У вины черные крылья

— Идиот, — сказала Руфус Бильфельд. Зигберт вздохнул. Рассчитывать на что-либо иное было странно — на выражения Руфус никогда не скупилась. Особенно на выражения, касавшиеся неудачной поэзии. — «У вины черные крылья, но радужны крылья любви», — Руфус неодобрительно покачала головой. — С таким стихотворением никого не соблазнишь. В том, чтобы соблазнять стихотворениями, Руфус была дока. Она чуть не каждый вечер шастала в шатер госпожи Шпицберг, первой красавицы войска Шин-О. Естественно, переодетая парнем; о том, что Руфус девушка, в войске знали считанные единицы: стратег, он же Дайкендзя, сам Зигберт, экзальтированная изобретательница госпожа Кабельников, — бр-р, лучше о ней лишний раз не вспоминать, — и, вероятно, госпожа Шпицберг — от нее было сложно что-либо утаить. Стихотворные ухаживания Руфус госпожа Шпицберг поощряла из женской солидарности... и для пущей маскировки. — Да с чего ты взял, что он вообще любит стихи? — продолжила Руфус зловеще. — Он же сухарь сухарем с виду, вон, Кристеля совсем забил... Братья Эрхард и Кристель Винкотт, с недавних пор присоединившиеся к войску генерала Шин-О, доставляли немало проблем. Во-первых, они постоянно ссорились: старший, Эрхард, отличался суровостью, которая младшему, Кристелю, совершенно не нравилась. Во-вторых, у самого Кристеля ветер в голове свистел — он вздумал влюбиться в Лоуренса Веллера, человеческого союзника Шин-О. Об этом уже знали все, потому что Кристель, в отличие от Руфус, тайно влюбленной в Шин-О, не скрывал своих чувств, крича о них чуть ли не на каждом углу. Лоуренс Веллер не имел ничего против, — у него ветра в голове тоже хватало, да еще весна на носу, — а вот его подчиненные-люди были не на шутку встревожены. Их командир теперь мог вступить в однополый брак, без сомнения, политически выгодный, но не предполагающий наследников. И, наконец, в лучших традициях любовных драм их войска сам Зигберт не нашел ничего лучше, чем отдать сердце Эрхарду — суровому и непреклонному, а главное, неразговорчивому. — Сердцу не прикажешь, — сказал Зигберт в ответ на упреки Руфус. — Оно само выбирает, в чьи руки переходить. — Так, только Эрхарду этого не говори! — взмолилась Руфус. — Звучит... не романтично совсем. Как-то по-мясницки. Зигберт развел руками. Он вообще был далек от романтики и искренне полагал, что останется пожизненным молчаливым рыцарем Руфус. Но любовь пришла в его сердце внезапно, этой весной, и не спросила разрешения. — Если он любит романтику, нужно написать настоящее стихотворение, — Руфус назидательно подняла палец кверху. — Не какую-нибудь куртуазную лирику о тайной «незаконной любви», а о глубоком, сильном и всепобеждающем чувстве, том самом, о котором можно петь и говорить открыто, без намеков... тьфу. Руфус посмотрела на Зигберта круглыми глазами. — Что-то не так, — сказала она встревоженно. Зигберт кивнул; на его памяти о любви Руфус говорила только в стихах, обращенных к госпоже Шпицберг. А тут... Одно слово — весна. *** — «Поиск истинной любви»?! — Руфус смотрела на госпожу Кабельников, недобро прищурившись. — Вы использовали это устройство на мне и Зигберте, не предупредив?! — На вашем месте я бы благодарила, — изобретательница не выглядела смущенной. — Очень интересный эффект... получается, мазоку, отдающие мареку для работы устройства, тоже подвержены его воздействию. Руфус заскрипела зубами. С недавних пор ей и Зигберту приходилось регулярно жертвовать свою мареку на благо науки — устройства, которые изобретала госпожа Кабельников, работали исключительно на магической энергии мазоку-добровольцев. Найти добровольцев было не так легко, но госпожа Кабельников справлялась; с первого взгляда распознав в Руфус девушку, она сделала информацию об этом предметом шантажа. Зигберт, как посвященный, взялся помогать Руфус в экспериментах госпожи Кабельников. И вот, дожили. Теперь Зигберт влюбился в Эрхарда Винкотта, а сама Руфус начала разглагольствовать о важности любовных признаний. Так и до того, чтобы признаться в любви генералу Шин-О, недалеко. А делать этого нельзя — Руфус не Кристель Винкотт, ее возлюбленный несвободен... и потом, в любви генералу она признаться готова, а вот в собственной половой принадлежности — нет. И это, пожалуй, единственная причина, почему так до сих пор и не призналась. На сердце генерала Руфус никогда не претендовала — знала, что он любит стратега... но сказать о своих чувствах и требовать взаимности — разное дело. Достаточно признаться однажды — и все, полегчает. Настаивать на взаимности — такой же эгоизм, как и молчать о своей любви. Как ни крути, Руфус была эгоисткой. — У вины черные крылья, — вспомнилось, — но