***
- До сих пор никаких вестей, да? – Тсунаёши Савада – новый босс Вонголы в десятом поколении с потухшим взглядом скользнул по вошедшему. Своей правой руке – Гокудере Хаято, что теребил пальцами край пиджака и отводил взгляд, едва встречаясь с очами босса. - Джудайме, простите, но никаких, - боковым зрением Хаято заметил как расслабилось тело Тсуны, как потухла затаённая надежда ранее замеченная в глазах. - Ничего-ничего, Гокудера-кун. Не говори так, будто ты виноват. Я понимаю, что вы и так делаете всё на грани возможностей, - жестом остановив Хранителя урагана, что хотел было заспорить, - Передай, что я официально объявляю о прекращении всяких поисков, будь то самого Хибари, будь то деталей причастных к этому делу. На этом всё. - Но… Хорошо, Тсуна. Я передам, - в глазах Савады Гокудера уловил немую просьбу уйти, оставив его одного. Тихий щелчок затворившейся двери. Тсунаёши открывает нижний ящик и с тихим вздохом достаёт и откупоривает бутылку отменного виски. Он, ненавидящий алкоголь, пьёт, не в силах сдержать горе. - Прощай, Кёя… А там за дверью, прислоняясь к вдруг ставшей слишком тонкой стене, сгорбившись, полустоял Хаято, медленно съезжая по стене. Он слышал, как вдребезги разлетелся пустой бокал, он услышал тихие подавленные стоны зарождавшейся истерики, что не силах был остановить. Тсуну надо было оставить одного, не то ему будет ещё больнее от сдерживаемых чувств. Юноша, что сгорбился в кресле уже не походил на босса сильнейшей мафиозной семьи, он еле-еле дотягивал до старшеклассника. Так некстати вспомнились прощальные объятия перед заданием, последний поцелуй. Последний взгляд серо-голубых глаз, где теплилась нежность, адресованная лишь ему. Последнее прикосновение к скуле невыразимо тёплой рукой, что потом, оглаживая правую сторону лица, плавно опустилась на плечо, чуть сжав его. И последняя тёплая полуулыбка, последний, завершающий, будто ставящий росчерк в конце пьесы, взмах руки.***
Хаято, так и сидевшего под стеной, настигли воспоминания о прежнем боссе. Таком улыбчивом и счастливом, что спотыкался о собственные ноги, что частенько краснел, что так мило стеснялся. Гокудера уже почти сел на пол, только его подхватили сильные и всегда надёжные руки, прижимая к себе. - Отпусти, бейсбольный придурок, - проворчал Хаято отчего-то осипшим голосом, вдыхая запах такого родного тела и приобнимая в ответ. - Ну, и противоречивый же ты, Хаято, - вечно несходящая улыбка с лица Ямамото ещё пуще разрослась.***
Савада дрожал, вспоминая Кёю. Своего Кёю, любимого хищника. Поднимая голову и вглядываясь в серое небо, Тсунаёши захотелось плакать сильнее, хотелось разреветься, как девчонка-старшеклассница, которой отказали. Наушники белыми проводками протянулись от ушей до кармана, в котором всегда находится плеер. Музыка очень хорошо спасает от неожиданно подступивших эмоций при упоминании прошлого. В двух наушниках ты как будто в другом мире, где нет твоей боли, грусти и печали. Ты живёшь песней. Но сейчас, может из-за годовщины, а может от эмоций, что за год достигли кульминации, даже тот мир не помогает. Серые, свинцовые тучи сгустились, будто злясь на паренька, что ещё нигде не укрылся от холодного, пронизывающего, до боли стучащего по коже, дождя. Вдох. Кто-то выдернул один наушник. Выдох. Тсуна оборачивается. Нет сил дышать. Савада натыкается на слишком знакомый взгляд серо-голубых глаз. Молчание, удивление. Вынужденный вдох. Накинутая на плечи большеватая куртка, которая ещё сохраняет тепло хозяина. Выдох. - Простудишься же, зверёк.