Гарри чертыхнулся, заметив новую дырку в камуфляжных штанах, и отряхнул их от слоя пыли грязными руками, щурясь против ярких лучей солнца. Он выпрямился, когда досада от очередного увечья на его форме уступила место желанию вдохнуть как можно больше воздуха. Он сожалел о том, насколько быстро теперь паника одолевала его, и, как услышав шорох в высокой траве, он мгновенно прилипал к ней всем телом, медленно сдирая нашивки на куртке о камни. Яростный немецкий крик еще звенел в его ушах, поэтому он решил, что всегда лучше позаботиться о своей безопасности чуть больше, чем потом разделить судьбу тех солдат, которых он уложил без оружия несколько дней назад. Юноша снова осмотрелся, вертя головой во все стороны, и, только когда его чутье позволило двигаться дальше, он продолжил прочесывать заросли на поле, иногда дергая высокие стручки и вырывая их с корнем, не жалея сил. Сегодня у него выдался не такой плохой день. Ночь он провел в заброшенном сарае, мысленно умоляя крышу рухнуть на него и прекратить эти скитания, а рано утром даже удалось раздобыть немного еды на пустой ферме. Его еще не пытались убить за последние сутки, желудок урчал не так часто, пусть и солнце палило нещадно, но именно такой день Гарри рискнул бы назвать неплохим.
Выбравшись из зарослей, парень согнулся, опираясь на колени. Старые гнойные раны давали о себе знать чаще, так как в последнее время он редко делал остановки на своем пути. Спать ночью становилось все опасней, по мере того, как он приближался к очередному более менее целому населенному пункту, где его снова ждало разочарование. Его конечная цель была размытой и изо дня в день все больше сплеталась в формулировку «выжить», нежели «найти взвод». Солнце, отсутствие еды и воды, любой компании вела к тому, что в голове у Гарри начинали всплывать мысли, будто его просто бросили, хоть это было не совсем так. Он ждал больше всего не города или терпимых условий, а собеседника, которому мог бы каждый день рассказывать, что с ним случилось, чтобы самому не забыть окончательно.
Такое поганое положение вещей заставляло его каждый раз упускать возможность вступить в бой с попадавшимися на пути нацистами, только сидеть где-то в давно вырытом окопе и молиться, чтобы его не заметили. Ни сил, ни оружия, только скромный пистолет с одним патроном, припасенным на особый случай. Гарри мечтал о том, чтобы поскорее найти ему применение и покончить с жалкой судьбой потерявшегося солдата.
Осторожно переступая через невысокий забор, проверяя кончиком ботинок мягкую землю на наличие мин, парень пробирался к колодцу у дома, которому снесло крышу и выбило окна, едва сдерживая себя от резких рывков вперед к чистой воде. Ведра у колодца не оказалось, и он бросился по ступенькам в дом, ошиваясь там всего несколько минут, прежде чем заметил старое ведерко с поломанной ручкой. Он был способен на кое-что, если вынес больше недели в одиночку, и, помудрив немного с ржавеющим железом, Гарри смог опустить его в колодец. Ему самому было не по себе от того, что он чуть не сшиб ведро, набирая в дрожащие ладони воды и жадно отпивая ее остатки, так как разливал почти половину, пока доносил до пересохших губ. Громко застонав, он повременил немного, чувствуя привкус крови во рту, но не смог долго держаться, и снова набирал полные ладони воды, намереваясь напиться на долгое время. Гарри решил задержаться немного у дома, рассматривая пустую улицу французской деревни. У него была куча времени, чтобы спешить куда-то, когда его ноги едва держали его вес, а повязку на колене стоило бы заменить еще несколько дней назад.
Вылив целое ведро воды на голову, парень встряхнул волосами, позволяя себе какие-никакие водные процедуры. Это, конечно, не помогло его волосам выглядеть хоть немного приличней, но отчего-то вспомнился случай, когда при приеме на службу высокий статный мужчина орудовал ножницами на его голове, громко ругаясь и срезая длинные кудри. Весь взвод давился смехом, и только Гарри позволил себе рассмеяться неприкрыто, за что был отправлен пушечным мясом на первую линию. Но сейчас было приятно думать об этом, о его глупейшем отсутствии контроля, о когда-то длинных волосах и строгих командирах. Увы, Гарри не слышал ни об одном из них за все четыре года войны.
Покопавшись еще немного в оставленных вещах, солдат нашел немного еды, на вид еще не испорченной, значит хозяева покинули дом не так давно. Его нюх на порох все равно не помог бы определить давность боя, он безнадежно испорчен впитавшемся в каждый сантиметр кожи запахом крови. Все свои скудные приобретения Гарри умудрился распихать по карманам, ведь идти налегке в его случае куда разумней. Он старался так же и не привязываться к местам, где приходилось остановиться, потому что груз тоски и ностальгии был бы куда тяжелее подобранных вещей. Так, черствый хлеб и немного овощей оставят ему в будущем только приятные воспоминания о долгожданном перекусе после изнуряющего голода.
После дозволенной себе слабости на отдых, идти Гарри и правда стало немного легче. Нога не беспокоила его так, как прежде, и мысли каким-то образом стали более оптимистичными. Он надеялся добраться до портового города, хотя бы до Гавра, если повезет, и если он верно понимает, где находится. Минуя один дом за другим, он даже отмечал некое очарование французских заборчиков, с такой любовью вымощенных, что парень даже почувствовал разочарование за тех жителей, которые смогут вернуться домой и им придется восстанавливать все это из мусора. Указатели, попадавшиеся ему на пути, были не в лучшем состоянии, и по ним сложно было бы ориентироваться, даже зная французский. Гарри особо грустил, попадись ему воспоминание о быстрой и возбужденной французской речи, когда несколько парней в его взводе собирались и громко обсуждали что-то на своем языке, иногда приоткрывая завесу и для англичан, впуская их в свое крохотное общество, позволяя хоть немного ощутить свою собственную атмосферу. Большинство сказанного все равно оставалось тайной для британцев, но, как им потом сумбурно объясняли, часто солдаты вели разговоры о женщинах, своих любовных приключениях до войны и публичных домах, где сейчас сидят нацисты и пользуются теми привилегиями, которые служащие уже третий год мальчишки желали получить.
Задумавшись о плотских утехах, Стайлс сухо констатирует сам для себя, что удовлетворение потребностей с начала войны стало спорным вопросом — некоторые солдаты позволяли себе лишнего с местными девушками в городах или деревнях, через которые они проходили, но большинство научились выживать на своем минимуме, лишь бы удавалось поесть хоть раз в день, особенно в месяцы, когда они тонули в крови и боях, не имея времени ни на что, кроме как держать оружие при себе круглосуточно. К тому же, вряд ли бы случайная женщина помогла бы ему почувствовать себя лучше. Все, чего он хотел с первого дня, так это поскорее вернуться домой.
Ветки хрустели под ногами, листья свисали густым препятствием, стоило добраться до небольшого леса сразу за поселком, Гарри так же почувствовал, что сквозь дыры в его ботинках внутрь просочились грязь и камни, но не рассмотрел особого смысла в том, чтобы предпринять что-либо сейчас. Стоит ему пройти еще несколько шагов, и ситуация в его обуви будет такой же. Под монотонный хруст под ногами, он плетется вперед, пока вдруг не задумывается над тем, что теперь этот хруст немного сменил свой ритм. Решив и вовсе остановиться, Гарри хмурится, внимательно рассматривая местность вокруг себя. Идеальное место для укрытия, нулевая вероятность напасть на целую роту солдат и при особой осторожности можно остаться и вовсе незамеченным. Только тот, кто присутствует здесь, видимо, этой самой осторожностью не отличался. Гарри насторожился и чувствовал, что его враг ощущает тоже, ведь не зря он остановился, когда понял, что может быть замечен. Солдат выжидает, терпеливо замерев в одном положении со стиснутыми кулаками, и ждет довольно долго, прежде чем его противник срывается на рев и мчится на него со штурмовой винтовкой в руках. Англичанин оказывается готовым к этому, а вот немец не ожидает, что безоружный солдат кинется на него, и, скорее всего, думает, будто у того в руке спрятана граната, поэтому и теряется, а Гарри хватает его винтовку и с силой резко тянет на себя. Мужчина напротив не собирается уступать, крепко держа оружие, и парень неожиданно толкает его вперед, пользуясь этой заминкой и перехватывая такую драгоценную для солдата винтовку. Он наставляет дуло прямо под висок, но не стреляет, а сильно бьет, слыша последний крик, прежде чем нацист падает на листья.
Обычно в таких рукопашных Гарри не мыслит привычным для себя способом, пока не оказывается живым перед немцем в отключке. Его голова начинает гудеть, переполненная мыслями о том, что бы произошло, не улыбнись ему так удача на этот раз. Одиноких солдат ему удавалось побеждать, так что таким образом он откупался от вынужденных пряток во время встреч с группами. Все должно оставаться справедливым, и он справедливо справился с этим солдатом. Без уколов совести и лишних сожалений, которые давно покинули его в таких случаях, Гарри берет винтовку и стреляет несколько раз, наблюдая, как пули пронизывают лоб, и после отбрасывает оружие от себя, чтобы продолжить путь.
Ему никогда не хотелось убивать, даже когда призыв в армию коснулся и обычного студента, он жил мечтами о том, что не придется брать на себя ответственность за чужую жизнь, но в первую же неделю ему объяснили, что, если он не из тех, кто желает украсить своими внутренностями красочные пейзажи Европы, нужно уметь нажимать на курок. Встреть он одного из убитых им солдат в обычной жизни, они могли бы стать хорошими приятелями, возможно, собираться в пабе каждую неделю, здорово проводить вечера. Но, если обстоятельства раскинули их на карте утопающего в тирании континента таким образом, приходилось принимать такие правила. По крайней мере, иногда можно было взять у них медикаменты или воду, на том свете они вряд ли этим воспользуются.
Благодаря нескольким годам, в корне изменивших его восприятие смерти, он спокойно идет дальше, и совсем скоро ему удается весьма удачно выбраться из леса, оказываясь на протоптанных тропинках после полудня, ведущих через кукурузные поля. В таких условиях об урожае можно было только мечтать, но высокие листья прикрывали его от солнца и новых возможных недругов.
Сухие листья неприятно шаркали по форме, иногда задевая грязные волосы, когда Гарри приходилось сгорбиться, чтобы пробраться дальше. Он считал, что лучше двигаться вперед медленно, но безопасно, потому что никакие стремительные продвижения к ближайшим городам не сохранят ему жизнь в случае чего. В этом просто не будет смысла, если его подстрелит какой-то немец. Пока он был укрыт кукурузой, чем дальше удалось пройти, тем четче слышался шум от ближайших домов, неуверенный и едва различимый, но будь это галлюцинацией, или правдой, Гарри загорелся надеждой на то, что поблизости и правда есть живые люди, гражданские.
Он был уверен, что это не солдаты — мягкая французская речь слышалась все лучше, пока он неосторожно продвигался рывками вперед. Когда он смог вдохнуть воздух полной грудью, было ощущение, словно кто-то просто вытолкнул его из зарослей, и перед глазами открылась картина полуразрушенной провинции с десятком или больше жителей. Его появление из ниоткуда привлекло внимание — видимо, местные жители были настороженными после прихода фрицов, поэтому мужчина в неоправданно теплом для такой погоды костюме направил на него примитивное ружье, которое, все же, могло снести Гарри голову. Парень вскинул руки вверх, пытаясь докричаться до людей.
— Англичанин, месье!
Мужчина навострил уши, опуская оружие. Он окинул взглядом засомневавшихся рядом людей и скептически выкрикнул в ответ:
— Anglais?
— Oui, monsieur, — выдохнул Гарри, вытирая руки о форменные штаны.
— Bien, — отвечает он согласно, избавляясь от напряженной позы и недружелюбного вида.
Когда солдат чувствует себя достаточно уверенным, чтобы ступить вперед, он делает небольшие шаги, пока подходит ближе, и люди внимательно рассматривают его нашивки. Было очевидным, что ему не доверяют до конца, и форма не меняет ничего, ведь мало ли, где он мог раздобыть ее, но к его виску не приставили пистолет, и это уже большая удача.
— Вы знаете, в какой стороне ближайший город? Может, порт?
Несколько человек с непониманием таращились на него, и, конечно они не понимают, о чем он, но познания Гарри во французском настолько скудны, что он вряд ли сможет доступно объяснить свою просьбу. Он пытается вспомнить хоть что-нибудь полезное из разговоров солдат в его взводе, кроме различных терминов, описывающих восторг и женщин, прикладывая руку к затылку.
— Порт? Э-эм, ville?
Женщина с темными кудрями воскликнула, кажется, понимая, о чем он, и поспешила объяснить это другим, видимо, решая, отвечать ли Гарри вовсе. Но люди оказались куда более расположенными к нему, нежели он ожидал, и пусть они не заваливали его продовольствием, как особо щедрые люди в Йоркшире, но отчаянно пытались указать дорогу. Кудрявая женщина замахала руками, призывая всех замолчать, и повернулась к солдату, сосредоточенно указывая прямо через поселок, затем поворачиваясь направо.
— Миль, — повторяла она, тыча пальцем вправо, а потом сложила две руки вместе, чтобы несколько раз согнуть пальцы и показать ему число восемнадцать.
— Оу, — Гарри закивал, понимая, — восемнадцать миль до города. Ville, dix-huit miles.
— Oui.
Женщина засветилась гордостью за то, что смогла показать дорогу, и Гарри бегло поблагодарил ее и остальных, желая продолжить свой путь. Его цель была куда ближе, чем он надеялся, и восемнадцать миль от поселка казались ему сущим пустяком, пусть он устал и скоро начнет темнеть. Он не знал, какой именно порт ожидает его в конце, но готов был без любой помощи переплыть Ла Манш, если придется. Он уже не мог выносить это гнетущее одиночество.
