Я знаю, чем скорей уедешь ты, Тем мы скорее вечно будем вместе. Как не хочу, чтоб уезжал, Как я хочу, чтоб ты скорей уехал, Возьми меня, возлюбленный, с собой. Я буду тебе парусом в дороге. Я буду сердцем бури предвещать, Мне кажется, что я тебя теряю… © Юнона и Авось
Тёплый проливной дождь хлестал с самого утра, никак не желая прекращаться. Прикрывая голову кожаным портфелем, молодой мужчина безуспешно пытался спасти причёску. Он торопливо перебирал ногами по скользкой мостовой, не обращая внимания на лужи. Путь его пролегал прямо через оживлённый проспект, даже в такую ненастную погоду переполненный людьми. Прижимая к груди стаканчик со всё ещё горячим кофе, он кивнул стоявшему под навесом швейцару и скрылся за прозрачными дверьми. Очередной проехавший мимо автомобиль поднял фонтан брызг, а над входом замигала яркая надпись. «Music Hall». В коридорах царило необычайное оживление — вечером очередной спектакль, намечался аншлаг. Пробираясь сквозь толпу костюмеров и статистов, Чен старался никого не испачкать. И конечно же, не расплескать драгоценный «латте макиато» с ореховым сиропом. Наконец добравшись до нужной ему гримёрки, мужчина постучал в дверь и, получив разрешение, вошёл. – Твой кофе, — произнёс он, поднимая руку со стаканом. – Спасибо, — ответил его собеседник. — Поставь на столик, я сейчас… В одном из трёх больших зеркал, обрамлённых сияющими лампочками, отражалось бледное худое лицо. Под глазами залегли искусственные фиолетовые тени, а радужка отливала красным. Чёлка была зачёсана наверх, открывая лоб, по которому в очередной раз прошёлся спонж с гримом. – Ты не похож на Дракулу, — констатировал Чен. Он опустился на небольшой диванчик у стены, заваленный сценическими костюмами. — Не понимаю, зачем ты на это согласился. – Всегда хотел попробовать себя в роли вампира, — ответил Бэкхён, пальцем размазывая по губам белый грим. — Тем более за такие-то деньги. – Твой кофе остынет. – Что за новое предложение, о котором ты говорил? Артист поднялся из-за стола и накинул на плечи чёрный плащ с алой атласной подкладкой. Сегодня он должен был предстать перед зрителями в образе легендарного графа ночи, внушить ужас и страх. Это был последний спектакль, после которого намечался банкет. Всё, чего Бэкхёну сейчас хотелось — скорее разделаться с этим и наконец отдохнуть. Но судя по горящим глазам менеджера, отдых ему может только сниться. – Это будет бомба! — встрепенулся Чен. Поняв, что его наконец готовы выслушать, мужчина принялся красочно описывать новый проект. — Это молодая постановка неизвестного сценариста. Но за неё взялся сам Джей Холдон, представляешь? И он говорит, что ему нужен именно ты! – Я? — усмехнулся парень, принимаясь за свой кофе. — Холдон не может пережить мой отказ и теперь снова пытается подкатить? Нет уж, увольте! Я говорю «нет». – Да подожди ты! — менеджер подскочил с места и усадил своего подопечного в кресло. — Этот мюзикл — это твой шанс, понимаешь? Шанс уйти с триумфом. Разве это не то, чего ты хотел? – Да, но… Дверь в гримёрку приоткрылась и в неё протиснулась ассистентка. – Мистер Бён, пять минут до выхода, — сообщила девушка, указывая на циферблат наручных часов. – Уже иду, — парень отставил на стол кофе и поднялся. – Подумай хотя бы! — крикнул Чен ему вслед, когда певец выскочил в коридор. — Я оставлю тебе сценарий! Холдон приедет в понедельник!***
