Цветы на асфальте

— She is all I need… Приятный голос Роба снимает усталость последних месяцев и окутывает их надеждой. Ведь скоро отпуск, время, чтобы передохнуть и собраться перед новым годом съемок и новой чередой конвенций — вся жизнь актеров, изложенная в строгих контрактах. И выбраться из нее можно, только если ты окончательно не можешь больше выносить все это. Миша смотрит на Джареда, который кажется абсолютно вымотанным, гораздо больше, чем он сам. На Дженсена, который задумчиво глядит в стену, абстрагировавшись от всего мира. Зависнув между двумя Джеями, он выбирает того, кто ближе — и по расстоянию, разделяющего их, и по… Выбор для него ведь и так очевиден, правда? Присаживается рядом с Дженсеном на мягкий ковер и опускает голову на плечо, чувствуя, как тот вздрагивает. Медленно переводит взгляд и фокусируется на лице Миши. — Все хорошо? — тихо спрашивает Миша. — Там, где ты мыслями? — Тут мне тоже хорошо, — Дженсен улыбается и приобнимает его, закрывая глаза. Роб усмехается и следующий аккорд выходит немного смазанным — засмотрелся на их идиллию. Но песня продолжается, и теперь Миша тоже чувствует себя хорошо. Не просто спокойно и расслабленно, а действительно здорово. Ну и что, что еще пахать и пахать? Это выбранная им жизнь, и, в конце концов, если бы не все прочее, не было бы и Дженсена. То есть он бы, конечно, был, но не для Миши. Не рядом, так рядом, что можно погладить его по голове, рассматривая, как заходящее солнце растворяется в намотанных на пальцы прядках. Дженсен смотрит на него сонными зелеными глазами и усмехается, а потом прижимает к себе крепче, чтобы не рыпался, и целует в висок. И кажется, что так хорошо будет теперь всегда. Обманчивая иллюзия, которая рушится, как ни странно, там, где создавались все предыдущие. В особенном месте для них — в Риме. *** Игнор. Полный и конкретный игнор. Даже не поздоровался, приехав. Замотался — бывает, но отворачиваться, случайно встретив его в коридоре — это уже что-то серьезное. — Дженсен, что происходит? — взмолился Коллинз, хватая его за плечи. — Ничего. — Нам нужно поговорить. — Нет, не нужно, Миша, — Дженсен вновь отвернулся. — У меня сейчас панель. Ишь ты, нашел решение всех проблем. Не выйдет. — После которой — моя. С Сингером. И я понятия не имею, как смогу ее выдержать. — Соберись. Ты же актер, — он пожал плечами. — Да и Сингер не так уж плох. — Плевать я на него хотел. Если бы не это, я бы как обычно пришел минут на двадцать раньше, начал нести какую-то фигню, ты бы посмеялся и простил меня, что бы там ни было. — Ага. А потом бы на сцене магическим образом оказалась коробка с пачкой презервативов и Камасутрой, и мы бы весело и дружно трахнулись под рев толпы. Знаешь, я рад, что Сингер тут, — пригвоздил Дженсен. Отстраненный, холодный, злой. И когда он успел стать таким? Миша покачал головой, не понимая этих слов и его тона. — Дженсен, нас всегда… сватали друг другу, и почему-то раньше тебя это только забавляло. Ты даже подыгрывал иногда. Что теперь не так? Дженсен усмехнулся и отступил на шаг назад. — Ни Себастьяна, ни Джареда, а мозг выносить кому-то надо, да, Миш? — Дженсен… — Я уже опоздал на панель. Увидимся на сцене. Миша понуро поперся в свой номер. *** Поймать в коридоре, вжать в стену. Они не закончили, и сейчас — единственная возможность продолжить. — Я хочу выносить мозг тебе. То есть не хочу, но… Мне нужен ты, Дженс. — Но на панели ты рассказываешь про своих детей. Миша растерялся. Конечно, он говорил про них. А что ему оставалось? Не говорить же взахлеб про Дженсена, сверкая влюбленным щенячьим взглядом и пуская слюни, только завидев его рядом? Ему и так не слишком хорошо удавалось этого не делать, а разреши он себе… Страшно подумать, что бы вышло. Он недоуменно посмотрел на Дженсена, не решаясь озвучить свои мысли. — Ты тоже. И про жену, — добавил он осторожно. Рассказы про Джей Джей вызывали болезненную улыбку, про Дэннил — вечера в полупьяном забытьи и вечную головную боль. — Ведь у нас у обоих семьи, — подытожил Дженсен. — Да, это так, — согласился Миша, подступая к нему. Глаза в глаза, не