Чуть позже, проходя мимо пустых домов, он понял, что встретившиеся ему люди были единственными оставшимися здесь жителями, но почему они остаются в опасной близости от немецких войск вместо того, чтобы так же отправиться в город, солдат не понимал. Вряд ли он смог бы выведать это у них в силу языкового барьера, но вопросы неожиданно атаковали его — возможно, он ошибается, двигаясь в неверном направлении? Никто не мог гарантировать, что в портовом городе будет спокойнее, так же как и честность местных жителей, которые сперва встретили его ружьем, и их такое неожиданное добродушие, ничем не оправданное, толкали Гарри все дальше в его сомнениях. Мысль о том, что он и без того отчаялся, и даже если город кишит войсками, пусть будет так, все же не выручала парня по мере того, как сумерки опускались на пустые выжженные поля.
Ему удалось пройти около половины пути до тех пор, пока окончательно не стемнело и наступила ночь. Идти пешком без отдыха больше трех часов от поселка, при этом проведя в дороге в общем немыслимое количество времени было тяжелым испытанием для его истощенного организма. Те короткие остановки, которые он себе позволял, никогда не помогали восстановиться должным образом, как и отсутствие сна, что сшибало его с ног через каждый шаг.
Идти ночью всегда было намного хуже, чем в любой знойный день, потому что его паника обострялась с каждым хрустом веток неподалеку, а глаза все равно закрывались, пока Гарри шатался между деревьями. Он вцепился в одно из них, зарываясь ногтями в твердую кору, решая, что приляжет на землю всего на несколько минут. Со вздохом солдат плюхнулся на траву и оперся на ствол дерева, поднимая голову. Сквозь пышные кроны с их шуршащими листьями проглядывало ночное небо, усыпанное тусклыми мигающими звездами. Гарри завороженно поддался тому, как его глаза бегали от одной звезды к другой, а голова начинала кружиться. Ему казались совершенно естественными ощущение сонливости и то, как ресницы слипались, темное небо словно падало на него, и сознание по щелчку отключается.
Солдат проснулся от чувства беспокойства, которое жгло у него в груди и стояло тяжелым комом поперек горла. Он распахнул глаза и подскочил на ноги, прежде чем те подогнутся в неспособности держать его вес. Гарри начинает соображать, но не понимает, что все в порядке, пока несколько раз не попытается свернуть себе шею, оглядываясь. Вокруг и правда ни души, и вряд ли кто-нибудь заметил бы неприметную тень у дерева среди ночи. Ему просто повезло, и Гарри клянется себе, что больше никогда на одно только везение и сонливость полагаться не будет. Подобрав выпавшую из кармана флягу с водой, солдат обходится несколькими минутами, чтобы сориентироваться и пойти в правильном направлении. Скорее всего, он не проспал и часа, но даже несколько минут сна подарили ясность разуму и немного сил.
Пообещав себе беречь запасы воды до последнего, Гарри хрипло дышал, желая промочить горло, но наполненная до половины фляга могла пригодиться ему в ситуации похуже, поэтому, сцепив зубы, он терпел сухость во рту и пинал носками ботинок мелкие камни под ногами. Вокруг было тихо и спокойно, ничего, кроме собственного эго, не мешало вздремнуть немного, но когда он знал, что до города остается все меньше, не мог заставить себя остановиться и отдохнуть. Там ему если и не помогут, то найдется место для ночлега, а если и повезет, то судно может взять его на борт до Британии. Солдат старался не обнадеживать себя этой мыслью, даже встретить союзные войска уже было бы спасением для него, только не эти скитания, будто он чертов трус и бежит от войны.
На шестом часу дороги, по его предположениям, становилось совсем плохо. Идти уже не хотелось, только упасть плашмя на траву и лежать там, ожидая либо смерти, либо спасения. Он боялся своих демонов, твердящих ему сдаваться и ждать, боялся поддаться слабости и рухнуть после следующего шага. Ему и правда встречалось только несколько людей за все время этой дороги, и практически всех Гарри приходилось убивать. Все же, одиночество сковывало его разум оковами, не давая увидеть что-то дальше своих дрожащих рук, и парень хаотично зашуршал своей формой в поиске фляги, которую опустошил за несколько секунд. Рациональность своих действий он не брался обдумывать, жадно глотая воду с явным металлическим привкусом. Вернув пустую флягу на место, он глубоко вдохнул, чувствуя долгожданное, пусть и недолгое облегчение. С ощущением, что он может свободно дышать и двигаться становилось легче.
— Черт, — пробормотал солдат, запутавшись в сетях на земле.
Приглядевшись, он заметил, что это маскировка с танка, сплетенная оливковым цветом сеть, которую сорвали с техники. Гарри мог только понадеяться, что войска двигались в противоположную от порта сторону.
Сунув руки в карманы, он продолжал заставлять себя перебирать ногами, пока тут и там ему попадались сгоревшие танки или траншеи, к которым он не хотел подходить близко. Он боялся той картины, которая застала его в тридцать девятом, и им тогда пришлось вытаскивать изувеченные тела солдат бог знает какой армии. Их скидывали во время или после боя в окопы, оставляя это грязное дело другим дивизиям, которые пройдут по этой же земле, и, как говорил практически каждый командир Гарри: «Кто-то должен сделать работу».
Когда раздался оглушительный свист, солдат обхватил голову руками, и в первые секунды ему не удалось узнать звук. Не так далеко сбрасывали бомбы. Ему стоило только хорошо осмотреться, когда он прошел вперед на несколько сотен метров, и небо взорвалось снарядами. Их не было так много, как в крупных французских городах, которые брали нацисты, но и бой, видимо, не продлится долго. Он шел дальше, замечая, что с каждой минутой летчикам не хотелось тратить еще больше топлива, и, как только он подступил к первым домам на окраине, бомбежка прекратилась. Все погрузилось в ужасающую тишину, пыль застыла над зданиями, и находить убежище в городе Гарри больше не хотелось. На первый взгляд, здесь не было ни единого оставшегося жителя: все либо давно уехали, либо прятались в бомбоубежищах, и эта мысль немного подбодрила солдата. Он решил, что сможет найти хотя бы один целый подвал для того, чтобы неожиданная бомбежка не застала его на улицах.
Перешагивая через неглубокие ямы и части разрушенных каменных стен, Гарри не мог перестать вертеть головой во все стороны, надеясь, что заметит хоть кого-то. Звуки не значили ничего, потому что где-то догорали деревянные колоны, треск отбивался в тяжелом воздухе над землей, и услышать чье-то передвижение было бы невозможно, если бы кто-то вообще решился выйти из укрытия сейчас.
Гарри стоял на перекрестке, решая, куда ему теперь свернуть, когда за спиной кто-то вскрикнул, и солдат молниеносно оказался лицом к юноше, который кутался в пальто. Уже открыв рот, чтобы сказать хоть что-то, Гарри бегло осмотрел плечи незнакомца, а затем и его верхнюю одежду полностью.
— Чертов фриц! — кричит солдат, дергая свою форму в попытках найти пистолет.
Он готов потратить сейчас свой единственный патрон, наставляя оружие прямо на сжавшегося парня, когда тот кричит ему в ответ.
— Стой, — и британец почему-то замирает, — я француз.
Это то, что сказал бы любой пойманный нацист, подумал Гарри, и его скептицизм был ничем не скрыт от внимательных глаз юноши.
— Немцы многое оставляют, когда покидают город, знаешь ли, — дрожащим голосом пытается объяснить он, — глупо было бы не воспользоваться этим, особенно когда осень должна быть чертовски холодной.
Его акцент мягкий и практически незаметный, он лепечет своим хриплым голосом, пока солдат британской армии держит его на мушке, и Гарри сам удивляется такой стойкости. Он опускает руку, в которой все еще зажат пистолет, и так не вовремя углубляется в размышления, стоит ли ему доверять. Парень перед ним не подступал, держа руки перед собой, и, даже когда он мог воспользоваться усыпленной бдительностью солдата, он этого не сделал.
— Значит, немцы ушли?
— Да, — незнакомец вздыхает, засовывая руки в карманы своего пальто, — несколько дней назад.
— Почему тогда был обстрел?
— Прощальная канонада. Здесь все равно нет британских военных, никто бы не ответил им.
— Войск нет? — Гарри забылся на минуту, подойдя ближе. Теперь он мог, по крайней мере, видеть своего собеседника лучше.
— Северные порты сейчас слишком опасны, поэтому они изменили курс неделю назад или около того.
Солдат почувствовал прилив жара, он прижал руки к вискам, несмотря на то, что в одной все еще держал свой пистолет. Он часто задышал, понимая, что оказался снова оторванным от любой армии союзников, и его пребывание здесь, как и долгая дорога, не имели никакого смысла. Если бы он мог получать хоть какие-то известия об изменении плана, он бы не оказался в такой глупой ситуации.
— Хэй, — рука голубоглазого легла на его собственную, и Гарри вздрогнул, скидывая ее и наставляя дуло пистолета на незнакомца снова.
Тот вздохнул, обреченно поднимая глаза к небу, словно проклиная свое положение сейчас, но послушно сделал шаг назад, чтобы Гарри не видел в нем такой угрозы.
— Я смешно беспомощен против тебя, — усмехается он, встряхивая волосами, — гражданский против солдата с потрясающей реакцией и оружием.
— Откуда мне знать, что ты не лжешь мне?
Парень серьезно задумался о том, какие аргументы в свою пользу он в самом деле может предоставить. Будь он на месте солдата, вероятнее всего, вел бы себя так же. Поэтому юноша пожимает плечами, выглядя так, словно был уверен, что исход этой перепалки будет благополучным. Такое спокойствие никак не принимал сам Гарри, угрожающе надавливая на курок.
— В городе, скорее всего, не так много людей, если они здесь вообще есть. Ты красуешься после обстрела в этом… пальто, словно тебе все нипочем. Почему же я должен думать, что ты не шпион, если все еще жив в городе, откуда недавно ушли немцы? Ты мог перейти на их сторону, чтобы сохранить себе жизнь и достаток.
— Достаток, — юноша прыснул, насмешливо рассматривая высокого мужчину, — мой достаток с самого начала войны принадлежит солдатам любой из армий, побывавших здесь. У тех, кто отказался покидать город по причине отсутствия другого места, где можно было бы жить, не осталось практически ничего из продовольствия, не говоря о каких-то ценных вещах.
Проглатывая тяжелый ком в горле, Гарри находит смысл в его словах, но не видит смысла молодому парню оставаться узником разрушенного порта.
— Ты ждешь судно? — спрашивает он, часто облизывая сухие губы.
— Нет. Гражданские судна не ходят, а военные не подходят к берегам, они ведут бой на воде.
— Тогда чего ты здесь ждешь?
— Окончания войны, — просто отвечает юноша.
— Даже если обречен ждать вечно, пока все прекратится?
— Любая война заканчивается, дорогой солдат.
Кудрявый облизывает губы снова, моргая несколько раз, прежде чем опустить свой пистолет и спрятать его в кобуре. Он замечает одобрительный блеск в голубых глазах, когда подходит к парню на расстояние вытянутой руки.
— Гарри, — сухо бросает он, чувствуя нужду называть друг друга по именам, а не бросаться угрозами.
— Гарри, — мягко тянет юноша, позволяя увидеть, как уголки губ дергаются в слабой улыбке, — а я Луи.
— Луи́?
— Нет, — шатен смеется, вздергивая бровь, — для вас, англичан, презирающих лягушатников, просто Луи.
— Ох, вот как, — Гарри не сдерживает ухмылку, атакующую его губы.
— Не принимай на свой счет, наш народ благодарен вашему за союз, а так же наоборот, и все такое, но после войны мы все сможем снова спокойно насмехаться над вашей одержимостью напитками из кипятка, а вы — осуждать наши вкусовые предпочтения.
— Разумеется. И где ты живешь, Луи?
— В подвальном помещении бывшего склада. Звучит не очень изысканно, но это лучше, чем кажется. Я могу показать тебе, — он неуверенно указывает головой за спину Гарри, — если хочешь. Не предпочитаю оставаться на улице в такое время.
Луи прошел вперед, ловко минуя каменные глыбы на пути, и солдат удивленно уставился ему вслед.
— Ты хочешь, чтобы я пошел с тобой?
— У меня есть больше еды, чем у любого поблизости. А еще какая-никакая вода. Ты можешь помыться, поесть и хорошо выспаться.
Каждое слово звучало как самый большой соблазн за всю жизнь Гарри. Он млел от мысли о душе и сне, еще и о возможности подкрепиться, не убив никого. Луи стоял посреди дороги и ждал его, видимо, так же считая, что глупо было бы отказываться от такой возможности. Гарри, все еще сражаясь с недоверием, последовал за шатеном, который удовлетворенно усмехнулся.
— Кстати, — низкий хрип солдата разорвал тяжелую тишину, когда они сворачивали на какую-то улочку, — что это, черт возьми, за город?
— Порт Гавр.
— Ничего себе, — восхищенно выдыхает парень, будучи немного польщенным мыслью, что он добрался, куда и намеревался с самого начала.
Преимущественно, они провели дорогу в молчании, потому что Гарри отвык от долгих и содержательных диалогов с малознакомыми людьми, а Луи, кажется, научился чувствовать себя комфортно в любом случае, при котором он оставался невредимым. Какая-то часть солдата продолжала сомневаться в честности незнакомца, но куда большая восхищалась тем, как парень смог выжить в одиночку, оставаясь при этом с довольно славным нравом. Как благородно с его стороны было помочь потерявшемуся солдату, который почти пристрелил его за украденное военное пальто.
Луи присел и всем телом прижался к большому камню, пытаясь отодвинуть его от двери полуразрушенного здания. Гарри посчитал нужным помочь ему, подталкивая камень до тех пор, пока пространство не позволило двери открыться. Шатен провел его внутрь, и тут же свернул в проходе, открывая первую дверь справа. За ней оказались ступеньки вниз, было слишком темно, чтобы рассмотреть хоть что-то, но Гарри и не думал заикаться об электричестве, радуясь любому проявлению благ цивилизации.
— Здесь стоит быть осторожней, — предупреждает Луи, спускаясь медленно по кривым ступенькам.
Когда они добрались до подвала, на первом же столе горела одна свеча; видимо, в целях разумной экономии, хозяин убежища решил оставить единственный источник света до своего возвращения.
