Mercy

В комнате уютно и тепло, на втором этаже Эстер шумит учебниками, кажется, швыряя их об пол, и это вызывает лишь мимолетную улыбку и непонятную нежность и теплоту внутри, как в детстве, когда мама пела им с сестрой колыбельный перед сном. У Бетси усталые глаза, парочка морщинок в уголках губ и рыжие кудри, упавшие спутанными прядями на плечи. Она тихо щелкает выключателем, заставляя у люстры погаснуть две лампочки, и застывает на пороге, неловко тянется, разминая измученные вовремя работы мышцы, силится улыбнуться. - Завтра обещали похолодание, - произносит она, словно это имеет для них двоих хоть какое-то значение помимо того, что перчатки нужно непросто положить Эстер в карман, а натянуть перед уходом на тонкие пальчики, а завтра достать её зимнюю куртку. - Ноябрь, - усмехается он, подходит к жене, касается губами её макушки, вытягивая запах корицы, подгоревшей курицы и кексов, такой родной, домашний. Она утыкается носом ему в шею и молчит, ровно дыша и несильно постукивая пальцами по плечам (что поделаешь? привычка). - Я так устала, - шепчет она, когда отстраняется, перенасытившись этими объятиями, пониманием, друг другом, и смотрит на него своими серыми глазами, так напоминающими глаза матери. Он улыбается краешком губ, вспоминая, как удивлялся, что эта девушка может совмещать в себе черты двух самых дорогих ему женщин: матери и возлюбленной. Но нет, Бетси была другая. Его. И ничья больше. Его спасение. Шанс на новую жизнь. Жена. Лучший друг. Он тогда учился жить заново, она научила его дышать ею, их счастьем, любовью, планами о настоящем, а не трагедиями, прошлым, ненавистью (к себе) и прошлым. Его спасение. - Хорошо, - он зажимает ее ярко-рыжую прядку между пальцев, заправляя ее за ухо и касаясь подушечками мягкой, бархатистой кожи. Они вместе уже почти двадцать лет, а он все еще дышит ею. - Тогда ты укладываешь Эстер, а я уберу со стола. Бетси тяжело вздыхает и кивает, улыбаясь ему. - Надо достать ее зимнюю куртку с антресолей, - напоминает она уже в дверях, чуть повернув голову в его сторону. - Я достану. Розовая такая, да? Она не отвечает, и он слышит лишь звук ее удаляющихся, по-прежнему легких, как в юности шагов. Посуды на столе слишком много, но он справляется с перемещением тарелок и чашек в посудомойку, быстро перемещаясь по кухне. Вилки тихо звенят, норовя выскользнуть из пальцев, когда он собирает их со стола. И вот, наконец, остается лишь нажать на кнопку на машине. Он смотрит в окно, когда слышит отдаленный шум, за стеклом деревья качают оголенными, темными ветвями, подчиняясь порывом холодного, свистящего ветра. Но в доме тепло. В доме, потрескивая дровами, горит камин и возмущается не желающая ложиться спать Эстер. И эту идиллию, он верит, нельзя нарушить. Вот никак. Звонок в дверь раздается неожиданно, когда мужчина уже готов был пойти помочь жене уложить дочь, и тот останавливается, вспоминая, что именно звонок нужно на досуге починить, потому что на втором этаже их маленького коттеджа звонкую трель совсем неслышно. - Кто там? Он не заглядывает в глазок, просто потому что его нет, Бетси когда-то слишком сильно возмущалась, когда он предложил его сделать вовремя ремонта, что она не старуха. И это было и мило, и странно одновременно. - Извините, у меня машина встала. У вас не найдется телефон? - голос кажется знакомым, но мужчина не придает этому значения ни на грамм, распахивая дверь. Парень стоит, оперевшись локтем о косяк двери и смотрит в глаза нагло и даже спокойно. На губах, упрямо сжатых, блуждает привычная полуулыбка, полуусмешка. В горле застревает ком, а сердце начинает биться чаще, выстукивая в груди "Полет Шмеля" так, что под ребрами начинает ломить. Слишком страшно. Пока спасительная мысль не закрадывается в голову "он его не узнает... не узнает... не узнает... главное - не впустить в дом..." - Я сейчас принесу телефон, - мужчина натягивает на губы улыбку и направляется было в глубь собственного коттеджа, чувствуя холод в груди и спазм, свернувшийся внутри живота. Фраза заставляет застыть его, как пораженного громом, как Атланта, на плечи которого рухнуло небо. - Даже не впустишь меня в дом, Каин... брат... - Каин? Простите, я не по... - мужчина осекается на полуслове, а паренек улыбается так, будто вот-вот засмеется, созерцая его удивленное лицо, сдувает косую челку, упавшую на лоб (неужели эмо?). - Твое сердце бьется со скоростью сто двадцать пять ударов в секунду, поэтому можешь не притворяться, что не понимаешь, брат, - он скрещивает руки на груди, и в глазах его карих прыгают черти. И "Каину" страшно, ему так чертовски страшно, что хоть бейся об стену, хватай жену и детей и беги. Только бежать некуда, да и времени нет. От него не убежишь. Не спрячешься. Он нашел. Злой, жаждущий мести, показно спокойный. - Я не понимаю, причем, тут Каин, - произносит мужчина, оборачиваясь. Холод обволакивает, врывается в тепло домашнего уюта, рушит идиллию, как хрустальный замок, играет с языками костра. - И нет, не впущу. - Боишься за свою жену и дочь? Ты назвал ее в честь матери? Я даже не удивлен, брат. А у твоей Бетси волосы такие же рыжие, как у той простолюдинки?.. Как ее?.. Сейдж, кажется, - он смеется, запрокинув голову, совсем по-детски, будто вернулся с того света маленьким мальчиком, любящим лазать по деревьям, прятаться от родственников и магию. - Relaaaaax, daaaarling, - тянет он, когда перестает смеяться, и смотрит слишком серьезно, сосредоточенно. - Я пришел не за ними, Финн. Я пришел за тобой. Это будет быстро, по крайней мере, я не заставлю тебя долго харкать кровью и мерзнуть вовремя двадцати пяти градусной, комнатной температуры. - Причём здесь Каин, Кол? Финн не знает, почему ему это так важно, так, как рецепт лекарства для смертельно больного, как... Просто важно. И точка. - Каин? Библия, которую ты не читал. Сын Адама и Евы. Убил своего брата. - Мне жаль. Кол усмехается, будто не слышит, манит, сгибая пальцы в фалангах, к себе. И Финн идёт. Ему очень хочется, что бы брат услышал, понял. Пусть и не простил. Ему жаль. Правда жаль. - Я не боюсь смерти, брат, - произносит Кол, когда старший брат выходит на крыльцо. У него седина в волосах, болтающийся на шее галстук, расстегнутая на несколько пуговиц белая рубашка. - Но вот боишься ли её ты? Клинок входит под ребра. Рука верная. Не дрожащая. Мужчина хрипит, оседает в объятиях младшего брата. С губ сочится кровь, пачкая воротник пальто Кола. Сердце не бьётся. Сердце задело лезвие. - Финн? - откуда-то из дома слышится голос Бетси, и Майклсон качает головой, позволяя телу упасть на доски крыльца, и отступает на шаг, исчезая во тьме. Он пришёл не за ними. "Мне жаль..." Финну правда жаль. Жаль. Но он убил не брата, которого учил магии и стрелять из лука, он убил монстра, убившего его. И это слишком похоже на того самого Каина из любимого сериала ("Сверхъестественное", кажется) Бетси. Очень-очень. И слишком-слишком. Но только это не оправдание, да?