слукавить, не уйти ответа. — Ты — часть моей. И если это больше не так, я хочу знать причину. Дженсен молчал. — Еще неделю назад ты целовал меня в висок, а сегодня даже говорить не хочешь, — не поверив себе самому, что говорит это вслух, пробормотал Миша. — Потому что понял, что хотел целовать тебя в губы, Миш, — тихо сказал Дженсен, глядя куда-то вдаль. Миша вздрогнул, встречая его взгляд. — Дошутились, Миша. Доигрались. — Дженсен… — Миша попытался найти его руку своей. — Не хочу я с тобой разговаривать, понял теперь? — Дженсен вырвался, скрещивая руки на груди. — Ты не можешь делать это вечно! — Вообще-то могу. Лапать меня, шептаться, шутить — да, но разговаривать нам по контракту не обязательно. И я хочу ограничиться его рамками. Удачной панели с Сингером, Миша. Встретимся завтра. Миша опустился на пол, думая о завтрашней панели, обычно самой лучшей в году, а теперь представляющейся самой ужасной из возможных. Просто находиться рядом с Дженсеном на одной сцене… Это будет серьезная проверка его актерского мастерства. Лапать его было можно. Миша этим и занялся. Неосознанно, просто не смог остановить себя, и очнулся только когда понял, что его рука касается Дженсена уже около минуты. Урчащий зал разочарованными взглядами проводил разжавшиеся пальцы. Короткое объятие для Миши и тут же кинулся на шею Сингеру — чтобы никто ничего не заподозрил. Посмотрите, какая у нас чудесная атмосфера в коллективе — братская любовь и дружеское взаимопонимание. Миша криво усмехнулся, прощаясь с Дженсеном. Что ж, вопросы. У него есть парочка вопросов к Сингеру, только вряд ли они пройдут цензуру. Он посмотрел на начальника и тяжело вздохнул, мысленно приказывая себе вернуться к работе. От него ждут полной отдачи, и он должен обеспечить хотя бы несколько процентов искренности в своих словах и жестах. Фанаты — не руководство, им неважно, что он делает, главное — как. И они рассекретят любую фальшь. Боже, он не переживет завтрашнюю панель. Миша с тоской подумал о том, что если Роберт и завтра решит придти, обломав все надежды шипперов Дэстиэля — пусть. Может, так оно и лучше будет. Пусть Миша и сам окажется в первых рядах тех, кто обломается, строив планы и лелея мечты весь год. Не судьба, значит, в этом году. Но как минимум есть еще следующий. А что такое год для них? Всего лишь еще один виток в их странных, запутанных и почти невыносимых порой отношениях… *** С Даниэлой такое тоже не прокатило. Она попыталась поговорить с Мишей еще вчера, но он сослался на усталость — даже ведь не соврал — и попросился спать. Если бы только сон мог помочь справиться с усталостью другой, выедающей душу и сжимающей сердце железными тисками, усталостью от Дженсена и мыслей о несбыточном. Но утром, только глянув на них и прочувствовав на себе разряды статического электричества, которые тут же начали разноситься по комнате и бить в каждого несчастного, которому не повезло оказаться с Мишей и Дженсеном в одном помещении, она перешла от возмущенно-поучительных действий к решительным. — Значит так, мальчики мои. У вас есть два часа, чтобы решить все ваши проблемы и пойти радовать фанатов счастливыми улыбками. Дженсен и Миша недоуменно переглянулись. — Два часа? — Да, именно, два часа. — Но… — Мне больно смотреть на вас, ребята, — Даниэла положила им руки на плечи. — Поговорите по душам. Помиритесь. И приходите. Два часа — так два, три — значит, три. Без вас не начнем, а с таким настроением никому никакой радости не будет. — Это вряд ли поможет, — Дженсен хмуро опустил взгляд. — Но мы постараемся хотя бы сыграть. Что там нужно фанатам? Милота и обнимашки? Ток бежал через проводник от источника к приемнику и обратно, так, что троица чуть ли не искрилась. — Вы потрясающие, даже если сами этого не знаете. Если не хотите быть милыми — будьте страстными. А фанатам нужна ваша химия, которая у вас и безо всякой игры есть, — с этим странным напутствием она удалилась и закрыла за собой дверь, отправляясь нести фанатам весть. О, они наверняка все поймут и придумают тысячу оправданий тому, что все переносится, начиная с Коклз-фото опа… Дженсен