— Я располагаю не многим из того, что осталось от склада, но свечи не вечные, поэтому у меня есть несколько керосиновых ламп. Этого вполне достаточно для приличного освещения.
Солдат кивнул, довольствуясь тем, что есть, когда Луи провел его в комнату, где умещалась больничная койка с чистым бельем и подушкой, деревянный стол, множество шкафов и полочка с посудой. Напротив была еще одна дверь, но Гарри уже устраивало то, чем была богата первая комната, поэтому он молча присел на стул, держа спину ровно, пока парень снимал с себя пальто.
— Не Букингем, но в условиях войны — настоящая крепость.
Солдат согласно кивнул, сплетая пальцы в прочный замок на поверхности стола.
— И немцы не знали, что ты обжился здесь?
— Нет, — с частичкой самодовольства выдает Луи, — дом непригоден для жизни, а о подвалах знали только местные. Они любезно не сдавали меня командованию взамен на еду.
Разумно, решает Гарри. Даже угроза потери своих припасов окупала хранение убежища в секрете. Он не знает, за что зацепиться взглядом, постоянно возвращаясь к следующей двери и думая, что тогда скрывается за ней. Луи проследил за одним из таких взглядов, пока они сидели в полной тишине, и отреагировал на него, поднимаясь со стула, чтобы подойти к одному из шкафчиков. Он вытащил полотенце и кусок мыла, аккуратно опуская их на стол перед солдатом.
— Ты можешь помыться. За это время я успею сделать что-нибудь с твоей формой, она не в лучшем состоянии.
Гарри тут же оглядел себя — где-то штаны были разорваны, где-то запятнаны кровью, куртка так же натерпелась за несколько недель, поэтому помощь кого-то, кто знает в этом толк, была бы неоценимой.
— Спасибо, — скупо поблагодарил он улыбнувшегося юношу, похлопавшего ладонью по полотенцу.
Его любопытство было удовлетворено, когда он увидел, что ближайшей комнатой является душевая. Без перегородок, штор или чего-либо, что скрывало бы наготу, но, вероятно, здесь не было места для стыда. Луи подошел к раковине, пока солдат раздевался, осторожно стягивая с себя одежду, чтобы не затронуть старые шрамы. Он не отворачивался и не искал укромного уголка, чтобы обнажиться, потому что это не имело смысла, перед ним такой же парень, как и он сам, который может ему помочь.
Голубоглазый юноша терпеливо забирал из рук кудрявого по одной вещи с его формы, с досадой замечая, что больше всего Гарри мучило его колено.
— Придется залечить потом, — бормочет Луи, укладывая вещи рядом с раковиной, когда на солдате осталось только нижнее белье, — не беспокойся об этом, я могу дать тебе чистые.
Когда Гарри стянул трусы, он покрутил заржавевшие вентиля, сперва отскакивая в сторону, когда сверху потекла ледяная вода. Луи повернулся на шум, замечая, что солдат продолжал настраивать воду, чтобы та стала хоть немного теплее. Горячим душем он не мог никого наградить, но чуть теплая вода была лучшим подарком спустя долгое время отсутствия должных ванных процедур.
Дополняя симфонию капель, бьющихся о пол, кран в раковине с протестом зашумел, и вода теперь полилась и с него тоже, а Луи осторожно намыливал крупные пятна, чтобы не задеть разорванные участки ткани. Он знал, что не обязан был делать для солдата ничего, но его растерянный вид, даже когда он имел огромное преимущество над безоружным парнем, держа в руке пистолет, преследовал бы Луи сотни ночей, если бы он позволил ему уйти. Помогать каждому встречному не в его правилах — на войне как на войне — но иногда человеческое в нем свирепо раздирало маску, вынужденно натянутую на сострадание и жалость, потому что, потеряв многое за четыре года, Луи не хотел потерять свою жизнь. Он будет судить себя потом еще много лет, когда война закончится, и он будет думать, что мог бы спасти больше жизней, но сейчас его совесть получит желаемое, пока Гарри отмывает грязь с кожи и вымывает волосы.
Не в его правилах каким-то образом заставлять людей чувствовать себя некомфортно, но когда Гарри резко и хрипло застонал, Луи отбросил мыло, поворачиваясь к нему. Юноша заметил, что солдат, видимо, хотел дотянуться до спины, но что-то мешало ему нормально вымыться. Приблизившись к нему на несколько шагов, шатен остановился, пока Гарри сам не посмотрел на него из-под мокрой челки.
— Ничего, просто рука, — небрежно бросил он, отворачиваясь к стене.
Луи оказался еще ближе, а в какой-то момент слишком близко, держа мыло в руках и неуверенно смотря на Гарри. Тот не выказывает неодобрения, поэтому, успев узнать кое-что о характере и поведении солдата, шатен медленно проходится мылом по плечам, переходя на лопатки, второй рукой втирая мыльные разводы в кожу, пока парень молча терпит боль, сцепив зубы. В интересах Луи было сделать все как можно быстрее и аккуратней, потому что им обоим не нужна неловкость, а так же это причиняло дискомфорт Гарри. Шатен вручил мыло в его раскрытую ладонь, когда закончил с исполосованной шрамами спиной, услышав тихую благодарность, и вернулся к раковине, чтобы выжать форменные штаны.
Так они и оказались на кровати: Гарри воспользовался имеющимися у Луи медикаментами, а тот сидел напротив, зашивая его форму. Солдат не мог не бросать взгляды в сторону юноши, наблюдая за тем, как ловко ему удается орудовать иголкой и ниткой.
— У тебя здорово получается, — сказал он, на что Луи поднял заинтересованный взгляд на него, и кудрявый кивнул на штаны в его руках.
— Ох, — шатен понимающе вздохнул, возвращаясь к делу, — часто приходилось зашивать платья сестрам, когда мама не успевала делать все сама.
Главное, чему Гарри научили за эти годы, — никогда не расспрашивай. В любом случае, если кому-то и понадобится выложить все о своей судьбе, он сделает это сам, но никогда не касайся открытых ран, это главное правило в войну и послевоенный период. Многие не желали делиться своими бедами, прекрасно осознавая, что кто-то потерял больше. Поэтому он посмотрел на занятого парня еще недолго, прежде чем вернуться к пропитанной перекисью ватке, прижимая ее к царапинам и ранам, сдерживая себя в присутствии Луи, чтобы не шипеть от жжения, как девчонка.
Как и обещал, парень дал ему чистое нижнее белье, и Гарри собирался натянуть чистую форму, когда Луи покачал головой, давая ему белую майку и застиранные штаны.
— В этом будет куда удобнее спать.
— Ты делаешь слишком многое для меня, — сокрушался солдат, принимая одежду.
— Совсем нет. Когда через несколько секунд предложу тебе еду, тогда да, я слишком добр к тебе, солдат. Кстати, не хочешь поесть?
Гарри усмехается, он знает, что его согласие даже не требуется, но в этом он, по крайней мере, может принять участие. Они вместе разыскивают по складу оставшиеся банки с фасолью, Луи захватывает из верхних ящиков несколько яиц и берет хлеб на полке рядом с посудой.
— Здесь, конечно, небезопасно экспериментировать с огнем, но мы можем развести небольшой на улице.
Поскольку это звучит более разумно, чем пытаться поджечь подвал, они сгребают все необходимое и проделывают тот же путь наверх, в темноте перебирая ногами, пытаясь не задеть друг друга. Луи не сдерживается вздоха облегчения, когда они выгружают свою ношу, чтобы собрать обломки деревянных досок в небольшую кучу, над которой можно было приготовить простой ужин. Обязанность развести костер молча взял на себя Гарри, он практически все делал молча, и Луи смирился с этим, садясь на ступеньки. Солдат повозился со своим занятием несколько минут, прежде чем маленькая искорка вспыхнула в темноте и обломки загорелись.
Разложив на небольшой сковороде имеющиеся продукты, Луи был слишком ленив, чтобы изобретать велосипед, и просто протянул руку, удерживая ее над костром. Гарри простоял некоторое время, оглядываясь по сторонам, перед тем, как сесть рядом с шатеном и направить взгляд на огонь. Ему было приятно наконец почувствовать себя чистым, вымытым, в обычной одежде без веса нескольких слоев британской формы. Его желудок заурчал в предвкушении ужина, когда запах готовящейся еды ударил в ноздри, сама мысль о нормальной еде заставляла быть ужасно нетерпеливым. Луи краем глаза наблюдал за застывшим солдатом, сидящим словно статуя, и в какой-то момент потянулся к карману, выуживая из него запакованную пачку сигарет. Он протягивает ее удивленному парню, гордо усмехаясь.
— Я был бы дураком, если бы подобрал после немцев только одежду.
Гарри курил в последний раз, как он помнил, в сорок первом, когда в Иране им в руки попала партия американских сигарет, которых хватило на всю роту. Он с благодарностью принимает пачку в руки, пока Луи остается совершенно равнодушным по отношению к табаку, и берет одну сигарету. Запах ударяет прямо в ноздри, солдат сжимает сигарету, когда его руки практически дрожат, а он размышляет, как ее поджечь. Есть только один способ — использовать для этого их небольшой костер, поэтому Гарри склоняется над ним, зажав сигарету между губами. Луи наблюдал за ним, пока ужин едва не пригорел, с непонятной радостью от того, что он смог облегчить участь солдата хотя бы таким простым подарком. Он не был в восторге от табака или алкоголя так, как все мужчины в порту, и отдать Гарри целую пачку просто так, когда он мог обменять ее на что-нибудь ценное в нужный момент, оказалось достаточно просто. Его не грызли сомнения, пока кудрявый опустил взгляд вниз и молча курил, опираясь локтями на верхнюю ступеньку.
Солдат как раз поднял руку, чтобы прочесать отросшие волосы, небольшими кудрями собравшиеся на его затылке, когда Луи спросил:
— И как вы, военные, так зависимы от этих сигарет.
Усмехаясь, Гарри выпустил дым, задумчиво вертя сигарету в пальцах.
— Практически никто из моего взвода не курил до войны. Здесь это кажется нормальным, здесь многие вещи, которые пугают дома, кажутся нормальными. Это успокаивает, вопреки тому, что люди говорят.
Луи кивнул, думая, что в этом есть смысл. Несколько лет назад он бы ужаснулся тому, как сейчас ему приходится жить. Он поморщился, не желая вспоминать ничего из того, что происходило, шатен уверен, что после войны долго будет искать место, где смог бы начать все заново и жить жизнью нормального человека.
— Интересный процесс, — сказал он, кивая на то, как Гарри коротко затягивался и выпускал дым, изогнув бровь, — мне всегда казалось, что невыносимо хочется кашлять, как только вдыхаешь дым.
Солдат стряхнул немного пепла, не отрывая взгляда от парня.
— Ты быстро научишься контролировать это. Пробовал когда-нибудь?
Голубоглазый отрицательно покачал головой, помешивая фасоль в сковороде. Гарри достал одну из сигарет и протянул ее Луи, когда тот пытался отказаться.
— Кто еще сможет научить тебя здесь? Так тебя не будут мучить догадки о том, что же такого в курении. Ну же, давай.
Он выдал одну из самых длинных и содержательных фраз с момента их знакомства, что подкупает Луи, будто ему удастся разговорить солдата, поэтому он принял сигарету, и Гарри расположил руку на его спине, немного надавливая. Сначала сложно понять, чего он хочет, но, когда юноша послушно нагнулся, он достал до костра, с третьего раза правильно поджигая сигарету. Держать ее во рту странно и непривычно, он сидел на ступеньках с сигаретой в зубах и не знал, чего теперь ожидал от него солдат. Гарри отвел взгляд от его спины и коснулся своими пальцами чужих губ, показывая, чтобы Луи нормально затянулся.
— Если ты позорно закашляешься, как школьник, я не подниму тебя на смех, — обещает он, и Луи давиться дымом тут же, вызывая у кудрявого широкую улыбку.
— Черт, ну и дрянь.
— Хэй, — тянет Гарри, — давай, попробуй еще раз.
Если бы в Луи не жил настолько сильный дух соперничества, он бросил бы эту затею с травлей собственного организма, но под внимательным взглядом пытается снова. Выходит и правда лучше, пусть и неприятно, его горло жжет и хочется потушить эту сигарету поскорее, но Гарри нравится идея открыть для юноши что-нибудь новое, поэтому Луи натянуто улыбается ему, желая избавиться от дыма.
— Весьма полезный навык, — говорит Луи, стряхивая пепел, — сколько времени должно пройти, чтобы не было так противно?
Потушив свою сигарету, Гарри пожимает плечами, возвращая взгляд парню. Луи повторяет его движение, расплываясь в улыбке от короткой и слабой усмешки солдата в ответ на копирование его движений. Было ли это воздействие приятной, пусть и странной атмосферы, чистая кожа, одежда и волосы, залеченные шрамы или еще что-то, неподвластное проницательности Луи, но кудрявый, кажется, потеплел по отношению к нему, хоть наружу вырвались и некоторые странности. Когда голубоглазый бросал на него взгляды, руки Гарри могли подрагивать, его губы, несмотря на количество выпитой за последний час воды, оставались сухими, а в добавок солдат еще и кусал их, сам же потом и облизывая. Он иногда не знал, куда ему стоит деть руки, поэтому часто справлялся с дрожью самым простым способом — сцеплял их в прочный замок и продолжал кусать губы. Так же Гарри иногда мог просто перестать существовать рядом с ним, он сидел, как кукла, смотря в одну точку, часто это был и сам Луи, что порой пугало его, но он не реагировал на это никак, принимая такие странности. Все же, Луи мало что знает о его состоянии сейчас, солдат прошел невесть сколько миль в одиночку, не ел и не спал долгое время, а сейчас его единственная надежда на выживание — случайный французский парень, которого он хотел убить за немецкую форму.
Бросив мягкий взгляд на него, Луи поставил сковороду рядом на асфальт. Ему не хотелось заставлять Гарри спускаться в подвал снова, но он заслуживал нормальный ужин за обычным столом, поэтому шатен поднялся на ноги, благодаря солдата за понимание, ведь он, не сказав ничего, пошел за ним. На улице становилось слишком холодно для того, чтобы сидеть на ступеньках в легкой белой майке.
