правильное решение?       Эндрюс закусил губу.       — Не валяй дурака, Головастик, — дружески сказал Лаудер. — Давай обойдемся без драмы. Ты знаешь, что я могу вытрясти из тебя все, что угодно?       — Знаю, — хрипло сказал Эндрюс.       — Зачем тебе это?       Эндрюс молчал, глядя себе под ноги.       — Назовешь имя сам?       — Нет.       Лаудер прищурился. Судя по показателям, которые были в норме, сумасшедшим Эндрюс не был, его решение было осознанным. Никакое имя Лаудеру не было нужно, Стюарт и так сказал все и даже больше, но Головастик об этом не знал. Лаудер нажал кнопку переговорника на столе и сказал:       — Доктор Ващанников, большая просьба — вы можете зайти ко мне в лабораторию прямо сейчас? У меня тут сложный пациент. И кейс с инструментом захватите, если вам не трудно.       Прозрачные глаза Головастика потемнели. Лаудер положил подбородок на руки и с любопытством посмотрел на Эндрюса. Тот продолжал молчать. Время текло медленно и тягуче, и только монитор жил своей жизнью, показывая движущиеся кривые адреналина, давления и пульсовых показателей у внешне неподвижного Головастика, который упорно смотрел на свои коленки. Когда показатели достигли пика, Лаудер тихо сказал:       — Последний шанс, Эндрюс. И ничего не будет.       — Нет, — прошептал Головастик.       В дверь вошел доктор Ващанников и удивленно посмотрел на взъерошенного Эндрюса, потом на Лаудера.       — Это ваш пациент? Я думал, кто-то при смерти, честное слово, — сказал он добродушно. — А он, как я погляжу, живехонек. Зачем вы меня так пугаете?       — Сделайте мне одолжение, доктор, — сказал Лаудер, — посмотрите этого молодого человека и дайте свое заключение о его здоровье.       Ващанников снял датчики, посмотрел Эндрюсу в глаза, послушал сердце, проверил рефлексы и даже заглянул в рот. Все это Головастик выдержал в полном молчании, и только короткие быстрые взгляды, которые он кидал на кейс доктора, говорили о том, что угроза продолжает действовать.       — Абсолютно здоровый мальчик, — наконец сказал Ващанников. — Но, по-моему, перевозбужден. Дать ему успокоительное?       — И все-таки, — сказал Лаудер, глядя в окно, за которым стояла глухая ночь, и прихлебывая кофе, — четверо суток за одни — и никаких поражений. Медицина как-то это объясняет?       Ващанников засмеялся.       — Вы хотите все знать, Эрне? — он посмотрел свой бокал на просвет и с удовольствием сделал глоток. — Медицина давно признала свое бессилие в такого рода вопросах. Есть понятие индивидуального времени, которое различается с реальным, есть скрытые возможности мозга, молодой организм, сильная психосоматика, вера, если хотите, все, что угодно. И откровенно говоря, от вас я ждал удивления меньше всего. Вы готовите дрифтеров, а ведь одному богу известно, что они такое на самом деле. Скажите лучше, вы дадите делу ход? Тот, кто подбил этого мальчика залезть в камеру, совершил преступление.       — Ход? — Лаудер рассеянно посмотрел на доктора. — Нет, думаю, не стоит.       — А если он повторит это с кем-нибудь другим?       — Не повторит, — успокоил его Лаудер. — Я внес его имя в международный список подозреваемых в наркоторговле среди несовершеннолетних. За ним будут присматривать.       Ващанников только покачал головой, но вслух ничего не сказал.