Об извинениях и прощениях

Богам дозволено всё. В том числе разрушить узы дружбы и создать узы любви Стоя напротив массивной двери из красного дерева, покрытой лаком, тускло поблёскивающим под искусственным освещением коридора, и ведущей в одну из многочисленных спален загородного особняка Богини Войны, Хиёри неловко комкала в руках тонкий поясок от белой, почти как в рёкане, стандартной юкаты, неуверенно переминалась с ноги на ногу, шурша чистенькими хлопковыми носочками-таби, утопающими в густом ворсе восточного ковра, и то и дело пугливо озиралась по сторонам — не заметил ли её кто? К огромному облегчению девушки, необъятный трёхэтажный дом Вайшраваны был окутан подобающей столь позднему часу тишиною спящих домочадцев. Сама хозяйка сего роскошного жилища либо же отсутствовала, либо тоже канула в царство Морфея, закрывшись в личных апартаментах. Тем лучше, подумала Ики, понимая всю абсурдность и, возможно, даже неприличность предпринятой ею затеи. Сделав два шумных глубоких вдоха, призванных придать ей толику смелости, девушка робко постучала костяшками пальцев по гладкой, холодной и скользкой поверхности двери. Невзирая на то, что стук был не громче удара бамбуковой палочки о камень в традиционном фонтанчике, установленном в обширном саду Бисамонтэн, школьнице показалось, будто звук эхом громового набата разнёсся по пустынному коридору, прокатившись от начала и до конца. Шатенка вжала голову в плечи: Боже, и на кой чёрт она сюда пришла? Спала бы себе тихо-мирно в мягкой постели, да и не шлялась бы ночью по чужому дому. Рассуждения её были верны, с одним только пунктиком: уснуть, не справившись о его состоянии, она не могла. Крутилась, вертелась, вороша одеяло, а мыслями была рядом с ним. Приглушённое «Заходи, Хиёри, чего ты как не родная?», донёсшееся из глубин находящегося по ту сторону помещения, заставило девушку вздрогнуть и едва ли не оторвать от волнения концы третируемого пояска. Раздираемая сомнениями, стоит ли заходить и вообще, может, ничего не сказав, просто уйти обратно в свою комнату, Хиёри медленно провернула дверную ручку, отворяя дверь. Вместе со скрипом дверных креплений дрогнуло и её сердце. В гостевой спальне, отведённой Ябоку в качестве временного пристанища, царил лёгкий полумрак, создаваемый приглушённым светом стоящего на тумбочке возле кровати ночника. Из-за неяркого желтоватого освещения светлое пространство помещения казалось покрытым матовой плёнкой ирреальности, некоей сказочности и, чего уж там греха таить, интимности. Молодой Бог Бедствий сидел в постели, спиной откинувшись на широкую подушку, придвинутую к спинке кровати, и положив перебинтованные руки поверх пухлого ватного одеяла. На нём было белоснежное косодэ, почти такого же кроя, как юката Ики; вокруг шеи белесыми змеями обвивались туго стянутые бинты — последствие удушающего приёмчика смертельной шевелюры Идзанами; иссиня-чёрные волосы растрёпанными прядями неопрятно торчали во все стороны. Быть может, тоже пытался заснуть, но не смог. Как только шатенка закрыла за собой дверь и тихонечко приблизилась к «ложу» раненого божества, осторожно, будто в кабинете сурового директора, готового отчитать её за неуспеваемость, присев на краешек стула подле постели, взгляд небесно-голубых, отражающих искорки горящего светильника глаз неминуемо устремился на неё. Усталый, печальный взгляд. — Не спится? — слова Ято прозвучали скорее как утверждение, нежели как вопрос, адресованный одним полуночником другому. Парень понимающе улыбнулся: — Мне тоже. Ики нервно сглотнула. Она пришла сюда не забавы ради: её серьёзно волновал вопрос о состоянии здоровья друга после возвращения из Подземного Царства — Ёми, однако если сегодня утром, когда они с Юкине вместе навещали только-только очухавшегося божка, и тот показался ей весьма... кхм, бодрым, если можно так выразиться, счастливым, что он вернулся к ним целым и относительно невредимым, то сейчас общая картина несколько видоизменилась. Мертвенно-бледное, под кожей ни кровинки, лицо Ято выглядело, словно застывшая восковая маска, одна из тех, которые именуют посмертными. Привычно яркие, живые глаза его потускнели и поблёкли, будто яркость самой радужки разбавили монохромными тонами. Девушке даже почудилось, что и вся его фигура как-то сгорбилась и поникла, выдавая безмолвное поражение в недавней битве. Чуткое сердце школьницы ёкнуло, болезненно сжавшись, и неприятно-тоскливо заныло. Ябоку... Сколько ужаса, безнадёжности, безысходности он пережил, пока пребывал в «гостях» у Богини Смерти, причём проведя там практически месяц, а в это время здесь, на земле, она вела себя совершенно беззаботно, увлёкшись мимолётными событиями обывательской реальности, подстрекаемая увещеваниями старого Тэндзина по поводу «юности, весны и т.д. и т.