У Луи нашлись вполне приличные столовые приборы и посуда, поэтому сервировка стола выглядела так, словно они сидели за семейным столом во время обычной трапезы. Но у них снова все происходило молча. Не то, чтобы Луи привык чесать языком без умолку, но Гарри оставался для него загадкой в определенном смысле. Они сели друг напротив друга, молча приступая к еде. Гарри, пусть и был голодным, медленно орудовал ножом и вилкой, нанизывая кусочки на зубцы и отправляя их в рот, а затем долго пережевывал, и линия его челюсти была еще более выразительной в этот момент. Уделив все внимание содержимому своей тарелки, Луи не замечает, или не желает замечать, что тогда все, на что смотрит Гарри — это он сам. Все потому, что в комнате смотреть больше не на что, думает он, и продолжает есть, пока солдат рассматривает его, не заботясь о том, пойман он за этим занятием или нет.
Не будучи особым умником, Луи, кажется, понимает. Он имел дело с многими военными, когда они были в городе, и надеется, что он ни в чем не ошибся на этот раз, иначе рискует выставить себя в плохом свете перед и так закрытым парнем. Шатен заканчивает с ужином и несет тарелки в раковину, включает воду и опирается на края, разминая мышцы спины. Посиделки сгорбившись у костра не принесли ему особого комфорта в спине, поэтому парень старательно потягивается, вставая на носочки, и пытается вытянуться насколько это возможно, от чего его рубашка немного задирается. Взяв в руки щетку, он принимается мыть тарелку, старательно хлопоча, пока солдат все еще сидит за столом. Шатен стоит к нему боком в нескольких метрах, время от времени откидывая голову назад, чтобы справиться с непослушной челкой, и тяжело вздыхает, смывая с посуды остатки еды. Бросив взгляд в сторону стола, он замечает, что Гарри доел, но продолжает сидеть на своем месте, а его ладони, видимо, слишком потеют, потому что он постоянно вытирает их о штаны.
Луи оставляет посуду и щетку в раковине, подходя ближе к столу, когда Гарри сам встает и намеревается вымыть тарелку, но шатен останавливает его, выставляя руку перед собой и касаясь его груди. Солдат кажется ошеломленным, чувствуя чужое прикосновение, и его пальцы начинают дрожать, так что ему приходится отставить тарелку на стол, чтобы не разбить ничего.
— Знаешь, — неуверенно начинает Луи, скрестив руки на груди, — когда военные были здесь, им приходилось туго. Они надеялись немного поразвлечься в портовом городе, а женщин практически не оказалось.
Замечая, как Гарри напрягся еще больше, шатен облизывает губы, надеясь, что никоим образом не давит на него.
— У французских солдат оказалось немного меньше предрассудков и скромности, они предпочли сделать…
это друг с другом. Иногда, если кому-нибудь нравился кто-то из гражданских, они могли использовать все свое превосходство над нами, чтобы получить то, что нужно. Многие были рады такой возможности и без принуждения.
— Ты был не из их числа, не так ли?
— Дело в том, — юноша решительно игнорирует вопрос, — что, если ты нуждаешься в близости, здесь нет ничего постыдного. Если это действительно то, что тебе необходимо, мы можем —
— Ничего постыдного?
Гарри словно плюется ядом, с презрением осматривая шатена с ног до головы. Луи поежился под таким взглядом, понимая, что реакция могла быть и такой. Он молчит, считая, что лучше бы Гарри самому все сказать, все же, британцы такие старомодные.
— Луи, — он тяжело дышит, качая головой, — в Англии это преступление. Меня бы судили за связь с мужчиной.
Тут уж черед Луи показывать зубы; его лицо вмиг меняет выражение, взгляд становиться холодным, но Гарри не слабеет ни на секунду, возвышаясь над парнем на полголовы.
— Мы в практически пустом французском городе, и здесь тебя ничего не сдерживает, кроме собственной гордыни.
— В чем же заключается моя гордость? В том, что я не позволяю использовать свое тело солдатам за пачку сигарет?
К сожалению, недели одиночества привели его к тому, что он либо молчит, как сумасшедший, часами, либо городит всю чушь, которая доходит до сознания. Луи, на самом деле, не сдвинулся с места. Его лицо никак не исказилось обидой, он не отступил назад, все так же стоял, держа руки скрещенными на груди и смотрел на солдата с разочарованием. Гарри не уверен, что поразило его самого больше: то, что он смог сказать подобное человеку, который предоставил ему еду, душ и безопасный ночлег, или же то, что Луи никак не ответил ему, не оскорбил в ответ и не выставил на улицу. Он отвернулся от кудрявого, проводя рукой по волосам, и нашел место ладоням на своей талии, ища взглядом что-то в комнате. Пугающе молча парень взял одеяло на старом стуле у кровати и расстелил его, стягивая с себя штаны.
— Ночью бывает холодно, — говорит он, — надеюсь, одного одеяла и этой койки хватит на двоих.
Как собачонка, солдат плетется к нему, успевшего забраться с ногами на матрас, и садится рядом, смотря на сидящего к нему боком Луи с таким глубоким сожалением, на какое только способен.
— Я не… Не знаю, правильно ли ты меня понял, Гарри, но я не —
— Знаю, — соглашается кудрявый, вздыхая, — прости, это было грубо и неблагодарно с моей стороны. Просто, не знаю, почему сказал это. Видишь ли, я знал ребят, которые… Которым нравились парни. Их судили, кто-то рассказал полиции, и пичкали таблетками взамен на свободу, а иногда не давали выбора и оставляли в тюрьмах.
Луи поворачивается к нему, упираясь руками в одеяло, и внимательно смотрит на то, как Гарри путается пальцами в волосах, объясняясь так, будто должен ему что-то. Возможно, в понимании многих он и правда обязан голубоглазому многим, но сам юноша так не считал, и для него уж лучше солдат будет грубить и срываться, нежели покорно принимать его правила игры на его территории.
— Я не делал это за что-нибудь, что мог бы получить. Это было из необходимости по многим причинам. Если тебя заботит, почему я один смог жить здесь настолько хорошо, насколько это возможно, то знай, что все это благодаря хитрости, смышлености и удаче.
— Но я ведь не принуждаю тебя, — споры, похоже, единственное, что заставляло Гарри чувствовать себя нормальным.
— А я не предлагаю помощь по принуждению.
Это только могло ему показаться, но стены между ними понемногу начинали падать, по мере того, как Гарри все больше верил в его бескорыстность. Без своей формы и пистолета, который Луи оставил поверх сложенных брюк, он казался обычным молодым парнем, который сейчас, будь он дома, работал бы где-нибудь в бюро, наслаждался жизнью и выбирался с друзьями по пятницам в паб. Возможно, сейчас невозможно представить друг друга нормальными, потому что их бросили в совсем ненормальных ситуациях одних, но Луи нравилось сидеть и представлять солдата обычным британцем. Когда он говорит фразы длиннее, чем в пару слов, его речь медленная и насыщена всяческими паузами, и одно удовольствие представлять его рассказы, когда обстоятельства их не стесняют, а обстановка поуютней подвального помещения разрушенного склада. Луи неожиданно вздрагивает, привлекая внимание солдата, который тут же поднимает голову и смотрит на юношу, но шатен только думает, что не может так играть со своим воображением. Он смотрит в ответ, будто ничего не произошло, и решает поскорее заговорить о чем-нибудь, чтобы не сыграть в игру с чувствами.
— Нас обоих не назовешь нормальными, — усмехается он, отсаживаясь до спинки койки, с удовольствием вытягивая ноги, — ты каким-то образом оказался один в Гавре, я выжил здесь и провожу все свое время в одиночестве и попытках облегчить свою участь в почти пустом городе.
— Я отбился от взвода, если это можно так называть, — Луи кивнул ему, чтобы тот продолжил, и Гарри правда захотелось рассказать, — мы попали в дерьмовую ситуацию. Немцы были вокруг нас, командир не получил координаты, и мы пытались дать какой-то отпор. Как я понял, много кто погиб тогда, и оставшиеся решили, что я тоже мертв, но я пришел в себя через несколько часов.
— Британцы высадились далеко от портов, — юноша хмурится, пытаясь сложить то, что ему известно, — сколько же ты шел сюда?
— Больше недели.
— Поэтому твой пистолет заряжен только одной пулей?
Гарри удивленно приподымает брови, на что Луи светится яркой улыбкой.
— Не думай, что я не проверил. Чистое любопытство и только. Так сколько же ты убил фрицов, если остался один патрон?
— На самом деле, у меня с самого начала был всего лишь один, — Луи удивляется едва не больше него, что даже немного льстит, — мне помогли хитрость, смышленость и удача.
Шатен громко смеется, оценив ход собеседника. Гарри сидит, прижавшись спиной к противоположной спинке кровати, до жути довольный тем, как заставил Луи хохотать над его же словами. Его зеленые глаза начинают сверкать в свете керосиновых ламп, скромная улыбка не сползает с лица, и он выглядит так, словно чувствует себя здесь намного лучше. Его угрюмость уже не беспокоит Луи, как и молчание, потому что он говорит так, как и должен говорить человек, пробывший долгое время один. Их недопонимание, как называет это Луи, забывается за тихими разговорами, пока лампа за лампой не гаснет, и остается одна, которую шатен не намерен гасить для удобства.
— Ты настоящий герой, если прошел такой путь один и выжил, Гарри, — мягко признается он, обхватывая плечи руками.
Гарри не отвечает, неуверенно сжимая губы, и Луи не может понять самостоятельно, это из-за скромности или несогласия. Что-то все равно оставалось, что-то такое, о чем солдат не мог говорить, и юноша принимал это, послушно затихая.
Было слишком поздно, вернее сказать — рано, поэтому совершенно естественно, что глаза Луи начинали слипаться, он проваливался в дремоту так, сидя и упираясь спиной в холодную железяку, когда почувствовал что-то на своей лодыжке. Лениво открыв глаза, он подумал, что ему мерещится, потому что рука Гарри мягко легла на его ногу, он чувствовал шершавые пальцы слишком явно, поэтому распахнул глаза до смешного широко, наблюдая за тем, как солдат неуверенно гладил его кожу. Кудрявый словно боялся заглянуть ему в глаза, поэтому Луи подсел к нему ближе сам. Он осторожно коснулся пальцами его щетинистого подбородка, ожидая, пока парень сам посмотрит на него. Ему не хотелось видеть, как Гарри идет на компромисс с самим собой, не в силах контролировать желание, но продолжая боятся себя.
— Так, ты утверждаешь, что курение расслабляет?
Гарри тянется к оставленной на стуле пачке и ждет, пока Луи поднесет зажженную спичку к его сигарете. Солдат вытягивает еще одну и протягивает ее изумленному юноше. Тот принимает ее и тихо усмехается, зажимая сигарету между губами.
— Ты можешь остаться без всей пачки очень скоро, если будешь переводить табак на меня в попытках научить курить.
— Пусть.
Что же, в таком случае Луи пожимает плечами и позволяет Гарри портить себя курением. Он пытается сделать это лучше, чем в прошлый раз, когда он, по правде, облажался, задыхаясь и кашляя, как будто его легкие грозились вырваться наружу. Сейчас Луи сжимает сигарету между тонких пальцев, вертя ее в руке, пока случайно не стряхивает пепел на пол, охая от неожиданности. Гарри наблюдает за ним и выдыхает дым исключительно в сторону, молча испытывая парня взглядом, пока тот сгибает запястье, на этот раз избавляясь от излишков пепла на кончике сигареты с помощью взятой с тумбочки кружки. Пусть и не самый красивый способ скрасить весь процесс, но зеленоглазого это завораживает, то, как Луи справляется с тем, чтобы выглядеть изумительно на больничной койке в сыром подвале со старой кружкой в руках. Когда игнорировать взгляд солдата становится бессмысленным, шатен обращает на него свое внимание, растягивая губы в короткой улыбке, а затем снова втягивает гадкую отраву в себя, выглядя, все же, довольным собой.
Гарри иногда делал странные резкие движения, будто ища удобное положение, неумело маскируя этим попытки подсесть ближе. Его поведение было очаровательным, Луи пытался делать вид, словно не понимает этой хитрости, но вскоре сам подсел ближе, отправив окурок в кружку. Солдат избавился от своего чуть позже, и это наконец дало возможность шатену потянуться вперед, чтобы обхватить лицо кудрявого руками и поцеловать его. Гарри дышит слишком громко и не двигается в его руках, сидя с зажмуренными глазами, и, когда Луи приоткрывает свои, он думает, что солдату все еще сложно принять какую-либо связь с мужчиной. Голубоглазый вздрагивает, когда большие руки обхватывают его талию, от чего приходится встать на колени, пошатываясь из-за кромешной темноты перед глазами. Гарри двигает губами в ответ, в нем чувствуется жгучее желание взять все под свой контроль, и Луи легко уступает в этом, он понимает, как важно сохранить хоть крупицу своей мужественности для Гарри.
Они были стеснены размером койки, внутренними страхами и дурацкими обстоятельствами, при которых им пришлось встретиться. Возможно, Гарри будет представлять девушку на месте Луи, он не уверен, что творится в голове у солдата, но он сжимает его кожу под рубашкой, поглаживая поясницу. Грубые движения не скрывают того, с каким благоговением Гарри ласкает его шершавыми пальцами таким образом, что через некоторое время Луи знает наверняка — если парень сминает его губы, значит через мгновение проделает то же с кожей на талии. Сжалившись над пурпурного цвета тонкими губами, Гарри прижимается ртом к его подбородку, оставляя крошечные быстрые поцелуи на пути к шее, где задерживается подольше. Керосиновая лампа мигает, когда Луи приглушает свои стоны в копне кудрей, прочесывая их руками и утыкаясь носом в эпицентр вихрей цвета черного шоколада.
— Ты со мной? — спрашивает Луи, и это становиться причиной того, что Гарри останавливается, поднимая на него взгляд.
— Что?
— Ты со мной или представляешь какую-то англичанку в идиотской шляпе?
Конечно, Гарри со своим даром повествования, будто читает речь в Оксфорде, молча утыкается к плечо шатена, моргая и щекоча ресницами.