радужны крылья любви... Как отменить воздействие устройства? — Никак, — госпожа Кабельников пожала плечами. — Не волнуйся, оно никому не навредит, — добавила, увидев выражение лица Руфус. — Любовь — самое страшное оружие, но в данном случае чувства бескорыстны. И искренни. Если устройство сработало правильно, вы полюбите свою идеальную пару... и постараетесь как можно скорее проявить свои чувства. «Эрхард Винкотт — идеальная пара для Зигберта. Очуметь!» — Правда, не знаю, сложатся ли у вас отношения, — высокий лоб госпожи Кабельников пересекла тонкая морщинка. — Истина в том, что иногда мазоку, созданные друг для друга, совершенно друг другу не подходят. *** — Все запомнил? — Руфус тщилась скомкать в пальцах кусок пергамента с записанными стихами. Зигберт кивнул; он чувствовал себя тронутым до глубины души. Они с Руфус прикрывали друг другу спины на поле боя, но он не ожидал, что подруга поможет ему и в любви. — Повтори. Зигберт откашлялся и несколько неуверенно продекламировал: — Скажите, госпожа Любовь, За что вы пьете нашу кровь, Зачем вы к нам являетесь И нами забавляетесь? Вы, исцеляя от тоски, Нам сердце рвете на куски, Вы столь искусно лечите, Что насмерть нас калечите. Скажите, и не стыдно вам, Вняв самым пламенным словам, Куражиться над ними, Над чувствами святыми, И нашу боль не укрощать, Но беспощадно превращать Чистейшие стремленья В предмет увеселенья? * — М-м... не так! — Руфус взмахнула руками. — Это признание, а не военный доклад! Попробуй еще раз. Неподалеку раздалось красноречивое хмыканье. Руфус и Зигберт вздрогнули, как застигнутые на месте преступления — и встретили холодный взгляд синих глаз. Эрхард Винкотт смотрел на них с непередаваемым осуждением. Руфус выглядела так, будто хотела провалиться сквозь землю. Зигберт почувствовал, что у него слабеют колени; он, не боявшийся самых жестоких сражений, всегда твердо стоявший на земле, под взглядом Эрхарда был беспомощен и потерян — бери тепленьким. — Не войско, а бордель, — в голосе Эрхарда, помимо осуждения, слышалась несомненная горечь. Зигберт не вполне понимал, в чем дело. — Весна, называется. Сначала генерал со стратегом, потом Кристель с человеческим союзником, Гранц этот, ни шагу госпоже Шпицберг ступить не дает... теперь и вы. Все забывают о долге ради... — ...жизни? — предположил Зигберт сам для себя неожиданно. — Ведь любовь — это жизнь. У вины черные крылья, но радужны крылья любви... Если в жизни нет ничего, кроме долга и вины — это не жизнь. Это смерть. Эрхард молчал. Руфус, пользуясь случаем, начала пятиться — Зигберт отметил это краем глаза, испытал благодарность и тут же забыл. Его внимание было сосредоточено на недостижимом Эрхарде, который, тонкий, строгий и высокий, едва ли не одного роста с Зигбертом, продолжал смотреть — холодно... но не так, как раньше. — Зигберт Вальде, — наконец сухо сказал Эрхард. — Если захотите еще поговорить о жизни — жду вас в своем шатре. Заодно и с исследованиями поможете — грубая сила лишней не будет. Показалось Зигберту, или взгляд синих глаз и впрямь смягчился?.. — Да... конечно, — пробормотал Зигберт, с ужасом чувствуя, что краснеет. Но это как раз было естественно — любовь всех делает идиотами. Счастливыми. *** — Эй, Руфус, — голос Кристеля заставил Руфус замереть, сжав зубы. Нашел время!.. И чего ему в такую рань не спится?.. — Это ты вчера вечером избил Гранца? — Он сам виноват, — процедила Руфус, не оборачиваясь. — Не давал проходу госпоже Шпицберг, приставал к ней в непотребном пьяном виде... совсем в последнее время обнаглел. Даже твой брат его отвратительное поведение замечает. Не мог же я это так оставить! — Да, дерешься ты на славу, — в голосе Кристеля слышался смех. — Я еще помню наш первый учебный поединок. Вот только почему ты из шатра госпожи Шпицберг поутру тайком возвращаешься?.. Она ведь дама твоего сердца, и ты всегда открыто проявлял свои чувства к ней, чего же сейчас таиться? Руфус услышала отчетливый скрип собственных зубов. — Лучше помолчи, слабак, — она развернулась к Кристелю и ткнула в него пальцем, — честь госпожи Шпицберг превыше всего! Кристель развел руками: — Так и знал, что для тебя возлюбленная важнее побратима. Впрочем, я тебя не виню. Ты, в отличие от меня, полюбил не мужчину, а прекрасную женщину. Неудивительно, что ты заботишься о ее чести. Это правильно. Хотя бы тебя не будут обвинять, что не оставил наследников... Руфус застонала и прикрыла лицо ладонью. * Стихи, использованные в фике, взяты из романа «Парцифаль» за авторством Вольфрама фон Эшенбаха, немецкого средневекового поэта, который, по некоторым предположениям, послужил прообразом персонажа Вольфрама фон Бильфельда.