п.», напрочь позабыв и про Сэкки, и про Ябоку, и про Дальний берег в целом. А когда спохватилась, уже было поздно — Юкине был на грани нервного срыва, грозящего вылиться в очередное заражение хозяина скверной, а Ято болтался на волосок, в прямом смысле, от смерти, обессиленный и обречённый. Так почему же она не могла заснуть? Потому что винила себя, корила и ругала за свою же бестолковость и бесполезность, за то, что позволила себе забыть о самых близких и дорогих ей людях-нелюдях, когда они отчаянно нуждались в её помощи, за то, что, дав Богу Бедствий твёрдое, нерушимое обещание никогда, никогда не забывать его, сама же его и нарушила, предав доверие друга. Хиёри было стыдно. Стыдно до слёз, до набившего оскомину кома в горле. Стыдно и страшно. Ведь не так-то легко прийти, чтобы попросить прощения, отлично понимая, что никакого прощения она не заслужила. — Эй, Хиёри... — негромко позвал школьницу брюнет, отбросив чересчур жаркое одеяло в сторону и усевшись на край кровати, свесив ноги вниз. — Что-то случилось? Тебя что-то беспокоит? Расскажи! Несмотря на осадок горечи в груди после чистосердечного признания подруги об утрате памяти о нём, Ято постарался сделать вид, будто ничего не произошло. Попытался унять бушующие внутри разочарование, негодование и обиду, подавить застилающую сознание пелену грусти и действовать так, как вёл себя обычно: проявлять заботу и чрезмерный интерес к проблемам Ики. Как-никак, именно она спасла его. Чудеса ли это или происки судьбы, однако именно Хиёри оказалась тем самым человеком, его человеком, в чьих силах было вызволить его из лап Идзанами. И она это сделала. Молодой Бог не помнил своего возвращения в мир людей, ибо, призванный человеческим голосом из недр Ёми, тут же потерял сознание, но Юкине рассказал ему, насколько рада была школьница, когда он вернулся. Ещё синки не забыл упомянуть, правда не без присущих ему ехидства и иронии, о том, как крепко девушка обнимала Ябоку, и как счастливо улыбалась в тот момент. Почему-то мысль о том, как невыразимо рада-радёшенька была девушка, воссоединившись с ним, превалировала над всем остальным негативом, накопившимся по отношению к ней в душе Бога Бедствий. Хиёри, его дорогая, единственная Хиёри... Забыла, но спасла. Не знала о его прошлом, но разгадала его настоящее имя... Чувство терпкой, тягучей благодарности целительным бальзамом постепенно заживляло раны, которые, казалось, не заживут никогда. Не физические — душевные. Беспокойство в голосе друга, его внимание, целиком и полностью сконцентрированное на ней, ещё больше убавили в Ики смелости. Те крохи её самообладания, которые она с превеликим трудом пыталась не растерять до конца там, за дверью, испарились без остатка, словно вода,  стоило лишь божку посмотреть ей прямо в глаза. Серьёзным, отнюдь не ребяческим и развесёлым взглядом, каковой она привыкла замечать. Ей стало тошно. Вновь взявшись трепать и без того уже растерзанный поясок от юкаты и ёрзая на стуле, шатенка, не имея более возможности сдерживаться, выпалила на едином дыхании: — Прости меня, Ято! Прости, прости, прости, если сможешь! — воспоминания о недавней истерике Бога подстёгивали её искреннее раскаяние, придавая ее голосу напряжённую звонкость, разрушающую общий романтизм атмосферы. — Понимаешь, я... Я не знаю, как так вышло; я вела дневник, куда всё-всё записывала про вас с Юкине, чтобы не упустить ни дня, провёденного вместе с вами; я постоянно навещала Кофуку и Дайкоку-сана, чтобы узнать, где ты... Я не хочу, не могу оправдываться перед тобой, ведь я дала обещание и не сдержала его, но... Пожалуйста, прости меня! Мне невероятно стыдно! Ну, и куда канул непобедимый, непробиваемый боец Ики? Куда делась бойкая, острая на язык и скорая на расправу девчонка? Скрючившись на своём месте, обхватив себя руками, школьница рыдала в три ручья, заливаясь слезами стыда и отвращения к себе самой, к тому, что прeдала друзей. Её сердце, изрядно потрёпанное треволнениями последних событий, не выдержало и «взорвалось», разразившись бурным потоком вытекающей наружу боли. Теперь состояние истерики накрыло и её. Всхлипывая, глотая солёные горькие слёзы, давясь собственной беспомощностью в данной ситуации, шатенка раз за разом, подобно зачарованной, повторяла одну и ту же фразу, по звучанию схожую с мантрой, произносимой в момент молитвенного экстаза: — Прости меня, прости меня, прости, прости, Ято, прости, пожалуйста... «Я не нарочно», — продолжение слов пульсировало у виска. Поначалу юноша, опешив от неожиданного взрыва эмоций подруги, которого он вовсе не предполагал в два часа ночи, поражённо замер, хлопая ресницами. В голове царила абсолютная пустота. Какие-то там способы утешения безутешных страданий школьницы, моральная поддержка и прочее в том же духе напрочь вылетели из сознания. Да они, собственно, туда и не залетали: Ято не ждал ни этих слёз, ни этого покаяния сломленной нервной системы девушки, ни того, что она снова будет вымаливать у него прощение, словно грешница, просящая об отпущении грехов. Однако