— Полагаю, с тобой.
Луи был весьма рад, что он не продолжил говорить, ему достаточно того, что он так полагает, и он возвращается к поцелуям, полагая так же, что хочет быть с Гарри этой ночью. Ему неизвестна и половина от того количества ран, которые солдат собрал за четыре года, но надеялся залечить хотя бы немногие сегодня. Он отстранился от кудрявого, вставая с койки, и Гарри даже не пытался скрыть лестного разочарования на лице.
— Что такое?
— Я должен подготовиться. Не хочу взваливать это на тебя, поэтому подожди немного, и я вернусь.
Захватив все нужное и для удобства положив это на полотенце, Луи скрывается за дверью, ведущую к душевым, и Гарри с досадой откинулся на подушки, умещая свои ноги на матрасе. Гипнотизировать взглядом неприметную дверь было не лучшей идеей, он так считал, потому что с такой концентрацией его руки снова начинали дрожать. В армии справляться с этим было куда проще — он просто брал любое оружие у кого-то из ребят и принимался чистить его до раздражающего блеска. Командиры были только рады такому энтузиазму, но сейчас единственным оружием в подвале был его пистолет, и прикасаться к нему после того, как с его помощью солдат едва не убил Луи, совсем не хотелось.
Он не собирался мерить комнату шагами, он чертов военный, который был в самой заднице войны, насильно заброшенный пройти все круги ада, его самоконтроль позволяет только вытащить еще одну сигарету и снова закурить. Ему неизвестно, когда Луи снова появится перед ним, когда он сможет прикоснуться к нему, и это удручает. Он становится невыносимо раздражительным, хотя не так давно был не уверен в затее спать друг с другом. На всю оставшуюся жизнь после он будет обречен думать об этом и сомневаться в том, что толкнуло его на такой шаг, и все ли он сделал правильно, но Гарри точно знает, что, если он упустит Луи сейчас, ему предстоят куда более мучительные размышления.
Стены слишком тонкие, чтобы услышать шум воды, солдату кажется, что даже пар просачивается сквозь них, потому что в комнате теплеет. Он решил не вести себя глупо еще когда Луи поцеловал его, но не способен сдержать собственное желание в стенах мрачной комнаты. Бросив начатую сигарету, он стаскивает с себя всю одежду, осматривая тело. Луи наверняка будет неприятно касаться исполосованной кожи, он стыдится своих шрамов, но заходит в ванную, отчего шатен вздрагивает под напором воды. Казалось, время, за которое Гарри приблизился к нему, сводится к секундам, но он замечает, как парень опирается на стену одной рукой, а пальцы второй внутри него.
Но Луи мигом оказывается к стене уже спиной, судорожно вдыхая воздух, который выбили из него, когда Гарри уже весь промокший под душем целует его жадно и быстро. Закрыв глаза, Луи думает, что ему нравится, как солдат даже не дает ему вдохнуть, потому что так его отдача становиться более нуждающейся, страстной и животной. Ему попадались особо дикие мужчины, которые не могли держать себя в руках, но так не преследовал само желание близости и контакта, только удовлетворение примитивных потребностей и развлечения. Гарри окутывал его тело ядовитой смесью желания и заботы, отравляя его мысли своими движениями, будто он знал Луи достаточно хорошо, чтобы быть уверенным, как его касаться.
Нужда вдохнуть хоть немного воздуха сдавила грудь, когда Гарри коснулся пальцами его входа. Луи откинул голову на мокрую плитку, разорвав поцелуй, но не разрывая зрительный контакт. За несколько мгновений ему удалось понять, что в моменты, когда Гарри делает что-то, выходящее за рамки его опыта, ему необходимы взгляды. Возможно, не всегда в них должно присутствовать именно одобрение, он упивается любым чувством, отражающимся там, и становится смелее. Его смелость заводила обоих далеко, и, в частности, Луи она доводила до несдержанных стонов и бормотания, не поддающегося контролю.
— Пойдем, — он сбивчиво шепчет, спешно пытаясь вытереть свое тело жестким полотенцем.
Бросив Гарри одно, Луи выходит из душевой, оставляя дверь открытой. Пока кудрявый вытирается, он видит, как юноша идет к кровати, ложиться на нее и пытается отдышаться. Он устроился удобнее к тому времени, когда почувствовал вес крепкого тела на себе. Гарри решил, что это будет хорошей идеей — держать свой вес на руках, но, как только он сделал это, рукам было необходимо деться куда-то, что включало бы в себя тело Луи, и только. Не встречая сопротивления, он почувствовал только, как шатен ерзает под ним, успокаивающе поглаживая волосы на затылке.
Пальцы солдата перестали дрожать когда он сжал ими ягодицы, вырывая этим самый чувственный стон у юноши. Он сминал кожу немного осторожней, опуская средний палец ниже под сбивчивое дыхание зажмурившегося шатена.
— Мне казалось, нет парней с такими же ягодицами, как у девушек.
Хриплый смех сквозь частые вздохи отбивается от стен помещения, сжавшегося до размеров больничной койки.
— Не глупи, солдат, таким даром награждаются вне зависимости от пола.
И Гарри с этим совершенно согласен, он снова погружает пальцы в жар, сжимающий их нежными стенками со всех сторон. Без стыда он мог признаться себе, что мечтал поскорее оказаться внутри этой тесноты, но не имел понятия, как скоро это возможно. Луи выглядел нуждающимся с того самого момента, как он ворвался в душ, и Гарри полностью разделял это чувство. Теперь ему казалось абсурдным представлять кого-то еще, когда под ним лежит самый красивый человек из всех, чья кожа покрыта испариной и каплями воды, и он изнывает от его касаний.
В какой-то момент он сам решает, что должен двигаться дальше, и, возможно, растущее нетерпение Луи на это оказывает самое прямое влияние, когда Гарри долго смотрит в его глаза, прежде чем войти в него. Он сдается, пряча лицо в изгибе шеи, когда жар и теснота охватывают его, затуманивая сознание. Все ощущается так, словно они не трахаются на одноместной койке в подвале посреди ада, а занимаются сексом в самом дорогом номере парижского отеля. Гарри жадный любовник, и Луи это нравится, это слышно по его стонам и заметно по тому, как он прижимается к солдату.
Руки движутся по спине, пальцы царапают кожу, пока горло жжет от криков, но ногти огибают уже имеющиеся шрамы, поэтому все, что чувствует Гарри от его прикосновений — это возбуждение. В слабом свете лампы он трахает Луи достаточно быстро, чтобы успевать оставлять поцелуи на его губах, чего шатен не мог предвидеть. Все, с кем он был за время войны, предпочитали простой секс без особых нежностей, и он не думал, что закрытый и сломленный Гарри будет способен полюбить его на одну ночь.
Он дрожит в преддверии конца, когда солдат покидает его тело и быстрыми движениями скользит по своему члену. Заходясь стонами, он не беспокоится о кудрях, прилипших к влажному лбу, пока не начинает кончать, и тело Луи здесь прямо под ним, что не оставляет шанса избежать попадания спермы на него. Но юноша кажется удовлетворенным этим, лениво водя рукой по своему члену. Его радует то, что Гарри он все еще заботит, потому что его рука присоединяется к нему, дразня головку, пока голубоглазый беспомощно хнычет, кусая кончик своего пальца. Солдат ловит его стон как раз когда его голос дрожит, и крепко целует, несмотря на то, что обоим уже слишком больно соприкасаться искусанными губами.
Уместиться на койке рядом просто невозможно, поэтому Гарри ложиться набок, держа парня в кольце своих рук. Луи смотрит на него из-под лениво опущенных ресниц, и солдат не может отказать себе коснуться его снова, поцеловать еще несколько раз, потому что шатен позволяет ему, и он купается во вседозволенности, не чувствуя ни стыда, ни своей задетой гордости. Его мысли далеки от всего, что происходит за стенами этого подвала, он позволяет укрыть себя одеялом и пожелать спокойной ночи. В комнате темнеет за ту секунду, что Луи гасит лампу, и в теплой кровати он засыпает без гадкого чувства страха.
***
Пробуждение давно не бывало приятным. Гарри вздрагивает и распахивает глаза, рассчитывая увидеть дуло винтовки перед носом, но он не находит себя на улице в окружении немцев. За счет двух крошечных окон под потолком в комнату проникает немного света, место не кажется настолько мрачным днем, как оказалось. Еще солдат видит перед собой голую спину, по которой скользят полосы света и мурашки из-за приспущенного одеяла. Выпутываясь из простыней, Гарри натягивает одеяло Луи по плечи, и тот шевелится во сне, мыча что-то тихо под нос, прежде чем в комнате снова становится тихо.
Тело охватывает приятное ощущение, от которого хочется потянуться и размять мышцы. Пусть только с постели не хочется думать, Гарри должен одеться, и он выбирает свою форму на этот раз, в случае, если ему придется в скором времени выйти на улицу, такой вариант куда более практичен. Кобуру с пистолетом он оставляет на стуле рядом с койкой и хватает только сигареты и спички. Сперва он решает, что ничего не будет, если он покурит прямо здесь, но затем решает выйти в ванную, задумавшись о том, что Луи может быть не совсем приятно просыпаться от табачного дыма в воздухе.
Неизвестно, почему теперь он настолько часто думает о Луи. Ночь нельзя было назвать хорошей, потому что сон все равно не шел, уснуть удавалось редко, но каждый раз, когда он засыпал на некоторое время, перед закрытыми веками был юноша. Он позаботился о его жизни вчера, но Гарри не принимал свои чувства как долг. Холодный расчет никогда не включает в себя секс с мужчиной, к тому же он даже не мог продержаться достаточное количество времени, сходя с ума уже от одних поцелуев. Подумать только, сколько ему было необходимо времени, чтобы хотеть кого-то так очевидно.
С сигаретой во рту он моет руки в раковине, глядя на свое отражение. Мокрыми пальцами Гарри обхватывает щедрый подарок голубоглазого и быстро выдыхает дым.
— Смешное положение, — шепотом говорит он с солдатом в зеркале, — кто еще мог попасть в такую глупую ситуацию. С самого начала лезть впереди всех, как сумасшедший, чтобы потом, как последний трус, прятаться в траншеях. Черт, — парень сплевывает в раковину, переполненный отвращением к себе, — когда все стало таким ненормальным? Был таким же, как и все, парни с соседней улицы пошли на фронт, с соседних домов, все шли на войну, что могло быть другим? Мы все ушли и не виделись с тех пор, но, уверен, у них дела должны обстоять лучше. Быть в Иране, Бельгии, в самой заднице, чтобы отбиться от взвода во Франции. Блять, идти днями в никуда, спать и бояться, как бы не наложить в штаны, когда утром какой-то чертов фриц попытается пристрелить. Видел бы это отец, ох, черт, если бы он видел это сейчас. Шел неделями, чтобы вернуться домой, но как теперь возвращаться туда? Как какой-то дезертир? Он даже не позволит зайти в свой дом. Да и что в Англии может быть хорошего сейчас… Наверняка все так же безнадежно, как и здесь. Ни продовольствия, ни помощи, ни покоя. Один Бог знает, чем все это кончится. Когда все кончится, кончится ли вообще. Лучше бы меня уже пристрелили в поле. Если бы только кто-нибудь не пожалел одного патрона той ночью, чтобы убедиться, что британский солдат точно мертв. Так бы я никогда не наставил бы пистолет на тебя, — Гарри зажмуривается чтобы не смотреть в сторону открытой двери, — полный псих. Был бы самым большим психом, если бы убил тебя. Такие люди вообще существуют? В селах даже соседи не делятся едой, никак не с солдатами или, ох, убийцами. Они под дулом пистолета не отдадут последние запасы, а ты вложил мне все в руки, когда я не держал тебя на мушке. За что, что я такого сделал, чтобы меня спасли? Как можно было дать место для ночлега такому идиоту? Что у тебя должно творится внутри, если ты смог спать с кем-то вроде такого труса. Господи, меня бы возненавидел весь Чешир, узнай кто-то, чем я занимался с парнем, но мне даже не стыдно. Может, завтра здесь убьют всех, кто остался, упадут десятки бомб, но, по крайней мере, за всю войну будет день, о котором я не пожалею.
В соседней комнате зазвенела посуда и Гарри отскочил от раковины, роняя сигарету прямо в нее. Он с опаской посмотрел в сторону дверного проема и не нашел Луи в кровати. На полу плыли нечеткие тени, обозначая движение рядом со столом, и солдат, стуча сапогами, метнулся в комнату. Луи оделся и вскрывал банку с бобами, спокойно орудуя ножом, когда поднял взгляд на Гарри. Юноша тепло улыбнулся ему, покончив со своим делом, и взял две тарелки, подходя к столу.
— Доброе утро, — мягко говорит он, расставляя столовые приборы.
Гарри осмотрелся вокруг себя, замечая сковороду с едой, чай в кружке и бодрствующего Луи, который ничего не сказал ему, кроме приветствия. Паника и страх держали солдата, пока он хаотично вспоминал все, что вырывалось из него перед зеркалом, а ведь наговорил он многое, что тревожило его слишком долго, и Луи слышал. Наверняка слышал. Но предпочитал сделать вид, что ничего не знает, или же просто принял это все так, как оно и есть, как Гарри и выложил самому себе несколько минут назад. Юноша собирался сесть и позавтракать, когда его прижали к армейской форме, стискивая в объятиях. Луи охнул, оборачивая руки вокруг сгорбившегося над ним парня, успокаивающе поглаживая по спине. Он не думал, что Гарри возьмет его подбородок своими пальцами и поцелует уже в ситуации, когда они не были в постели. По правде, он и представить не мог, как тот относится к тому, что произошло ночью, поэтому отвечал робко и несмело, обхватив руками его лицо. Гарри должен был что-то сказать, но его губы разомкнулись когда наверху прорычал мотор машин и загудели сирены.
— Оставайся здесь, — бросает солдат, выбегая из комнаты.