выждал пару минут и кинулся было за ней, но не тут-то было. Миша же не просто так стоял и пялился на него как идиот — он собирался с мыслями. Так что уйти так просто и дать пропасть мишиным стараниям зря ему не удастся. — Итак, вся проблема в том, что ты хочешь меня поцеловать? — он подступил ближе еще на шаг. Дженсен кружил ему голову одним только взглядом, и говорить такое ему в лицо было совсем непросто. — В том, что этого не будет. — А если я тебе это устрою? Прямо сейчас. Миша накрыл его губы своими, прижимая к себе так крепко, как только мог. Закрывая глаза и чувствуя, как сердце бьется часто-часто. Страх быть отвергнутым, радость от того, что они наконец делают это, волнение от близости Дженсена и близости самого Миши к тому, к чему они шли годами — странно, как оно еще не отказало от этого адреналино-эндорфинового коктейля. — Ну так целуй, — шепнул Миша. — Поцелуй меня. Целуй же… Дженсен усмехнулся и покачал головой, мягко, но настойчиво отстраняя его. — Это ничего не изменит. — Тогда что мне сделать? — Забыть. Отрезать и выкинуть, — просто ответил Эклз. И вправду такой циник или просто на Оскара вытягивает? Холодное мерцание зеленых глаз вкупе с легкой усмешкой указывало все-таки на первый вариант, как ни хотел бы Миша прибавить актерским способностям Эклза в этот момент пару десятков баллов. — Не говорить с тобой, не касаться, не… — Почему же? Сейчас фото оп, потом панель. И наговоримся, и наобнимаемся, — и снова это спокойствие. Бесит. Но у Миши даже сил злиться не было. Ничего не было, кроме полной опустошенности и чувства, что все кости одна за другой ломаются, начиная с грудной клетки. — Пожалуйста, не разрушай все так… — выдохнул он. — Прости меня. Правда. Прости и прощай, Миша, но мне всего этого не нужно, что бы ты там ни хотел мне предложить. Миша отвернулся, пряча блестящие глаза. Пара секунд собраться, и он будет в порядке. — Ясно. Что ж, тогда, полагаю, мы все решили, — отличное начало. — Раз так, то к чему тянуть еще дольше? Мы готовы выполнить свои обязательства перед фанатами. Он справился. — Именно. Даниэла… — Дженсен сжал телефон в руке. — Даниэла, мы готовы. Да, все хорошо. Ага, идем. Пошли? Миша… Ты же будешь в порядке, да? Миша посмотрел на него убитым взглядом и ничего не сказал. Остановив фото оп, Дженсен поманил пальцем охранника. — Много их там еще? — Конечно. Всего полчаса же, набежали — всех возрастов и размеров, — усмехнулся тот. — Что, больше не пускать? — Если бы так было можно, — тяжело вздохнул Эклз, поворачиваясь к своему партнеру. — Продолжаем? — Улыбочку натяни обратно, — посоветовал Миша. — До этого весьма неплохо получалось. Еще одна цепочка людей. Взять за руку, поднять, обнять, изобразить спасение Дина Винчестера… Кошачьи ушки… Миша искренне рассмеялся, простонав: — О, нет. Котлз… Это же опять будет по всему тамблеру. А у него по всему павильону будет злобный Дженсен Эклз… — Миша, ты можешь обнять Дженсена? — Да, конечно, я могу, — пробормотал он, поворачиваясь к Дженсену. Уже почти что на сто процентов злобному. Надо же — даже на камеру не смог изобразить улыбку, опуская руки куда-то вниз. Миша проследил за его взглядом и обратил внимание на напряжение Дженсена на следующих двух фотографиях. Неужели, это напряжение другого характера, а не просто от необходимости сдерживать эмоции? — Прекрати, — шепот украдкой на ухо. Удачная попалась поза. — Что? Для того, чтобы услышать ответ, ему пришлось ждать четыре фотографии. — Пользоваться случаем и мной. — Я не, — кратко ответил Миша. — Просто работа. Дженсен гневно сверкнул глазами и запросил перерыв. — Можешь ты понять, что у меня встает, когда ты тянешься меня обнимать, когда прижимаешься так близко и смотришь прямо в глаза, — процедил Дженсен тихо-тихо, зло-зло. Сложно было различать слова, когда он был так рядом, опаляя горячим дыханием кожу. — Поэтому, блять, я не хочу этого всего, пойми ты наконец! Миша хлопнул глазами, приходя в себя, и отстранился. — Ладно. Кажется, он понял, как нужно действовать. Даниэла права — им пора перестать быть милыми и быть страстными. Романтика и юст остались