возникший вначале ступор, перемешавший все чувства и мысли внутри божка, отступил; на смену ему пришло некоторое ощущение облегчения: он простил её. Давно простил. Уже тогда, когда понял, что именно Хиёри позвала его по имени, сделав, можно сказать, своим личным божеством. — Иди сюда, — мягко проговорил брюнет, аккуратно подхватывая трясущуюся Ики под локоток и увлекая на кровать рядом с собой. Без лишних предисловий и пафосных словоизлияний, он просто заключил содрогаемое истерикой тельце Хиёри в крепкие объятия. Крепкие до невозможности дышать, до невозможности вырваться и нежелания отпускать. — Знаешь, — чуть тише добавил Бог Бедствий, стараясь сменить тему их «разговора», — я скучал... Шатенка всхлипнула, уткнувшись носом в плечо парня и размазывая по его косодэ сопли, и как-то совсем по-детски сжала в кулачках ткань одежды у него на спине, будто бы боялась, что он вот-вот оттолкнёт её от себя, что успокаивающий, тихий голос, шелестящий над ухом и щекочущий кожу, исчезнет. Что сам Ято исчезнет. Она ещё крепче прижалась к нему, и... Безвольно обмякла в руках Ябоку. — Ай-я-яй, — усмехнулся божок, — опять теряешь тело где попало? Нехорошо. И то было чистейшей правдой: испытав сильный эмоциональный взрыв, душа раздираемой угрызениями совести Ики не преминула покинуть уставшее от недосыпа и слёз тело девушки, оставив его на попечение Бога Бедствий. Сама же Хиёри, кулаками растирая влажные и покрасневшие щёки, сидела напротив друга, нервно дёргая лиловым хвостиком — нитью жизни. Вздыхая и неодобрительно качая головой, юноша выбрался из постели и бережно усадил спящую школьницу обратно на стул. Голова шатенки опустилась ей на грудь, руки безвольно повисли по бокам; она была похожа на тряпичную куклу. Сконфуженная, другая Хиёри Ики, давно позабыв обо всех правилах приличия, села посередине кровати Бога Бедствий, обняв руками колени и опустив виноватый взгляд аметистовых глаз на простыню под ногами. Из-под её ступней ткань причудливыми струйками-складками расходилась в разные стороны, будто лучи солнца на детском рисунке. Глупая, глупая Хиёри, зачем она устроила весь этот цирк со слезами, «выпадением» из собственного тела и так далее? Почему не могла извиниться нормально, по-человечески? Почему вообще пришла сюда, снова расковыряв и без того бередившую рану? А главное, почему, ну почему Ято не прогнал её прочь? Может, если бы он накричал на неё, обозвал бы предательницей и вытолкнул в коридор, со злостью захлопнув за нею дверь, ей бы стало легче? Может, если бы он хладнокровно объявил бы о том, что разочаровался в их дружбе и посему уничтожит их связь, ей бы не было сейчас так противно? Бред! Ято... Ято, которого она знает, никогда бы так не поступил. Вот и теперь, он обошёлся с ней более чем великодушно, когда, сам поистерив, нашёл в себе силы утешить ещё и её. Предательницу их вечной, казалось бы, дружбы. — Я... тоже скучала, Ято... — невпопад своим думам выдавила шатенка. Будучи слишком удручённой, она не обратила внимания, как Ябоку оказался рядом с ней в непозволительной в любой другой раз близости. Девушка не смела поднять глаза и встретиться с ним взглядом, чувствуя, что, если снова увидит это убитое выражение лица, то вновь расплачется. — Когда я наконец вспомнила о тебе, узнав твой зап... Встретив Юкине на крыше школы, я начала искать тебя. Порылась в местной библиотеке, в надежде на то, что там есть какие бы то ни было упоминания о тебе, расспросила Кофуку и Дайкоку-сана, хотя те не дали мне никакой информации, хотела узнать про тебя у господина Митидзане, однако ты словно пропал без вести. Будто вообще стёрся с лица земли. Чем дольше говорила Ики, тем быстрее билось сердце брюнета. Её признание, такое искреннее, бесхитростное и честное вызвало в юноше прилив неописуемой, не испытанной прежде нежности к этому милому человеческому существу, которое боялось и переживало за него больше, чем кто-либо на свете, больше, чем он сам. Лихорадочный словесный поток школьницы, тараторящей невнятный лепет, обволакивал его с ног до головы невыразимым теплом и светом, родным до щемящей боли в груди. Но не той боли, что он ощущал доселе — острой, а родной, приятной боли. В какую-то минуту мозг парня отключился, активировав автономный режим обеспечения, и Ято, закрыв глаза, поддался оглушительной, всепожирающей волне благодарности и признательности маленькой Хиёри Ики. Маленькой, но сильной. Смелой. Способной вытащить божество из Ада. И он хотел поделиться с ней своими ощущениями, отдать всего себя, дабы нежиться в её свете, исходящем из её души. — Хиёри, — неожиданно резко, в приказном тоне произнёс Бог Бедствий, перебив напоминающую исповедь речь девушки, — посмотри-ка на меня. Ики, сбитая с толку разительной переменой настроения брюнета, промолчала, отрицательно покачав головой. Нет-нет-нет! Один взгляд, и её самобичевание достигнет апогея! Однако божка, по-видимому, отказ не устраивал, поэтому он чуть более жёстче повторил: — Посмотри на меня, Хиёри! Чёрт побери, посмотри мне в глаза! — Ято!.. Наконец, их взгляды встретились. Застыло время. Поменялась суть их беседы. Растворилось окружающее пространство. Только их взгляды и бурлящие внутри эмоции. Взгляд аметистовых глаз Хиёри был чистым, открытым, как открытое нараспашку окно; в расширенных от недостатка освещения, угольно-чёрных зрачках отражалась искажённая физиономия Ябоку. Взгляд молодого Бога, как всегда, завораживал: глаза его утратили оттенки холодной голубизны, белеющей у самой кромки узких кошачьих зрачков; теперь цвет радужки наполнился манящей синевой штормового моря, скатывающейся в черноту и сливающейся со зрачком. У школьницы перехватило дыхание — она не могла распознать его взгляд. Непривычно пугающий и в то же время роковой... Непонятный... Что с ним происходит? — Ты сердишься, да? — прошептала девушка, настороженно приблизившись к неподвижному собеседнику. Выводы о том, что он разозлён, она наивно извлекла из его не терпящего возражений приказа смотреть ему прямо в глаза. Что, собственно, она и делала. — Я понимаю. Тонкие пальчики шатенки с осторожностью прикоснулись к повязке на шее парня, отчего его передёрнуло, точно от удара электрошокером. Легко, стараясь не растеребить заживающее ранение, Ики подушечками пальцев провела по горлу Бога Бедствий, подрагивающими ладонями огладила бинты, нащупывая шероховатость сетчатого материала, и остановилась только тогда, когда Ято издал неясный звук, больше похожий на рваный выдох. Мельком глянув на порозовевшее лицо друга и отбросив все сомнения вперемешку с застенчивостью, не задумываясь о том, что творит, девушка вдруг быстро прильнула к телу брюнета, запечатлев мимолётный поцелуй на повязке. Невесомый, подобно крыльям мотылька, однако для Ябоку сие прикосновение передалось трепещущим жаром, прошедшимся по всему его позвоночнику, от затылка и до копчика. На лбу божка проступила испарина. Божок был в шоке. Он бы хотел спросить у подруги, что с ней такого приключилось, что она вот так вот просто, без былого стеснения, касается его. Он бы хотел спросить, уж не вселился ли в неё какой-нибудь развратный аякаси, поработив её душу. Он бы много чего хотел спросить, но, открыв было рот, дабы начать задавать вопросы, ошарашенное божество мигом захлопнуло его обратно: школьница осыпала поцелуями его руки. Гладила, грела в своих миниатюрных узких ладонях и целовала. Для несчастного, захваченного в плен всею неловкостью ситуации Бога Бедствий её настойчивые инсинуации по отношению к нему стали последней каплей. — Да простил я тебя, простил... — глухо пробурчал Ябоку, отстраняясь от явно перебарщивающей с извинениями подруги. — Т-ты это, не вини себя так! Я уже всё забы... Ято осёкся. Ключевое слово, изначально послужившее катализатором для нынешней абсурдности, именно «забыл», «забыла». Она его забыла. К сожалению, божок даже в мыслях не мог закончить предложение. И Хиёри, замерев с широко раскрытыми глазами, осознала, почему он не договорил. Чёрт! — молодой Бог отвесил себе ментальный подзатыльник. Надо же было ляпнуть подобное! — Правда? — с сомнением и одновременно с надеждой спросила школьница, выпустив забинтованные руки брюнета из своих. Ей показалось, или он таки всё же хочет, чтобы она поскорее ушла, оставив его в покое? — Ты правда больше не злишься на меня? Ты не разрубишь наши узы? Мы по-прежнему друзья? Твою мать. — Хиёри, да что за хрень ты несёшь?! — воскликнул обескураженный Бог Бедствий, чьё самообладание с треском разлетелось на мелкие кусочки. Стремительно придвинувшись к обомлевшей школьнице, божок нетерпеливо опрокинул девушку на спину, склонился над ней и зажал ладонью её хрупкие запястья у неё над головой. Ики подумалось, будто из её лёгких выбили воздух: дурманящий, до одурения сладкий и пряный, с толикой горчинки, запах Бога Бедствий защекотал ноздри. Такой приятный, родной... Сердце полупризрака встрепенулось, безумно затрепыхавшись крыльями пойманной в оковы грудной клетки птицы; казалось, ещё самую малость, и оно выскочит наружу. Господи, промелькнуло в мгновенно оплывшем, как свеча, сознании шатенки, как она могла забыть его запах? Пролетели лишь несколько долей секунд, а её тело, волосы, кожа, её существо впитало, словно губка, этот невероятный запах. — Хиёри... — зашептал юноша, наклонившись ещё ниже, так, что Хиёри перестала различать черты его матово-бледного лица, обрамлённого тёмными прядями длинной чёлки, и вглядывалась исключительно в опасную синеву его глаз. Есть такое выражение: утонуть в чьих-то глазах; так вот, Хиёри утонула, погрязла в их омуте, как в топком болоте. Пропала. Раз и навсегда. — Послушай меня внимательно: ты спасла мне жизнь. Никто, кроме Отца, не знал моего настоящего имени, ни одна живая человеческая душа, поэтому я, слепо доверившись заверениям Норы, ждал, когда Отец