Он поднимается по ступенькам наверх, пытаясь услышать хоть что-то различимое, но все смешивается в один монотонный вой, поэтому ему необходимо выбраться, чтобы узнать, в чем дело. Через щели в дверях он мог рассмотреть немногочисленную технику, пробиравшуюся по разрушенным дорогам. Заметив британские флаги, свисающие из люков, Гарри распахнул двери и едва не скатился по нескольким ступенькам вниз, уставившись на картину перед собой: британские военные собирали тех, кто остался в городе, и пытались объяснить им что-то.
Кто-то бежал в его сторону, крича и размахивая руками, но Гарри не мог понять мужчину, пока тот не подбежал ближе.
— Vous êtes un Anglais?
— Вот идиот, посылай потом таких спрашивать, — ругань доносится Гарри издалека, и он видит солдата в такой же форме, как его, — англичанин, да?
— Да, сэр.
— Вольно, солдат, без официоза. Ты один здесь?
— Нет, еще один парень. Гражданский, француз.
Мужчина кивнул, поворачиваясь к застрявшим на углу улицы грузовикам. Машины не проедут дальше из-за развалин, поэтому военные, ведущие за собой небольшие группы людей, подбирались ближе к ним.
— Мы уезжаем отсюда, — объясняет командир, — зови гражданского и быстро к грузовикам. Мы заберем вас отсюда, парень, не волнуйся.
— Заберете куда?
Луи оказывается за спиной пугающе тихо даже со скрипящей дверью. Он с недоумением смотрит на военных и выглядит очень встревоженным, Гарри совершенно ясно, почему. У него здесь дом, еда и самые приличные условия поблизости для жизни, ему не хочется ехать неизвестно куда.
— До ближайшего порта, откуда ходят судна. Туда мы везем только англичан, французов — до ближайшего города, где командует французская армия.
Как же Гарри мечтал услышать это до сегодняшнего дня. Теперь же он видит, как лицо Луи мрачнеет и никто, кроме него, не обращает на это свое внимание, носясь вокруг и поторапливая людей. Их могут начать бомбить в любой момент, поэтому солдаты не подбирают слов и жестов, заталкивая болтливых французов в крытые грузовики. Пораскинув мозгами, Гарри понял, что его посадят в фургон с британскими военными, а все оставшиеся жители, в том числе Луи, поедут в совершенно другом направлении.
Когда командир похлопал его по плечу, говоря что-то о том, что пора отправляться, он никак не реагировал, и военные буквально начали толкать его в спину, потому что толпа людей не могла унести свой зад от войны из-за его ступора.
— Лу!
Гарри кричит, пихая командира в бок, и тот выпускает отборный мат, пытаясь схватить солдата за армейскую куртку. Ни о какой рациональности не могло быть и речи, Гарри было абсолютно наплевать кто перед ним стоит, и он заносит кулак в воздух, который проходиться по левой скуле ошарашенного командира, чтобы пробраться через спохватившихся солдатов к другому грузовику. Его руки скручивают за спиной и кто-то пинает его, пусть это не было необходимым, но своим поведением он не понравился никому из военных.
— Лу!
— Гарри!
Момент, когда он в последний раз видит его, застывает в памяти навсегда. Луи не так далеко, даже смешно близко, он смотрит без паники и истерии, которая охватывает Гарри, и словно так, как только может, наслаждается последними секундами, когда может видеть его. Одним сильным толчком солдаты запихивают его в грузовик, отчего Гарри летит вперед, прикладываясь головой о доски. Гул и смех смешиваются в один противный, давящий на уши звук, прежде чем Гарри понимает — смеются над ним, громко и без стыда, пока он лежит, когда подымается, когда садиться и заламывает руки от незнания, что делать. Они едут слишком быстро по разбитым дорогам, грузовик покачивает из стороны в сторону, трясет и чертова машина выжимает все соки из пассажиров.
— Нельзя ли поосторожней?
— Ты солдат везешь, мать твою.
Парни возмущаются и кричат, ругань слышится со всех сторон, и никто не обращает внимание на Гарри, пока он сидит, сжимая голову руками. Ему не хочется находиться здесь, в окружении шумных британцев, которые считают, будто их жалобы обеспечат хоть какой-то комфорт этой поездке. Но это им быстро надоедает, когда до каждого доходит, что кричать бессмысленно, и тогда все поворачивают головы к кудрявому, притихшему бунтарю, начиная шептаться, как девчонки.
— Эй, — выкрикивает один из них, и Гарри почему-то сразу понимает, что обращаются к нему, — что ты устроил здесь?
Он проигнорировал такой выпад в свою сторону, продолжая молча сидеть, когда компания громкого и грубого солдата нашла для себя новую тему. Рядом сидящие парни куда более обходительные, не обращаются с ним как с сумасшедшим, и один просто спрашивает:
— Это твоя девушка? Лу? Ты ей кричал?
Повернув голову чтобы лучше видеть его, Гарри находит на месте рядом с собой совсем молодого мальчишку, сжимающего лямки своего жилета. Он кажется хорошим парнем, поэтому кудрявый кивает, и его оставляют в покое. Ему бы не удалось добраться до судна, если бы кто-нибудь здесь узнал, что он мог сломать командиру челюсть из-за парня. Тема девушек вдруг искрой вспыхивает в каждом разговоре, и грузовик наполняется громкими рассказами о всех любовницах во Франции, которые только были у ребят, поэтому в таком шуме Гарри легко найти уединение — он складывает руки на груди, опускает голову и становится совершенно неинтересным для солдат, обсуждающих свои лучшие ночи со случайными женщинами.
Под зеленым навесом и минимальным запасом топлива им предстояло проехать чертову кучу миль до порта, где их, как скот, загрузят на судно, доставят в Соединенное Королевство, и дальше уже кого куда пристроят, скорее всего в ближайший полк, потерявший солдат. И там будет большая вероятность оказаться опять на краю Европы с заряженным на одну пулю пистолетом против артиллерии.
***
1950 год, Страсбург
Поезда стали намного лучше. Вспоминая довоенные варианты, современный пассажир вздрагивает, ютясь в удобном купе. Они стали куда быстрее, за несколько часов преодолевая расстояние в пол страны. И, так же, достаток Гарри стал более внушительным, чтобы он мог позволить себе хороший вагон и выкупить целое купе. Люди, путешествующие от скуки и мечтающие завести знакомство в поезде, раздражали его больше, чем двойные затраты на билет. Он любил ездить далеко, так приходилось проводить в дороге приличное количество времени, всматриваться в окно или просто дремать под успокаивающий шум поезда, но как только его служба принуждала к частым поездкам, это начало докучать ему. Монотонное постукивание тяжелых механизмов, неугомонные пассажиры, вечная суета и невозможность поспать хотя бы немного. Он прошел войну, он заслужил хотя бы несколько часов сна в сутки.
Теперь его форма и нашивки не позволяли разлечься на диванчике в купе, как подросток, не знающий, куда деть свои конечности, и спать крепким сном. Он вынужден был держать спину ровно даже когда не находился под внимательными взглядами военных и гражданских. Хотя это, скорее, стало не обязанностью, а привычкой. С такими медалями на груди было бы совестно перед самим собой горбиться и вести себя, как салага-рядовой. Его родители были очень горды его статусом теперь.
Сразу по прибытию в британский порт, его швырнули под военный трибунал за избиение командира, как это было представлено, а он насмехался над тем, что командир не принял удар как мужчина, а решил дать ему сдачу военной тюрьмой. Несколько месяцев его переводили из камеры в камеру, затягивая процесс, пока судья не признал его виновным в такой мелочи, как хороший удар правой, и в сорок четвертом отправили на передовую. Больше всего судью поразило совершенное равнодушие парня к своей судьбе, несколько человек заподозрили, что он не совсем в своем уме, но обошлось малым, как считает сам Гарри. Это помогло ему добиться желаемого — получить первый шанс оправдаться перед собой за скитания по Франции. Он был там, куда не совалось большинство командиров, вылез из самого пекла и в день капитуляции фашистской Германии он добровольно присоединился к регулярным войскам Ее Величества. Удивительно, как много он мог пожертвовать ради искупления за две недели трусости на севере Франции. Это его единственная мотивация вскарабкаться по карьерной лестнице до настолько высокого звания, какое он только мог получить до 27 лет. До наступления тридцати лет он стал той раздражающей людей среднего возраста «выскочкой», которую они сквозь зубы называли «сэр».
— Желаете чаю?
Проводница приоткрывает стеклянную дверцу его купе, засматриваясь на офицера.
— Нет, спасибо. Как скоро мы приедем в Страсбург?
— Еще около двадцати минут, сэр. Немного опережаем график.
Он кивнул, оставшись удовлетворенным таким ответом, и девушка еще с секунду позволила себе полюбоваться им, прежде чем уйти. Без внимания последние четыре года не обходилось. Как только значки на его форме начали меняться на более узнаваемые, в родном Чешире девушки шли на все ради одного свидания. Отец настоятельно рекомендовал ему выбрать в жены хорошую домохозяйку и мать для его детей, которых ему следует завести как можно скорее, ведь карьеру он уже сделал, остается семья. Только мама не давила на него. Порой он думал, что она единственная, кто догадывается о его равнодушии к девушкам с некоторого времени. Он ходил на множество свиданий когда наступил мир, но ни одно из них не принесло девушкам желаемого результата. Десятки вечеров, проведенных в разных кафе, кино, парках или у него дома, оставались единственной встречей с той или иной девушкой.
С тех пор, как карьера стала целью, жить стало проще. Скитаться по дому без дела и стирать форму сержанта подводило его к очередным депрессивным приступам, а контролировать их не оказалось нужным, как только он съехал от родителей. Никто не становился свидетелем его алкогольной терапии, травлей сигаретами и бессмысленных заточений в четырех стенах. Бросить все приказала армия. Когда его пьяного словил полковник, Боже правый, какой был скандал. Но благодаря рассудительности мужчины, это не покинуло пределов его кабинета. Он вполне понятно и доходчиво объяснил сержанту Стайлсу, что таким образом о звании повыше он может забыть. Сейчас, хоть Гарри и не курил, при нем всегда была полупустая пачка сигарет. Смятая, с протертой надписью о вреде курения, она согревала его нагрудный карман каждый раз, когда он надевал форму.
Поезд медленно, но ощутимо сбрасывал скорость, когда показался переполненный вокзал. Гарри решил не дожидаться и не утруждать девушку снова бежать к нему, чтобы сообщить о прибытии, поэтому покинул купе и прошел в конец вагона. Этим он, видимо, слишком огорчил юную проводницу, и она грустно пожелала ему хорошего дня, выйдя на перрон.
Толпа провожающих и встречающих поглотила его, как только он сошел с поезда, люди толкались и нетерпеливо протискивались ближе к вагонам, высматривая знакомых. О свежести и прохладе можно было забыть, мужчина едва пробил себе путь до первой платформы, у которой почти никого не было.
— Бригадир Стайлс?
Гарри оборачивается, находя в небольшой группе людей военного, седого мужчину с небольшим портфелем в руках. Его предупредили, что на вокзале его встретит один из участников миссии миротворцев, которая и привела его в Страсбург.
— Полковник Мэтьюс, — представился он, отдавая честь, — мне сказали, что Ваш поезд прибудет ровно в два часа пятнадцать минут.
— Да, машинист здорово постарался, чтобы приехать быстрее. Прошу меня извинить, если это поставило Вас в неудобное положение.
— Все в порядке, мой водитель был здесь уже после двух. Вы голодны? Желаете кофе?
— Разумеется.
Пусть британские военные и были поклонниками скромного убранства, французский лоск и пафос приводили их в необъяснимый восторг, поэтому Гарри не удивился, когда перед ним распахнули двери дорогого ресторана. Его статус можно было определить уже по входным дверям, многочисленным свободным столикам и публике, которая небольшими группками расселась в зале. Их провели к забронированному столику, что наводило на мысль об отсутствии какого-либо смысла в предложении поесть. Конечно, это была формальность, ведь лучше им обсудить планы на ближайшие несколько дней в каком-нибудь приличном месте, нежели на улице.
— Желаете сделать заказ сразу?
— Кофе и пепельницу, пожалуйста.
Официант кивнул и удалился, пока полковник изумленно рассматривал офицера.
— Я думал, Вы бросили.
— Так и есть. Пепельница для Вас, я уже вижу, как руки дрожат. Безумно хочется курить? Не сдерживайте себя, я равнодушен к этому.
Мужчина хохотнул над такой проницательностью, продолжая открывать для себя весьма и весьма интересного молодого офицера. Он думал, что ему подкинули эгоистичную выскочу из Лондона, а не спокойного джентльмена с высшим офицерским званием.
— На сегодня, к сожалению, встреча с представителями Франции отменена, какие-то заминки в министерстве. Есть время отдохнуть с дороги, Вы проделали долгий путь, не так ли?
— Из Лондона в Дувр, затем до Дюнкерка, погода была хорошей, справились быстро. Ваши подчиненные оказали мне огромную услугу, достав билет на ближайший поезд.
— Пустяки, — заверяет мужчина, добираясь, наконец, до любимых сигарет, — сущие пустяки, на самом деле. Сейчас худшее время для путешественников, честно говоря, все номера в отелях выкуплены, но мы нашли один, очень даже приличный, и поговорили с владельцем. Нам предоставили шесть номеров в четырехзвездочной гостинице.
Можно было не беспокоиться о количестве звезд, думал Гарри, если им пришлось бы только ночевать в своих номерах. Судя по тому, как ему объяснили его вклад в миссию, все было расписано по часам. Встречи, договоры, визиты, все, что показало бы, как современная Европа настроена сохранить мир. Гарри искренне не понимал, почему именно он заслужил честь быть участником такого съезда и зачем так много представителей от Британии, если во Францию съехалось едва ли не все командование. Видимо, начальству виднее, если им угодно выбрать для этого молодых офицеров, отслуживших на войне в, как минимум, пяти странах.
Официант вернулся с чашкой кофе и пепельницей, вовремя подставленной под летящий пепел с сигареты полковника. Гарри отпил немного, полагая, что детали их поездки ему знать не обязательно, если мужчина продолжает молчать, или же он настолько долго вынужден был терпеть до того момента, когда сможет закурить, что не способен думать о работе.
