The Same

- Ненавижу…тебя, - свистящим шепотом, едва оторвавшись от его губ. Мы оба сняли очки и теперь я смутно вижу очертания его лица. Как и он моего. Как он, так и я. Когда это успело завязаться? Почему я не помню, как мы первый раз заперлись в его кабинете? Или в моем. Какая разница, они одинаковы. Ворот его рубашки отогнут почти симметрично моему. Он смешно щурится, глядя на мою ладонь, тянущуюся к его воротнику. Теперь сходства больше, теперь не так раздражает. - Нас… - он облизал раскрасневшиеся губы и вцепился рукой в мою ладонь.- Ты хотел сказать «нас». Я тоже… Почему-то мне становится противно. Слишком долго это было, слишком непонятно, слишком явно. Не могу смириться, это сильнее…нас. Когда я и он успели стать «нами»? Как только встретились или немного раньше, когда устроились сюда на работу? Я выдергиваю руку из его захвата, отталкиваю его. Он смотрит обиженно, облизывает губы, какая дурная привычка. Какая возбуждающая привычка. Ненавижу. Но не могу отказаться от повторения, отзеркаливания каждого жеста. Хватаю очки со стола и только когда надеваю – понимаю, что они не мои. От них режет глаза, они не так сидят на переносице, хотя и очень похожи. Мир сквозь эти стекляшки слегка плывет, но какая разница? Я пока не ухожу. Огибаю стол, будто выставляю баррикады, быстро, но неуверенно. Он продолжает щуриться, его рука неуверенно нащупывает дужку моих очков. Он слегка дрогнувшей ладонью одевает их и тут же охает и зажмуривается. В этом мы различаемся – я лучше терплю боль. Слезы на его глазах выглядят потрясающе. Какой дурак придумал очки? Ему нужен памятник. Срочно. - Говори. – быстро произносит он. Чувствует меня, молодец. Раньше ему это удавалось с трудом, но теперь он точно знает «как» и не забудет мою науку, я умею вбивать знания даже в оболтусов-студентов, не говоря уж о более умных индивидуумах. – Поговори со мной. - Я думал, нам не нужно говорить и ты отлично чувствуешь, что к чему. – я тяжело падаю на стул, с интересом рассматривая его фигуру. Мне до сих пор интересно, Боже мой, это почти подвиг с моей стороны. Обведу красным фломастером сегодняшнее число в календарике. Мы похожи не во всем. Он шире в плечах, но я немного выше. Глаза у меня уже, у него волосы стоят торчком сильнее. Мелочи, мелочи, нас так легко спутать. Но мы друг другу никто. Это заводит. Смотрит на меня тяжело, с хлопком опирается на столешницу и наклоняется вперед, чтоб его глаза были на одном уровне с моими. Это как смотреть в зеркало, возбуждает только извращенцев. Мы ими и являемся, иначе бежали бы друг от друга, но не можем. Я хочу, а он нет. Я? А где в нас «я»? Схожу с ума. Сходим с ума. Да, так правильно. Молчит, но продолжает эту игру в гляделки. Нет, дорогой мой не_близнец, из нас двоих я родился раньше на десять. Лет, не минут, но глобально ли это? Я просто старше, я в ответе за обоих. Как я от этого устал. - Олег, у тебя заболят глаза. – я решился нарушить тишину. Морщится, презрительно выдыхает через нос. Мальчишка, дикий кот, мой умница. Никогда не смей меняться. Никогда не смей мне перечить. А теперь попробуй уловить оба приказа и выполнить их, хотя они взаимоисключаемы. Ты сможешь, я знаю, ты умеешь. Не заставляй меня учить тебя. - Я не собираюсь повторять дважды. – он упрямо дергает подбородком и нагибается ко мне еще ниже. Интересно, а он закрыл дверь? Интересно, как много людей могут обнаружить нас тут в весьма недвусмысленной позиции? Этим кончится, этим всегда кончается, но кончится ли все вообще, вот в чем вопрос. Нужно немного подчиниться, чуть прогнуться, это как шахматы. Убаюкать противника, убаюкать любовника. Что еще делать, если мы слишком похожи и оба лидеры по натуре. Мы должны подчинять, а не подчиняться, потому иногда нужно сыграть в поддавки, чтоб выиграть в итоге. Чтобы, когда прийдет момент, одним движением сломать всю оборону. Он скоро поймет это. Я научу. - Так больше не может продолжаться. – я выдерживаю его взгляд и на секунду отвожу глаза. Давай, малыш, твой ход. Ты меня не разочаруешь, я знаю. А если разочаруешь, то это будет…интересно. Мы слишком похожи, оттого мне не скучно, оттого так легко и трудно одновременно продумывать все на два шага вперед. Огибает стол, одним движением сдергивает очки и бросает на столешницу. Мои очки. А если бы сломал? Опускается мне на колени, он тяжелый, несмотря на то, что костлявый до