придёт нам на помощь. Но он не пришёл. Не позвал меня по имени. И когда я понял, что остался в дураках, ты, Хиёри, призвала меня. Понимаешь? Не кто-нибудь другой, а именно ты. Я обязан тебе жизнью. Как уже упоминалось ранее, мозг парня не работал. Зато сработали некие инстинкты, шестое чувство, наитие, называйте это, как угодно. Однако уменьшающееся расстояние между лицами молодых людей, весьма компрометирующая поза, в которой они находились, и непреодолимое сиюминутное желание Ябоку доказать или, вернее, показать, насколько он благодарен подруге иначе было объяснить нельзя. Беззащитная, с пылающими алым румянцем щеками, с полуоткрытыми губами, откуда вырывались частые вздохи, как будто она задыхалась от недостатка кислорода, дрожь её точёной фигурки, хаотично рассыпавшиеся по простыне прядки каштановых волос — Ято впервые не смог удержать под контролем свои чувства. Подавшись вперёд, брюнет быстро прильнул губами к губам Ики, прижавшись к ней вплотную. Очнувшись от наваждения, школьница было запротестовала, пытаясь выбраться из хватки молодого Бога, однако тот только крепче сжал её запястья. Сильно, непривычно властно, но не больно. Хотя, возможно, пара синяков ей обеспечены. — Что... ты... себе позволяешь?.. — неразборчиво просипела девушка, едва божок отпрянул назад, дабы перевести дух. Она хотела залепить ему хорошую затрещину, чтобы он, в конце концов, не смел распускать руки, хотела накричать на него, обозвав извращенцем, невзирая на то, что сама являлась причиной всех его теперешних действий, но стоило ей снова встретиться с ним взглядом, и любые её намерения, связанные с причинением «извращенцу» телесных увечий, застряли где-то на полпути к их осуществлению — цвет его глаз кардинально изменился. Они не были синими, чёрными. Почти. — Ято... Его имя, ненастоящее, данное ему не Отцом, а человеком, с придыханием вылетевшее из груди Ики, заставило нечто внутри Ябоку дрогнуть, надломиться, растекаясь по венам раскалённым оловом. Стирая запретную грань «Бог — человек». Повинуясь спонтанности происходящего, Ято внезапно ощутил прилив обжигающей изнутри энергии, неторопливо ползущей к низу живота. На следующем вдохе школьницы, предназначенном окончательно спалить её легкие в удушливой агонии, сухие, в мелких трещинках губы юноши вновь накрыли её — мягкие и нежные. Обуреваемый вихрем разномастных чувств и ощущений, молодой Бог выпустил запястья Ики из захвата, переместив вспотевшие ладони ей на шею; смакуя вишнёвый привкус её губ, пьянящий не хуже выдержанного лет эдак пятьдесят вина, теряя голову, парень аккуратно провёл кончиком языка по нижней губе Хиёри и, когда та судорожно вздохнула, крайне смущённая столь откровенной лаской, брюнет не упустил мгновения скользнуть языком во влажный, жаркий рот. Вёрткий мускул беззастенчиво прошёлся по ряду нижних зубов, пощекотал чувствительное нёбо и толкнулся глубже, встретившись с язычком школьницы. Ики задыхалась. Ей было нестерпимо горячо; тело будто стало свинцовым, непослушным, неуклюжим. Девушка инстинктивно отвечала на ласку разошедшегося божества, наивно и неуверенно повторяя каждое его движение. Также язычком ткнулась в его нижнюю губу, от волнения слегка прикусив кожу, и также, следуя языку Ято — единственному для неё ориентиру в этом сумасшедшем поцелуе, протиснулась внутрь рта Ябоку. Ей бы возмутиться, воспротивиться, а она, едва ли не падая в обморок от переизбытка чувств, зарывалась пальчиками в иссиня-черные, жестковатые волосы Бога Бедствий. «Я никогда, никогда больше не забуду о тебе». Пульс с бешеной скоростью бился у виска. Божок ей нужен. Нужен, как никто другой. Нужен, чтобы хоть как-то утихомирить колотящееся сердце. Нужен, чтобы всегда быть рядом. С приглушённым стоном разочарования, юноша оторвался от покрасневших и опухших губ Хиёри, жадно глотая разгорячённый воздух. Кажется, он перешёл все рамки дозволенного. Не зря школьница постоянно называет его извращенцем, ибо то, что сейчас произошло, реально напоминало совращение малолетней. Хотя, в принципе, он же сам говорил, что Богам всё дозволено, что Боги не различают добро от зла, грех от благости, однако с Ики всё иначе. Если он зайдёт ещё дальше, то, возможно, разрушит их нерушимую дружбу. А это гораздо хуже, чем забвение. Потому что она нужна ему. — Прости, — парень отвернулся, — не знаю, что на меня нашло... Прости? А что делать ей, Хиёри? Девушка стыдливо поёрзала под божественным весом, ощущая вязкую липкую влагу между ног, промокшую насквозь ткань трусиков под юкатой и напряжённо-тянущее чувство внизу живота. Разумеется, будучи приличной девушкой из приличной семьи, школьница не догадывалась о том, что это означает, однако и дурочкой она не была, понимала — если это разрастающееся, подобно разгорающемуся пламени, ощущение не исчезнет, её разорвёт на части. Как? Как сказать о таком ему? Шатенка не могла подобрать правильные слова, чтобы описать своё