в прошлом, да здравствует жесткое порно! — Ладно? — недоверчиво спросил Эклз. Конечно, он же еще не знает. Думает, что Миша отстанет, испугавшись его жестких слов — наивный. — Да. Нам осталась всего лишь панель. И я прекращу тебя доставать. — Хорошо, — Дженсен облегченно вздохнул. — Продолжаем! Не прижиматься. Не делать этого, как бы ни хотелось. А то есть риск вспугнуть, и тогда уже не останется ничего, кроме как ждать год. Просто не прижиматься… *** — Ну, что ты придумал на этот раз? — Я тебя люблю, — Миша с вызовом посмотрел ему в глаза. — Даже так? — Так. И никак иначе. — Миш, ну я тебя тоже люблю, но не будет больше так, как раньше, не будет. — Я и не сказал, что хочу этого, — мишины руки скользнули ниже. Туда, куда партнерам по танцам лезть запрещено. Но они не танго танцуют, а грязные танцы, и правил тут нет. А если и есть — Миша готов нарушить их все. — Я, может, хочу любви совсем другого рода. — Не усложняй, — шепнул Дженсен, ловя его дыхание губами. Попался — по нему все уже понятно. — А ты не бегай от меня. Все равно догоню. — Ты же не любишь. Просто хочешь, да? — тень сомнения, растворяющаяся в желании. Зеленое, переходящее в черное. — Да. Просто хочу, — согласился Миша, скрещивая пальцы где-то под футболкой Дженсена. — Тогда ладно, — Дженсен сдался и обмяк в его руках, подставляя шею под поцелуи. — Дикие звери уязвимы после секса или во время? Я забыл. — Не знаток, — фыркнул Дженсен, зевая. — Ты лучше посмотри на меня и скажи: есть хоть какой-то шанс, что они не поймут, в какой позе мы с тобой только что… — он умолк, занимаясь своей прической. Миша усмехнулся и вяло поправил мятую рубашку. — А мне все равно. — Конечно. Как по-твоему, так пусть знают. И продолжают задавать вопросы. — Панель кончилась, — беспечно пожал плечами Миша. — Через год — еще одна. — Так то через год. Может, мы вообще друг друга к тому времени поубиваем. Да наверняка. — С чего это? — Мне нужно тебе кое-что сказать, — Миша взял его лицо в свои руки. — Пообещай не злиться. — Не могу. Не говори лучше. — А я скажу. — Не надо. — Я люблю тебя. — Ты же… — Я солгал. — Тогда как ты можешь доказать, что не врешь сейчас? — Поцелуем? — Миша склонился к его губам. — Нет. Миша все равно его поцеловал, обнимая за шею, прижимая к себе. Дженсен словно нехотя ответил, поддаваясь ему. Нравится же, просто не признает, засранец. — Нам нужно идти. Фанатов там стоять все равно меньше не станет, — со вздохом сказал Дженсен, отстраняясь. — Но потом мы поговорим. — О чем? — О нас. — Нет. — Тогда мы будем говорить сейчас, пока они все собираются внизу, — Миша упрямо упер руки в бока. — Ладно. С меня разговор. Пошли. — За руку себя взять не позволишь? Дженсен ответил таким взглядом, что Миша поежился. Ничего, у них еще будет разговор. Может, ему под силу все это изменить? Миша клянется приложить к этому все усилия. *** — И зачем ты тут? — Я пришел тебя порадовать. — Ого. Вот здорово. Ты решил прекратить меня доставать? — Дженсен усмехнулся, рассматривая темную фигуру сверху вниз. — Именно. Навсегда. — Уезжаешь что ли? — Лучше. Я умираю, — Миша шагнул вперед, и свет ночника выхватил из темноты багряные струйки крови, стекающие по его груди. Огромная сияющая дыра в сердце. Дженсена замутило, и ноги подкосились, больше не в силах держать его. — Надеюсь, ты доволен. Мне больно. Мне очень-очень больно. Благодаря тебе, — шепнул Миша, падая рядом замертво. — Нет! Нет, Миша! — Дженсен, проснись! Проснись же! Он удивленно посмотрел на мужчину в своей постели. Миша встревоженно рассматривал его, поглаживая по плечам. Живой и здоровый. Можно продолжать мучить его и себя дальше. — Тише. А то всех перебудишь, и придется нам объяснять, что я делаю в твоем номере. Все хорошо, это просто сон. — А что ты делаешь? — Услышал крики. — Что? Как? — О, Господи, конечно же нет, — он закатил глаза. — Мы же договаривались поговорить. Дверь была открыта. А ты спал. Не хотел тебя будить. Так что тебе приснилось? — Миша погладил его по голове. — Неважно. — Ты обнимал меня во сне. Прежде, чем закричать, — тихо сказал Миша. И больше всего на свете Дженсену