невозможности. Тяжелый, но очень теплый, он стягивает с меня свои очки и прижимается лбом к моему лбу. - Почему? – прижимается щекой к моей щеке, его горячее дыхание щекочет мое ухо. Маленький сучонок, не разочаровал, ход верный, я так просил когда-то. Его ладони вовсю скользят по моей шее, забираются в волосы. Он просит, всем телом, каждым жестом. Просит не оставлять его. Это успокаивает, усыпляет бдительность, но я ждал этого. Потому мне легче, я в более выгодной позиции. Моей ладони легко запутаться в его волосах, так же легко вцепиться в них, отгибая его голову назад, обнажая шею. Белая, как моя, такая же худая. Под моими губами, на боку его шеи, близко к уху, пульсирует кровь. Под такой ритм можно танцевать, кровь будто стремиться вырваться из плена жил на волю. Но нельзя, нужно только напугать. Он приглушенно охает, когда я кусаю его шею, прямо по пульсу, чтоб артерия ныла, долго напоминая своему хозяину обо мне. Он должен запомнить, иначе нельзя. Прости, парень, так надо, если ты хочешь быть как я. Мои руки легко находят точки, где нервные окончания подходят ближе всего к коже. Он стонет в голос, хотя мы даже не помним, закрыл ли он дверь. Это потрясающе. Всего один человек - и мы оба без работы. - Ты не… ответил. – он прерывисто стонет, цепляясь за мои плечи, вскидывая бедра, буквально умоляя меня стянуть с него брюки, наконец. Не так быстро. Я расстегиваю пуговицы на его рубашке медленно, вынуждая его цепляться за мои руки, ерзать у меня на коленях, прерывисто дышать. Когда я вынимаю последнюю пуговицу из петли, он несколькими судорожными движениями выворачивается из рубашки и скидывает её на пол. Тянется к моему вороту, но я перехватываю его запястья и заламываю ему руки, заставляя упереться ногами в пол. Я не знаю, чего больше в его прерывистом вздохе – боли или возбуждения. Ему нравится грубость, грязь, а мне нравится подчинять. По крайней мере, сейчас ему больше нравится грубость. - Встань и развернись. – складные фразы уже даются мне с трудом. Ухмыляется, но делает как я сказал. Он все понимает верно, упирается локтями в стол, смотрит прямо, не пытается повернуть голову. Я же вознагражден видом его покорности – обнаженной спины, белой, с проступившими бисеринками пота. Провожу рукой вдоль позвоночника, заставляя его чуть прогнуться, Олег снова стонет. Шлюха. Нагибаюсь к его уху, и он вытягивает шею, подставляясь под ласку. - Потому что мне надоело. Ты меня больше не интересуешь, – я, ухмыляясь, выдыхаю это ему в шею и, пока он не успел опомниться, быстро отстраняюсь. Он сейчас слишком возбужден, понимание придет через несколько секунд. За это время я успеваю взять со стола свои очки, надеть их и отойти на пару шагов. Глаза моего не_близнеца все еще затуманены, но сквозь этот туман начинает пробиваться понимание. Мой галстук нашелся на подоконнике, ткань совсем холодная, узел мне не нравится, но перевязать его сейчас я не могу. Одеваю так, плотно затягивая, чтобы создавалось впечатление сухой деловитости. - Сергей…я же тебя…- я перевожу взгляд на его почти жалкую фигуру, со все еще топорщащимися от стояка штанами, красной шеей. – Мы же… - «Нас» никогда не существовало, Олег. – я тянусь к своему пиджаку, который висит рядом с его кожаной курткой. Безбожно вру, но так нужно. Он поймет, хоть и не сейчас. Я спасаю его. Край пиджака удачно скрывает мое остаточное возбуждение. Приглаживаю волосы, глядя как он нащупывает свои очки. - Ты меня поимел. – он издает истерический смешок, оглядываясь в поисках своей рубашки. Подумав, добавляет: – Морально. Какая же ты сука, Сергей Николаевич…Какая же.. - Физически ты тоже был ничего. – перебиваю его начавшуюся истерику. Это действует на него, как красная тряпка на быка. Я не успеваю понять, как он так быстро оказался рядом, но успеваю разглядеть кулак, летящий мне в челюсть. Увернуться я не успел. Охаю от боли, но бить еще раз он явно не будет. Его всего трясет, а у меня разбита губа. Ерунда, через пару недель заживет. С его бедным сердечком будет сложнее. Он отворачивается и отходит к окну. Я тоже с сожалением отворачиваюсь и толкаю дверь его кабинета, он все же забыл её закрыть. На волю. Вот и все. В коридоре удачно никого нет. Нужно покурить и успокоиться. Знал бы ты, парень, как это было трудно. Но ты же хотел быть похожим на меня, значит тебе нужно пережить ровно то же, что пережил я когда-то. Верно?