состояние. Бедная малышка Ики, она не осознавала, что в период бурлящих подростковых гормонов она не в силах контролировать ни своё тело, ни естественные реакции тела на определенное воздействие на него. Посему, в поисках решения своей проблемы, девушка взяла инициативу на себя. Приподнявшись на локтях и обняв божка за шею, она робко поцеловала его, молясь, чтобы он понял её намёк. — Помоги мне, Ято... — сдавленно пробомотала, краснея до кончиков ушей, Ики. В её представлении сказанное звучало слишком пошло и неприлично. Однако смущаться дальше было просто уже невозможно. Ято всё понял сразу. Нежный, неуверенный поцелуй, сильно отличавшийся от прежних страстей, отвлёк его от ненужных, неважных в данный момент размышлений на тему «быть или не быть?», снова наполнив его сердце теплом и светом. Заглянув в просящие, полные доверия к нему, аметистовые глаза подруги — подруги ли? — юноша наконец отключил кричащие об удовлетворении мужские инстинкты и включил мозги. Если это является желанием его бесценной Хиёри, он непременно исполнит её просьбу. И плевать, что будет завтра. Плевать, что после этой ночи их дружбе придёт конец. Плевать, что он, возможно, совершит непростительную, непоправимую ошибку. Плевать. Он сам хотел её. Ночную тишину комнаты нарушил тихий вздох изумления, когда верхняя часть девичьей юкаты плавно соскользнула с покатых плеч, бесстыдно обнажая острые ключицы, белую, со следами голубоватых венок, кожу и небольшие упругие груди с тёмно-розовыми сосками. Пальцы Бога Бедствий повторили увиденное: огладив шершавыми из-за бинтов ладонями шею Хиёри, брюнет провёл большим пальцем по её ключицам, не опускаясь пока до груди. Подавленная новыми, неизведанными ранее ощущениями, девушка, тяжело дыша, мутным взглядом следила за Ябоку, который неторопливо доводил себя и её до точки кипения. Сперва коснулся губами шеи, проведя носом от мочки уха и до плеча, вдыхая особенный, цветочный аромат покрывшейся мурашками кожи, затем, вернувшись обратно к пунцовому лицу подруги, отвёл ей за спину мешающую ему прядь её длинных волос и, одарив её поцелуем в щёку, несильно прихватил зубами чувствительную мочку уха, в то время как руки гладили и массировали её спину. Будь осторожен, сам себе напоминал молодой Бог. Выслушивая участившиеся вздохи подруги, юноша проделывал нехитрые манипуляции, то поглаживая и осыпая поцелуями её шейку, то припадая жаждущим ещё бóльшего наслаждения ртом к её оголённому плечу, то лаская языком солоноватую на вкус кожицу в её яремной впадинке. При этом сам брюнет, остро ощущая накаляющуюся атмосферу интимности, уже чувствовал, как нехило возбудился: эрегированный и болезненно ноющий член оттягивал снизу косодэ, стремясь прижаться покрасневшей головкой к животу. Парень покраснел. Ещё рано, убеждал он себя и свою эрекцию, докоснувшись до заострившихся бусинок набухших девичьих сосков. — Ято! — жалостливо всхлипнула школьница, неосознанно выпятив груди навстречу проворному языку и мокрым от слюны губам Ябоку. Она не желала мириться с пассивным положением, заданным ей умелым превосходством божка, однако, в силу неопытности, любые её попытки так же приласкать явно просящее внимания тело брюнета, были пресечены. Когда же она, вздрагивая, словно осиновый лист на ветру, неверными руками потянулась к вороту его косодэ, Ято, молча покачав головой, отстранил её руки, не преминув поцеловать каждую. Но Хиёри этого было катастрофически мало. Вокруг неё, подобно мыльному пузырю, росло томное, вязко-трепетное возбуждение, захватывая в плен её разум и высвобождая инстинкты. Жжение во влажной промежности становилось невыносимым. Ей хотелось воспринимать прикосновения Ябоку ещё чувственнее, ещё ярче... С припухших от поцелуев, рубиново-алых губ сорвался несдержанный стон. Огладив ладонями округлость грудей девушки, молодой Бог очертил кончиком языка ореолы сосков, остановившись на одном из них и вобрав в глубь рта шершавую твёрдую горошинку. Плотно сомкнув губы, дразнил, играясь, наиболее чувствительную вершинку, в то же время пальцами свободной руки сжимая, сдавливая и аккуратно царапая короткими ногтями второй сосок. Податливое, гибкое тело Ики, непременно откликающееся на каждую ласку либо стоном, либо подрагиванием, либо возбуждённо-отчаянным восклицанием, несущим с собой его имя, сводило парня с ума. Не причини ей боли, приказал себе брюнет. В отличие от своей неискушённой в делах любовных партнёрши, Ято в плане секса обладал намного бóльшим опытом. И суть не в том, что он являлся эдаким «Дон Жуаном», покоряющим женские сердца направо и налево и умеющим довести любую женщину до экстаза, а в том, что, несмотря на то, что все Боги умели прекрасно контролировать свои желания, в частности порочные, иногда их контроль терпел поражение. И даже если такое и случалось — для Бога секс не был чем-то греховным и постыдным. У Богов, как таковых, вообще отсутствовала планка