— Когда я понадоблюсь Вам завтра? — Гарри пытается разглядеть лицо полковника за стеной дыма.
— Мы выезжаем утром, не слишком рано, около десяти часов. Пока все в пределах Страсбурга, министр считает, что это символично — поддерживать мир на границе с Германией. Здесь до нее полчаса машиной от центра.
— Что же, — вздохнул Стайлс, оставляя деньги на столе, — в таком случае, если не возражаете, можем ехать в отель.
— Разумеется.
Мужчина гасит окурок и быстрым шагом поспевает за офицером к выходу. Если личный водитель оплачивается государством, то это, наверное, слишком приятная привилегия, чтобы отказываться от нее. Блестящий черный автомобиль с молчаливым водителем в синей фуражке дожидается пассажиров у входа в ресторан, чудом уместившись между рядом дорогих машин.
Гарри удивленно приподымает брови, когда молодой водитель спешит открыть ему двери, но полковник качает головой, садясь в салон следом.
— Это нормально, — говорит он, — нам все будут пытаться угодить, иногда слишком навязчиво, но принимайте все, как есть, эти французы, в общем-то, странные люди.
Усмехнувшись, бригадир уставился взглядом в затемненное окно, не следя за разговором полковника. Дорога и впрямь вымотала его, особенно ненавистный паром и его прогрессирующая за последние годы морская болезнь. Поезд хоть и кишит надоедливыми пассажирами, но там его, по крайней мере, не тянет опустошить желудок каждые десять минут.
— Сэр?
Он поворачивается к взволнованному мужчине, замечая, что машина остановилась. Оглядевшись, он видит, что они уже прибыли к отелю, и пора выходить, а военный обеспокоился отсутствием ответа после того, как звал его несколько раз.
Гарри кивает и выбирается из автомобиля на свежий воздух. Лето во Франции было жарким, но дышать становилось легко, когда они были подальше от шумного и пыльного центра. Четырехзвездочная гостиница с виду пришлась по вкусу офицеру. Не вычурно, сдержанно и все выполнено в приятных глазу цветах с резными буквами «Henry — 3» на вывеске.
— Почему «Генри Три»? — интересуется он у вернувшегося к машине за портфелем мужчины.
— Их несколько во Франции, небольшая сеть.
Довольно-таки оригинально. Таким образом, владелец не забудет, какую гостиницу он открыл раньше в глубокой старости, если ему уже не за пятьдесят. Держать отели — прибыльный бизнес, но после войны прошло несколько лет, прежде чем люди снова могли позволить себе останавливаться в хороших номерах.
— Добро пожаловать, джентльмены, могу я узнать, какие номера Вам отдали под бронь?
— Левое крыло третьего этажа.
— К нашему приезду так тщательно подготовились? — спрашивает Гарри, наблюдая за тем, как девушка свободно общается с полковником на английском, сопровождая слова мягким французским акцентом.
— Владелец позаботился об этом. Очень мило с его стороны, прекрасное обслуживание.
Кивнув, Гарри уделил внимание двум лестницам, огибавшим стойку, за которой стояла девушка, и предположил, что это и есть та условная черта, которая делит отель на два крыла. Он еще не видел остальных членов миссии, как сказал полковник, они задержались на одной из станций и доберутся до гостиницы своим ходом, поэтому мужчина забрал ключи только от их номеров, предупредив, что еще четыре офицера приедут позже. Их вызвались провести до номера, но Гарри отказался от этой затеи, решив, что способен найти нужную дверь. Восприимчивый консьерж еще долго хлопал ресницами на то, как Гарри уверял его в отсутствии необходимости следовать за ним по пятам, пока коллеги бормотали ему на французском то, что военный пытался преподнести.
Он не преследовал цель причинить кому-то неудобства или, тем более, обидеть, но навязчивый французский сервис и языковые барьеры, кажется, оставили у прислуги, видевшей это, не самые приятные ощущения. Гарри тяжело вздохнул, решая, что, какими бы не были эти разногласия, он сможет уладить это позже, когда отдохнет должным образом. Стоя напротив нужной двери он, все-таки, остался при своем мнении — не стоило тащить за собой сопровождение.
Номер оправдал все мелкие неприятности, которые встретились на пути к нему. Все было довольно уютно и красиво, по скромному вкусу Гарри. Не было тяжелых бордовых штор, которые собирали вековую пыль — окна по возможности старались не скрывать многослойной тканью, давая гостям насладиться видом на двухэтажные коттеджи. Хоть комната и была большой, мебелью ее не заставили до отказа, только все необходимое и несколько мелочей, скрашивающих пребывание здесь — свечи, кружевные скатерти и свежая пресса на английском.
Бригадир хотел осмотреть ванную, прилегавшую к номеру, когда в дверь кто-то постучал. Он предположил, что это мог быть полковник, но стучали слишком нетерпеливо, и, дабы не испытывать темперамент странного гостя, крикнул с другого конца комнаты, чтобы человек вошел.
— Приношу свои извинения, но то, что Вы — военный, не значит, что Вам позволено оскорблять прислугу в моем отеле, я и без того выделил целых шесть номеров только потому, что —
Когда владельцу удается рассмотреть фигуру офицера у окна, освещенную яркими лучами, он теряется точно так же, как и сам Гарри. При всем своем профессионализме, он не мог страдать галлюцинациями в таком возрасте.
— Боже правый, — он выдыхает почти неслышно, — это не можешь быть ты.
Семь пустых лет горят у Гарри на губах, но он молчит, думая, что сейчас произойдет что-то, что заставит его очнуться и перестать видеть то, что он видит. Чересчур правдоподобная картинка не меняется перед его глазами, даже когда он делает несколько шагов вперед. Оцепенение приковывает ноги к ковру, мешая двигаться, но офицер не уверен, что может. Повзрослевшая, с копной вьющихся, коротко стриженных волос, версия мальчишки, который смог выжить в разрушенном порту без помощи и в обстрелах.
Позже, вспоминая этот день, Гарри не сможет объяснить, что толкнуло его приблизиться к парню, обхватить руками его лицо и судорожно гладить кожу, покрытую легкой щетиной, пока в ответ на него уставились стеклянными серо-голубыми глазами. Офицер прижался губами к виску влетевшего в его номер гостя, закрывая глаза, он думал, что ему не может прийти настолько разумное видение, само за него придумавшее, как человек может выглядеть семь лет спустя.
— Если мне подсыпали что-то в этот проклятый кофе, черт, я вернусь в этот ресторан снова.
— Господи, ты такой же глупый.
— Луи, — умоляюще тянет офицер, находя его губы.
Целовать кого-то спустя внушительное количество времени было непривычно, и еще более странным было целовать Луи, будто семь лет оказались семью секундами после того, как тот приготовил ему завтрак. Он не надеялся когда-либо встретить кого-то похожего на парня, не то что его самого в дорогом костюме и статусе владельца отелей. Он все равно еще мальчишка, когда нетерпеливо и небрежно сминает его губы, цепляясь пальцами за форму на плечах. Чувствуя потребность отдышаться и насмотреться на статного мужчину, Луи прерывает их поцелуй, скользя руками к шее кудрявого. Прикусив губу, парень щурится против солнца, рассматривая лицо, которое не изменилось слишком сильно, но весь вид офицера теперь не оставил в себе ничего, что напоминало бы о юноше, которого он встретил и потерял в Гавре.
— Цел, — облегченно вздыхает Луи, — ты цел, солдат. Руки, ноги, цел и жив. Я уверен, ты поперся в первые ряды, как только вас довезли домой, да?
Гарри кивает, уткнувшись носом в сгиб плеча, чтобы вдохнуть поглубже легкие нотки его одеколона, смешанного с запахом самого Луи. Он хочет, чтобы парень поворчал еще немного об его нерассудительности, треклятом героизме, который тот может засунуть себе куда подальше, глупости, не покинувшею его с возрастом.
— Кто ты теперь? — бормочет Луи, рассматривая форму, — какой-нибудь старший офицер?
— Да. Бригадир.
— Черт возьми, — пораженно выдает парень, — куда же ты дошел до сорок пятого, если тебе дали звание бригадира?
Поцелуй настигает его вместо ответа, и парень не может не поддаться, закрывая глаза, и простонав «я все равно тебе не верю». Если бы Гарри знал, что ему посчастливится прожить двадцать семь лет до этого дня, он берег бы свою жизнь, как сумасшедший. Ни о каких баталиях с собственным эго не шло бы и речи, никакая трусость и страх не двинули бы его в том направлении, которое он выбрал. Но, пройдя свой ад в одиночку и до конца, он получил единственное вознаграждение, которое было ему необходимо.
— Перестань, — серьезно прошептал Луи, — иначе я не уйду отсюда.
— Ты и так никуда не уйдешь, — впервые Гарри улыбается.
Впервые за время их встречи и за долгие годы мрачной иллюзии существования хоть одной стоящей цели в его жизни. Он и правда не отпустил Луи никуда, заперев двери, и уложил его поверх застеленной кровати под бормотания о том, что залезать в обуви на свое же одеяло крайне необдуманно.
— Как у тебя появилось все это? — спросил Гарри, обводя руками гостиничный номер.
— Когда все закончилось, многим была предложена компенсация за разрушенный дом. Можно было стать частью очереди из людей, которые ждали, пока им построят новые, или забрать все деньгами. Я решил, что в любом случае терять особо нечего, поэтому согласился на денежную выплату, и ее оказалось достаточно для выкупа небольшой гостиницы. Тогда они стоили куда дешевле. Когда это стало приносить хоть какой-то доход, мне удалось выйти за рамки одного отеля и приобрести еще один. Дальше, наверное, все было делом удачи, — помолчав, пока офицер перебирал его волосы, Луи продолжил, — не уверен, что хочу это знать, но куда тебя отправили после?
Гарри согласился с ним в том, что знать все и правда не стоило. Ему было сложно вспомнить все, что творилось до капитуляции, поэтому он покрепче обнял парня, шевеля дыханием завитки на его затылке.
— В суд, — он чувствует, как Луи вздрагивает, поэтому прижимается губами к бьющейся венке на шее, — судили за то, что ударил командира.
— Гарри, — шатен шокировано вскрикивает, но офицер прерывает всплеск его недоумения.
— Всего лишь один удар, он даже не смог ответить мне. Кто знал, что он окажется такой неженкой. Мне всего-то дали пинок под зад и отправили на передовую.
Голубоглазый недовольно вздыхает, собираясь как-нибудь отчитать Гарри за это.
— Меня совершенно не устраивает твое «всего-то», но я хочу знать, что было потом.
— Не хочешь, — Гарри понижает тон, словно окутывая его своим хриплым голосом, — ты не захочешь слышать ничего из того, что было до сорок седьмого.
— Только тогда жизнь стала нормальной?
— Настолько нормальной, насколько могла быть. Я безумно скучал по тебе, Луи.
— Я тоже, солдат.
Стайлс решил поддержать эту благодарную тишину, пока думал о том, сколько «спасибо» будет достаточно для Луи. Шатен все равно был напряжен, и не выдержал, поворачиваясь к Гарри лицом.
— Ты никогда не был трусом, — зашептал он, — слышишь меня? Никогда, Гарри, ты не был чертовым трусом, не смей думать так о себе. Ты — самый смелый человек, которого я знаю, ты выжил совершенно один без помощи чертову тучу времени, не сойдя с ума. Сколько миль ты прошел в дырявых ботинках, а? Никто еще не положил всю свою жизнь на то, чтобы оправдать свое спасение. Ты бригадир, милый, тебе двадцать семь лет, и я правда не хочу слышать, что с тобой было, сколько раз ты рисковал потерять хоть одну из своих конечностей, но я горжусь тобой, глупый мальчишка, ясно?
— Прости, — «если бы кто-нибудь предупредил меня, что стоит сохраниться для этого дня, я бы послушал», но Луи и так это понимает.
— Я никогда тебя не прощу за то, как ты поступил с собой. Но я не повешу тебе еще один камень на шею. Поцелуй меня, Боже, прекрати смотреть так долго, не моргая.
Целоваться, забравшись на кровать в верхней одежде и обуви, не было тем, за что Луи потом надрал бы ему задницу. Он успокаивался, забывая картинки, которые подбрасывало воображение, думая о Гарри за все эти годы, и сжимал его форму в руках сильнее.
— Тебе, должно быть, жарко в этом.
— Если сейчас я поддамся тебе, я пропаду до конца жизни, ты знаешь это?
— Конечно знаю, зачем, по-твоему, я это говорю?
Хихикая, Луи тычет пальцем в его скулы, когда в дверь кто-то стучит. Гарри напрягается и почти слетает с кровати, давая немного времени шатену, чтобы тот поправил одежду и волосы.
— Полковник, — кивает Гарри, приглаживая свои кудри.
Мистер Мэтьюс смотрит на него, прежде чем замечает в комнате присутствие еще одного мужчины. Он охает, узнав в нем владельца.
— Луи Томлинсон.
— Да, сэр, — шатен неловко встает рядом с Гарри, думая, не слишком ли они очевидны.
— Я слышал, произошел конфликт с консьержем. Все в порядке?
— Да, — вместе выкрикивают парни, и Гарри становиться не по себе от этого, поэтому Луи тот, кто продолжает говорить, — все улажено, на самом деле. Просто небольшое недоразумение, консьерж не владеет английским.
Полковник понимающе кивает, все же выглядя не совсем уверенным.
— Нам нужно обсудить кое-что с мистером Стайлсом. Не возражаете?
— Оу, — шатен вздрагивает, поспешно двигаясь к выходу, — конечно. Я пойду к себе, если вам обоим что-нибудь будет угодно — просто дайте знать.
— Разумеется, — полковник закрыл дверь за мужчиной, поворачиваясь к Гарри, — день будет не очень загруженным, как выяснилось. Всего одно собрание, сделают несколько фото и запишут на пленку. Командование предполагает, что нам не придется задерживаться надолго, только если это не с целью провести отпуск во Франции.