хотелось сейчас рассказать ему про свой сон и обнять в реальности. Но нельзя. — Наверное, мне снилась жена, — отрезал он. Так будет правильно. Жаль, что Миша не хочет этого понимать и принимать его игру. Миша сжался так, будто бы он сказал что-то обидевшее его до глубины души. — Что? — Мне больно. Надеюсь, ты доволен, — прошептал Миша, отворачиваясь. — Миша… Он обернулся, с надеждой вглядываясь в его лицо. Нет. — Мне тоже больно, если это порадует тебя. — Но я не хочу этого… — он обнял Дженсена за плечи. — Пусть все будет хорошо, — поцеловал в шею. — Просто позволь этому случиться. — Трахнуть тебя еще раз, да? Тогда все будет хорошо? — Можешь начать с этого, если хочешь, — Миша расстегнул рубашку и передернул плечами. — Давай. Дженсен повалил его на кровать, забираясь сверху, и наконец поцеловал. Только лишь забыться на эту ночь, набраться сил, чтобы покончить с этим… А Миша такой открытый, такой жадный до ласки. И почему он позволяет этому случиться? Нравится? — Хочешь меня, да? — промурчал он, на секунду отрываясь от сладких губ. — Да, — шепнул Миша. — Я тоже хочу. Но с одним условием: утром ты одеваешься и уходишь. И никаких разговоров. Миша оттолкнул его и вывернулся. — Нет, так не пойдет. Дженсен недоумении приподнял брови. И чего он добивается? — Тогда давай поговорим сейчас, — он укрылся одеялом и выжидающе посмотрел на Дженсена. — Что происходит? Дженсен молчал, пытаясь разгадать загадку без слов, по одним только лишь эмоциям. — Огрызаешься или молчишь. Мы же взрослые люди, давай не будем останавливаться на этом? Все можно решить словами. Миша ведь тоже сейчас гадает, только его мозаика — не эмоции, а слова. И если Дженсен выдаст ему достаточно совпадающих паззлов, то сдаст себя с потрохами. — Не все, — осторожно ответил он. — Но многое. Дженсен, откройся мне, чего ты так боишься? — руки, скользящие по телу. Откройся — и получишь главный приз, меня. Искуситель. — Того, куда это может нас привести. Все это. — И куда же ты так не хочешь попасть? — Мы меняемся. Оба. Того, что было — нашей дружбы, этого уже не вернуть. Но если зайти еще дальше, наши отношения и вовсе превратятся во вражду. — Обратно в дружбу их не превратить, я понимаю. Но почему не создать что-то новое? — Ненависть, ага. К этому все и идет. — Почти, Дженсен. Очень горячо. Любовь. Дженсен криво усмехнулся. — Не поздно ли для этого? Ты оглянись вокруг. Семьи, фанаты, наше окружение… В таких условиях любовь не вырастить. Миша улыбнулся и процитировал: — Расцвел цветок среди асфальта, Под синим небом, посреди шоссе. Везучей всех он в этом мире — Ему завидовали все. Он лепестки свои расправил, Какая это красота! Он ароматом нежным жизнь прославил, Казалось, будет так всегда… — Я знаю это стихотворение. И там все закончилось совсем не хэппи эндом. — Ну, это уже в наших с тобой руках, чем все закончится. К счастью, у нас гораздо больше возможностей, чем у цветка. — Потому что мы — люди? — Потому что мы вместе, — горячо воскликнул Миша. Его глаза снова светились тем огнем, той силой и верой, что привлекли Дженсена в нем еще давно. И если теперь их источником стал он сам… — Вместе, — согласился он, переплетая их пальцы. — Да? Да! Наконец-то! — Миша крепко обнял его, тихо смеясь на ухо. — Я очень тебя люблю. И если ты хочешь, то на следующей нашей панели я расскажу эту историю. Про цветки на асфальте. — До новой конвенции целый год. Думаю, тебе будет, что им рассказать, — Дженсен улыбнулся. Миша поцеловал его, устало закрывая глаза. Борьба друг с другом наконец была закончена, а с остальными они справятся. — Я хочу кое-что сказать. — Что такое? — встрепенулся Миша. В глазах снова тревога и готовность что-то доказывать. У Дженсена сжалось сердце. Довел, бедного. — Да нет, ладно, — он успокаивающе сжал его плечо. — Лучше скажи сейчас, что бы там ни было. — Я тебя тоже люблю. — О. Думаю, это я вполне смогу пережить, — со смехом протянул Миша, накрывая его одеялом. — Спокойной ночи, Дженсен. Пока ты еще что-нибудь не придумал. — Я больше не буду, — по-детски пообещал Дженсен. И Миша очень по-взрослому его понял и простил.