под названием «стыд». Но с Хиёри, для которой он станет первым и, он надеялся, единственным мужчиной, всё было — должно было быть иначе. Она не случайный синки-Нора, с которой можно провести ночь и на утро забыть о её существовании, не падшая Богиня из разряда «ниже плинтуса» и даже не незнакомка из числа его давних верующих, существовавших ещё когда он был Магацуками, с которой можно было просто утолить свою похоть. Для него Хиёри в своём роде тоже первая. Первая и единственная. «Первая и единственная», — звоном отдавалось в ушах, застилая глаза пеленой несовместимого коктейля из страсти и нежности. Ябоку старался быть нежным, оставляя еле заметные засосы-отметины на теле шатенки; старался быть осторожным, неторопливым, дабы эту ночь она запомнила на всю оставшуюся жизнь. Он был терпелив и внимателен. До тех пор, пока школьница, изнывая от кипящего внутри жара, от неудовлетворения неприятного чувства пустоты, не пресытилась односторонней игрой по правилам Бога и не сдёрнула с его плеч косодэ. Скупой луч ночника моментально охватил матовым сиянием худощавый, поджарый торс юноши. Девушка мысленно ахнула: она впервые видела друга полуобнажённым. Но смятение, возникшее в её душе, тут же исчезло без следа; на смену ему пришло очередное нескромное желание юницы — прикоснуться. И она прикоснулась. Маленькие ладошки легли сначала на не очень широкие, однако сильные плечи, нащупывая слишком гладкую для мужского тела кожу, затем спустились ниже, на твёрдую мужскую грудь, содрогающуюся от зашкаливающего сердцебиения. Ято, запрокинув голову назад, часто-часто задышал, подавляя рвущиеся наружу стоны. Чуткие пальчики Хиёри несильно надавили на мелкие, коричневатые соски, слегка потеребив их вершины ноготками, и, преодолевая смутные отголоски смущения, затаившегося где-то в уголках отказывающего сознания, девушка, робея от внезапной смелости, обняла божка за талию, припав губами к его торсу. Быстрыми, короткими поцелуями она исследовала каждый мускул, каждую впадинку и неровность закалённого в боях тела. Полупризрак и помыслить не могла, что за обманчиво хлипкой внешностью Бога Бедствий скрывались стальные, перекатывающиеся под кожным покровом мышцы. Данное открытие привело её в восторг, ведь раньше единственное мужское тело, коим она восхищалась, была огромная, бугрящаяся накачанными мускулами фигура великого Тоно-сана. Однако стоило лишь ей спуститься чуть ниже, и следующее открытие потрясло её до томного полувздоха-полустона: ровно между ключицами в неё упиралась укутанная тканью косодэ, каменная плоть. — Не надо, Хиёри, — почти взмолился доведённый до крайности брюнет, отпихивая любопытную подругу обратно на подушку. От соприкосновения плоть к плоти, член парня запульсировал; на кончике головки проступила водянисто-белая капля смазки, испачкав косодэ. Но куда там — ловкие ручки шатенки уже взялись за оби, с неаккуратной поспешностью развязывая несложный, однако чересчур мудрёный сейчас узел пояса. После нескольких неудачных попыток расправиться с затейлевой преградой, ей таки удалось добиться своего. Не сдерживаемая больше никакими излишними деталями одежда неслышно распахнулась, тряпкой опадая на постель. Свет предательски и в то же время стыдливо оттенял нижнюю часть Ябоку. Всё, что смогла разглядеть Ики, это узкую дорожку тёмных волос, идущую от пупка к... — Хиёри! — Ято буквально захлебнулся протяжным стоном, когда Хиёри дрожащей ладошкой накрыла гордо стоящий, подрагивающий от возбуждения член Ябоку. Девушке стало душно. Легонько касаясь горячей кожи, она провела рукой по всей длине, нащупывая проступившие от напряжения венки и остановила ставшую липкой от сочащейся смазки ладонь у основания, слегка сжав плоть в руке. Простонав «Ещё, пожалуйста, Хиёри, ещё», юноша инстинктивно толкнулся бёдрами ей навстречу, вызывая короткий стон у самой Хиёри, опешившей от такой реакции. Это не может длиться бесконечно, билось в мозгу брюнета, готового кончить лишь от одних прикосновений этих неумелых, но нежных и осторожных рук. Тело просило, требовало немедленного удовлетворения. Всё его естество кричало о том, что пора заканчивать с прелюдиями, иначе он сойдёт с ума. Возможно, какой-нибудь Бог Разврата услыхал его стенания, ибо одуряюще-желанные ласки вдруг прекратились. — Я... Я не могу... Больше не могу, Ято... — едва слышно пролепетала школьница, поёрзав на кровати, где под ней на простыне растеклось небольшое пятнышко. — Ято! Ято! С задушенным стоном Ято кончил. Терпеть более было просто невозможно. Парень, расслабившись, рухнул на подругу, обрушивая ту обратно на спину, и, тяжко и прерывисто дыша, уткулся носом в участок между её шеей и плечом. Окружающий мир поплыл, как в туманном киселе, веки налились свинцовой усталостью. Слишком хорошо. Ему стоило немалых усилий вернуться из посторгазменного забытья в реальность и сфокусироваться на трепещущей под ним девушкой. Сконцентрировавшись