Ох, Гарри был невероятно рад этой новости, он расплылся в слишком широкой улыбке, а для Мэтьюса это вовсе было чудом — бригадир был не особо веселым с момента их встречи, поэтому парню пришлось совладать с эмоциями. Хотя он искренне не понимал как он должен сделать это, встретив Луи при самых непредсказуемых обстоятельствах. Полковник еще говорил ему что-то о том, что они должны держаться свободно в кругу французских военных, ведь они вместе внесли свой вклад в одно большое дело, и Гарри не совсем понимал, о чем тот говорит, приложив ладонь ко рту и кусая кончики пальцев. В глазах собеседника он, наверное, совершил сумасшедшее перевоплощение, за несколько минут разговора улыбаясь, как идиот, и нетерпеливо постукивая каблуком ботинок по полу.
— Что же, приятного Вам отдыха, в таком случае, — говорит он на прощание и захлопывает дверь.
Гарри изнывает, выуживая старые карманные часы и считает, сколько времени ему потребуется, чтобы полковник успел дойти до своего номера, закрыть дверь, пройти хотя бы до центра комнаты и не заподозрить ничего в том, как он вылетит из собственной, мча в холл. Он засекает ровно две минуты и бросает часы на стол, зарываясь лицом в ладони. Даже почти беззвучное тиканье стрелок раздражает его. Он давно осознал, что семь лет назад его руки дрожали никак не от желания покурить, все всегда происходило из-за Луи. И ради него он сидит, заламывая пальцы, пока часы давят на него. Он сверяет время дважды на своих и настенных часах в номере, прежде чем с облегчением покидает комнату, закрывая ее на ключ. Если полковник Мэтьюс захочет вернуться к нему снова, пусть лучше подумает, что Гарри спит.
Ковровое покрытие в коридоре хоть немного скрывало его быструю и тяжелую ходьбу, пока он спускался по ступенькам, сжимая перила.
— Не могли бы Вы подсказать мне, где я могу найти мистера Томлинсона? — спрашивает он у девушки, которая, видимо, единственная здесь понимает английский.
— Конечно. Последняя дверь слева.
— Спасибо.
Она еще долго смотрит вслед офицеру, пока тот не скрывается в темном коридоре. Гарри стучит в последнюю дверь, не дожидаясь ответа, и заходит в небольшой уютный кабинет, поворачивая ключ.
— Господи, я думал, он никогда не заткнется, — хнычет Луи, врезаясь в его губы.
Это даже больно, но Гарри обнимает его, не убеждаясь, закрыты ли окна. Он был уверен, что будет молить о назначении во Францию, или заставит Луи открыть отель в Англии, чтобы не мучиться так, как за несколько минут бестолкового разговора с полковником.
— Все военные такое трепло?
— Хэй, — обиженно тянет офицер, сжимая парня в своих руках, — между прочим, сразу после окончания миссии мне дают отпуск, который я могу провести там, где мне угодно.
Луи замирает, отстраняясь ненадолго, чтобы проверить этого солдата, не врет ли он. У него так искрятся глаза, что он бы просто не смог солгать ему, поэтому шатен тесно прижимается к нему, подавляя восторженный визг. Все еще сложно было поверить, что он правда стоит здесь, перед ним, бригадир, который в скором времени сможет получить генеральское звание, и, все же, тот самый напуганный мальчишка, который его чуть не застрелил. Гарри будто ясно видел его мысли в голубых глазах, и поцеловал в висок, задерживаясь там губами.
— У меня до сих пор перед глазами стоит воспоминание о том, что я мог убить тебя.
Вздыхая, Луи пальцем разглаживает морщинки между нахмуренными бровями, расплываясь в теплой улыбке от мужчины, пытающегося хмуриться еще больше.
— Не волнуйся об этом. Нам было суждено попробовать пожить, как нормальные люди хотели бы. Работа, дом, все такое. Только это все не для нас, да? Мы никогда не будем, как нормальные люди.
— Я не хочу оставлять тебя, — признается Гарри, — если это возможно, я постараюсь убедить начальство в том, что им полезно будет отправить меня сюда для официального представительства. Им нужен будет генерал, скорее всего, но я постараюсь, Луи. Но, пока они смогут меня повысить, ты хотел бы пожить в Лондоне со мной? Я понимаю, что многого прошу, но… Пожалуйста?
Луи поджимает губы, думая над этим. По сути, он как-то справлялся с остальными гостиницами на расстоянии, и ничего не стоит назначить хорошего работника временно на свое место, но дело было даже не в работе.
— Ваши законы ставят нас в жесткие рамки. Как это будет выглядеть, если в твоем доме будет жить мужчина?
— Это только на время. Я придумаю что-нибудь, хорошо? Или сниму тебе дом на моей улице.
— Гарри, мои деньги позволяют мне —
— Позволь мне сделать это, — Луи не на шутку волновало то, как отчаянно Гарри умолял его об этом, — я хочу позаботиться о тебе так, как ты обо мне.
Ох. Луи пораженно уставился на него, замирая с открытым ртом, над чем офицер хихикает, касаясь пальцами его подбородка. Шатен и не представлял, как много Гарри думает о той услуге, оказанной им в сорок третьем. Поразительно, что он чувствует такую нужду позаботиться о нем в ответ, кажется, он все равно не примет отказа, поэтому голубоглазый на радость ему кивает.
— Спасибо, — бормочет мужчина, обнимая его.
— Спасибо, что оказался жив и цел.
Развалиться на кожаном диванчике в кабинете Луи и провести так остаток жизни казалось очень и очень заманчиво, но когда на Гарри были только его брюки, рубашка и подтяжки, а Луи избавился от пиджака, повесив его на спинку стула, вечер практически звенел в стрелках на часах. Несмотря на то, что офицер хотел снять с Луи рубашку, а тот с него подтяжки, оба оставались лежать и играть в гляделки, пока голубоглазый не решил, что хотел бы показать Гарри одно место.
— Тебе там понравится, — заверил он, — никаких ограничений. Если и есть безопасное место для однополых пар в Страсбурге, то этот клуб.
— Под любым предлогом ты меня затащишь куда угодно сейчас, — жалуется Гарри, одеваясь.
— Будет весело, я обещаю. Покер, хорошая выпивка. Ты предпочитаешь виски или вино?
Гарри целует его, застегивая пуговицы своей рубашки, пока Луи пытается отстраниться и найти свой пиджак. Проскользнуть в холле мимо гостей и администрации было опасной затеей, но Луи становился самым беззаботным мужчиной, когда Гарри шел следом за ним, он даже не потрудился взять машину с обычной крышей, выбирая дорогой кабриолет.
— Насколько здесь свободные нравы, если можно ездить с откидным верхом и держать руку на колене мужчины?
— Ты даже не представляешь, — смеется шатен, откидывая голову и едва не убивая их на крутом повороте.
По правде, Гарри успел обеспокоиться ездой парня всего за десять минут поездки, но Луи уверенно выходит из машины, будто не он мог въехать в фонарный столб перед клубом. Они заходят в освещенное мягкими тенями вычурных ламп помещение, и все кажется обычной игрой в покер, пока Гарри не замечает, что на их сплетенные руки никто не пялится, а за одним столом блондинка прижимается к темноволосой девушке, выпрашивая поцелуй.
— Я же говорил, — шепчет голубоглазый ему на ухо, — полная свобода. Только если кто-то хочет заняться чем-нибудь, посерьезней поцелуев, ему лучше снять комнату наверху.
— О, я запомню, не сомневайся.
Он состроит еще сотню гримас, чтобы Луи хохотал до боли в животе, как сейчас, когда они подходят к столику с несколькими свободными стульями.
— Louis, charmant! — мужчина в чудаковатой шляпе приветствует его, помахав рукой, — comment allez-vous, mon cher?
— Très bien, merci. Среди нас англичанин, месье, позвольте мне представить вам мистера Гарри Стайлса.
— О, Луи, ты никого не приводил раньше. Мистер Стайлс, Вы военный, или это только костюм?
— Военный, разумеется, — усмехается он, присаживаясь рядом с Луи. Им уступают место на диване, пока все восхищенно ахают, пристально рассматривая офицера.
— Надо же, Лу-Лу, ты никогда не рассказывал нам о своем друге.
— Сыграем? — уклончиво предлагает шатен, и Гарри понимает, о чем он говорил ранее — всем действительно становится все равно.
За столом человек восемь, их количество постоянно меняется в зависимости от того, сколько новых людей подходит к ним, и сколько из них остаются. Форма перестает давить ему на плечи, он даже забывает, во что одет, когда они начинают игру — раскидывают карты, заводят беседу на простом английском, но его завораживает то, что примитивный словарный запас совершенно не смущает новых знакомых, они любыми способами пытаются объяснить ему какие-то особенности своих игр, пока Луи поглаживает его бедро.
— Сигары, сэр? — спрашивают его и он кивает, прикуривая одну из чужих рук.
Повертев ее в руках, он ухмыляется поворачиваясь к увлеченному игрой шатену, который снова снял свой пиджак, теребя воротник рубашки и жалуясь друзьям на июльскую духоту.
— Это же обычная сигарета, — говорит Гарри, — почему меня спросили о сигаре?
Луи обращает внимание на него, расплываясь в улыбке. Он протягивает руку и прочесывает взмокшие кудрявые пряди на затылке офицера.
— Потому что так звучит красивее для французов, — он пожимает плечами, словно говоря о простых вещах, — так что ты предпочитаешь, виски или вино?
— Смотря насколько хороший виски мне могут предложить здесь.
— Изумительный, — по слогам выкрикивает пьяный молодой парень напротив него, практически лежа на столе и ворча, когда кто-то пытался забрать его карты, — оставь, я в порядке, чтобы играть.
Когда все взрываются смехом, это не звучит, как массовая истерия. Это все выглядит так, будто обычные люди хорошо проводят время, и так и есть, на самом деле. Гарри расслабился, как только сел за этот стол, поэтому ему ничего не стоило согласиться на просьбы Луи сыграть с ними в покер. Рядом с его правой рукой на столе появляется виски со льдом, он даже не замечает официанта, но с удовольствием опрокидывает в себя напиток, который прекрасно охлаждает его.
— Мы играем на что-нибудь? — интересуется он, глядя на карты.
— Свой приз Вы уже получили, — хихикает женщина, дразня Луи, который прижимает руку к пылающей щеке, не прекращая улыбаться.
Такой ответ вполне подходит Гарри, поэтому он решает, что он в игре. На самом деле, это чушь, а не покер, потому что как минимум трое за столом играют в совершенно другую игру, иногда подбрасывая карты в воздух и с восторгом раздавая новые. Кто-то постоянно ликует тому, что победил, хотя партия еще не кончилась, но его друзья искренне поздравляют его, хохоча вместе с победителем. Абсолютно за каждым столом сидят победители. Свободные люди, развлекающиеся после рабочего дня, забывая о нравах и времени, даже дышащий жаром город не добирается до них, пока они в этом клубе. Луи был чертовски прав.
Он принципиально выбирает только виски, но шатен советует ему попробовать вино, поэтому совершенно нормально, что на столе появляется новый бокал, который быстро опустошает офицер. Он снова оказывается в рубашке и подтяжках, которые абсолютно все в компании признали очаровательными, и Луи хихикает над их восторгом, склоняясь над офицером и целуя его в покрасневшие губы. Это единственный момент, когда Гарри чувствует сомнение. Он отстраняется первым, удивленно рассматривая Луи, но затем он замечает, что их поцелуй не наделал шуму за столом. Все занимаются своими делами, умудряясь при этом быть посвященными в каждый диалог, и никого не заботит, если двое мужчин начинают целоваться, обмениваясь тихими стонами.
— Черт возьми, — самый молодой из них — Филипп — колотит руками по столу, привлекая к себе внимание каждого, — я помню, ох я помню этот лондонский анекдот, постойте. Значит, три англичанина входят в бар…
— Нет, дорогой, ты пытался в прошлый раз, и забыл перед самой смешной частью, — ласково говорит Луи, дотягиваясь до мальчишки, чтобы погладить его по голове.
— Почему Аарон главный комик у нас всегда? — жалуется юноша.
— Все в твоих руках, — Луи заверяет его, постукивая пальцами по столу.
Гарри понятия не имеет, кем являются его новые знакомые, кем они работают и чем живут, но это совершенно неважно, считает он, потому что хотя бы здесь они все могут побыть кем-то большим, чем медиком, офисным работником или военным. Ради таких вечером ему хотелось перебраться сюда, жить неподалеку и жаловаться на зной каждое утро, пока он пьет свежезаваренный кофе вместе с Луи.
Поворачивая голову, офицер бросает усталый, но сияющий взгляд на шатена. Тот тихо смеется, откидывая вьющиеся волосы назад, и, будто чувствуя его взгляд, поворачивается к Гарри, ослепительно улыбаясь. Потушив собственную сигарету, он спрашивает:
— Ты устал?
— Немного, — нехотя признается кудрявый, натягивая форму на себя.
— Вы уходите? — компания реагирует мгновенно, разочаровано застонав, — мы ждем вас снова, Лу. Приятно провели время, не так ли, мистер Стайлс?
— Безусловно. Спасибо за вечер, очень надеюсь, что скоро мы снова увидимся.
— Пока-а! — тянут им вслед до тех пор, пока двери не закрываются за спиной.
Луи с удовольствием вдыхает свежий воздух, разминая шею. Он забыл свой пиджак в клубе, но не особо заботится об этом, наслаждаясь прохладным вечером. Подходя к Гарри, мужчина слабо улыбается, сияя, как будто заново родился.
— Когда твой полковник хочет тебя видеть?
— Завтра к десяти утра, — вздыхает Гарри, устроив руки на талии, где рубашка голубоглазого собралась складками.
— Значит, у нас еще есть время.
Улыбнувшись широко, Луи пытается поцеловать мужчину должным образом, не избавляясь от небезопасно большой усмешки на губах. Он делился с Гарри всем — своим воздухом, мыслями, временем, неповторимой атмосферой французских вечеров, где их никто не видит, и избавил от самого противного вопроса, преследующего офицера почти семь лет. Теперь, побыв в шаге за гранью общественной морали, обретя чувство спокойствия в самых странных местах, он точно знал, что никогда не был и не будет трусом, потому что не оставит и не оставлял Луи ни на минуту за все это время.