на получении удовольствия, он позволил себе на эти несколько чудесных мгновений забыть о ней. Словно извиняясь за свою оплошность, брюнет с трудом приподнялся с распластавшейся, трясущейся школьницы и потянулся к её губам за поцелуем. Ики пылко ответила ему, прощая. Окружающий её незримый мыльный пузырь рос от поцелуя к поцелую. Уделяя особое внимание её шее и груди, юноша просунул руку между их тесно сплетёнными телами, ослабил поясок на юкате Ики и провел ногтями по мягкому, чуть выпуклому животу, оставляя розоватые полосы. Несчастная Хиёри уцепилась за плечи партнёра, чувствуя, что, если он ещё помедлит, она точно потеряет сознание. Ято заметил. Ему было достаточно видеть её такой — с растрёпанными волосами, красными теперь уже не от смущения щеками, прикрытыми в лихорадочной агонии глазами и раскрытыми в немой просьбе, ярко-розовыми губами. С покрасневшей от засосов шеей и эрегированными сосками, трущимися о его грудную клетку. Чувство превосходства, присущее его мужскому началу, овладело им, ведь никто никогда не видел её такой соблазнительной и желанной. Никто, кроме него. Бога Бедствий. Это можно было считать привилегией. Промокшие трусики были спущены до оголённых коленей. Затянутая бинтами ладонь раздражала нежную кожу лобка. Хиёри рефлекторно подалась бёдрами тонким, длинным пальцам Ябоку, ласкающим скользкие складки её промежности. Обведя большим пальцем высунувший головку пухлый клитор, Ято аккуратно ввёл два пальца внутрь раскрывшегося, словно лепестки цветка, влагалища. Оба партнёра издали будоражащие душу стоны. Ики — потому, что тянущая пустота внутри была наконец заполнена, божок — потому, что она была очень, очень влажной. Она сама была на грани, и это возбуждало брюнета пуще прежнего. Это не может продолжаться бесконечно, напомнил себе молодой Бог, двигая пальцами и растягивая стенки влагалища. — Ято... Ах, пожалуйста, Ято! Пора! Шатенка, не в силах больше терпеть эту сладкую муку, малиновым маревом наливающуюся перед глазами, истинктивно раздвинула ноги. Забытые трусики болтались на лодыжке правой ноги. Зажмурившись, девушка крепче прижалась к телу брюнета, обняв его за шею и наощупь находя его губы для поцелуя. Молодой Бог осторожно потёрся напряжённой плотью о вход в её влагалище, давая ей возможность привыкнуть к ощущению его близости, и, когда Ики углубила поцелуй, осторожно качнул бёдрами, входя на всю длину и замер, прислушиваясь к собственным ощущениям. Хиёри была потрясающе узкой и горячей; бархатистые стенки влагалища плотно обхватывали его, сжимая с такой силой, что во тьме закрытых глаз заплясали всполохи белых искр. Теперь она была его. Его, и ничья больше. Обождав некоторое время, пока школьница свыкнется с его присутствием внутри неё, Ято начал медленно двигаться. Вопреки расхожему мнению о том, что лишаться девственности всегда больно, школьница вообще ничего не почувствовала, ибо находясь в духовной форме, была гораздо менее восприимчива к физической боли. Все мысли, если таковые и были в её голове, сводились к одному-единственнному чувству — Ябоку. Медленный, размеренный темп его толчков, невнятный шёпот, мёдом льющийся ей в уши, его разгорячённое тело и руки, сжимающие её в надёжных стальных объятиях. Для неё это было сродни некой эйфории. — Быстрее, — шепнула девушка, и Бог Бедствий послушно последовал её приказу. Юноша, подхватив шатенку за ягодицы, закинул её ноги себе на плечи, войдя ещё глубже, и ускорился. Комнату наполнили рваные стоны, чавкающие звуки шлепков плоти о плоть и поскрипывание роскошной гостевой кровати под балдахином, находящейся в особняке Бисамонтэн. Ни Ято, ни Хиёри, охваченные томной страстью соития, не задумывались о том, что будет завтра, как они будут смотреть друг другу в глаза и как смогут скрыть их сексуальную связь от Сэкки. Однако одно было ясно наверняка: сегодня рухнули узы их трепетной, нерушимой дружбы и зародились новые, более близкие и драгоценные. Совершив последний, финальный толчок, божок с утробным стоном достиг оглушительного оргазма, излившись внутрь Ики. Обессиленный, парень упал сверху на девушку, следом за ним испытавшую пик наслаждения. Тяжело дыша, взмыленные, оба безуспешно пытались восстановить сбившееся дыхание и прийти в себя. Слабыми, неслушающимися руками школьница легонько потрепала влажную чёлку молодого Бога и с придыханием выдохнула: — Я никогда тебя не забуду, Ято. Клянусь. Разомлевший, растроганный столь сентиментальной клятвой, юноша нежно поцеловал девушку в лоб и, не без усилий перекатив отяжелевшее тело на бок, прижал Ики к своей груди. Маленькую, милую, но отважную и храбрую Хиёри, его Хиёри. — Я знаю, — тихо проговорил брюнет, проведя ладонью по щеке его Хиёри, счастливой, улыбающейся Хиёри. — Знаю. И вовсе не важен завтрашний день. Главное, это то, что они снова вместе, здесь и сейчас, в их личном крохотном мирке, сплетённым из сверкающих, алых уз любви.