– Да ты в своём уме?! Возмущённый голос Бэкхёна буквально отскочил от стен гримёрной. Парень сидел на подоконнике, устланном мягкой периной, и держал в руках злосчастный сценарий. На бледном от усталости лице отражались удивление вперемешку с негодованием. – Не кричи ты так, — примирительно произнёс Чен. Он знал, что в этот раз уговорить артиста будет не просто. Если не сказать — практически невозможно. – Не кричи?! — не унимался Бён. — Да это же просто унизительно! О каком триумфе может идти речь? Да после такого от моей репутации вообще ни черта не останется! – Ты снова истеришь, — вздохнул менеджер. — Ты ведь даже не дочитал сценарий до конца… – Бред какой-то, — произнёс Бэкхён и отбросил в сторону папку. – Нет, я конечно всё могу понять… Но, чтобы такое! Нет, Чен! Я говорю «нет»! – Что конкретно тебя смущает? — решил уточнить мужчина, поднимая с пола бумаги. – То, что тебе придётся заняться сексом на сцене или то, что это будет с парнем? – А не всё ли равно? — вспыхнул певец. В ярком свете, струящемся сквозь оконное стекло, ясно был виден проступивший на щеках румянец. Чен хмыкнул, отмечая и алеющие в придачу кончики ушей. – Если я спросил, значит нет. – Слушай, к чему это? — не унимался Бён. — Мюзикл о любви, я всё понимаю. Но зачем доходить до крайностей? Простой обнажёнки было бы достаточно. Сомневаюсь, что престарелые кошёлки в брюлликах с большим удовольствием придут полюбоваться, как меня пялит какой-нибудь бугай. Менеджер на его слова прыснул от смеха. – Согласен, кошёлок не будет. Но зато набегут их внучечки, заражённые вирусом любви ко всему сопливому и гейскому. И кстати — твой партнёр очень даже ничего. Ну это так, к слову. Поверь мне, Бэк — ты ничего не теряешь. Может быть чуточку своего мужского достоинства…, но в твоей работе об этом стоит задумываться в самую последнюю очередь. – Ну спасибо, утешил, — фыркнул артист. Он поднялся с насиженного места и впихнул ступни в стоптанные кеды. Его отросшие волосы были собраны в смешной хвостик на макушке, а сквозь тонкую ткань футболки проступали острые рёбра. Бэкхён сильно похудел за последнее время — работа изматывала парня, выжимала все соки. Этот проект должен был стать последним перед долгожданным отпуском. Только Бён всё ещё сомневался — не настолько он авантюрист, не настолько. – Ну правда, что ты теряешь? — продолжил Чен, вставая следом. — У тебя не за горами новая жизнь… Стоит рискнуть. – А ты бы сам согласился? Бэкхён подхватил с журнального столика смартфон и направился к выходу, жестом увлекая менеджера за собой. – Если бы был геем или хотя бы би — запросто. За такие-то бабки… – Сколько? – Пять миллионов за спектакль. Артист удивлённо распахнул глаза и с недоверием посмотрел на своего собеседника. Казалось, ещё немного и он грохнется в обморок. То ли от счастья, то ли от ужаса. – Что теперь думаешь? — как бы между прочим поинтересовался Чен. Он двинулся следом за подопечным, который развернулся на пятках и резвым шагом направился в сторону лестницы. – Думаю, — коротко ответил Бэкхён. По его лицу скользнула тень задумчивости. Менеджер довольно улыбнулся. — Веди меня к этому партнёру, будь он неладен. – Есть, сэр!***
– Это он? Бён кивнул на незнакомого парня. Они с менеджером сейчас стояли у кабинета хореографии, а незнакомец о чём-то беседовал с преподавателем. – Да, — ответил Чен, принимаясь копаться в бумагах. — Пак… как же там его? Менеджер выудил из толстой папки личное дело парня. – Пак Чанёль. – Сколько ему? – Двадцать шесть или двадцать семь… А, точно — двадцать семь. – Тенор? – Нет, баритон. – Неспроста это всё, — произнёс Бэкхён, закусывая ноготь на большом пальце. Он привалился плечом к дверному проёму и склонил голову к плечу. Тёмно-карие глаза пристально следили из-под длинной чёлки за высоким парнем в чёрной майке и шортах. — Холдон что-то темнит. – Да брось, Бэк… — вымученно простонал Чен. — У тебя уже паранойя. – Я точно тебе говорю — этот пройдоха что-то скрывает. Пока они разговаривали, хореограф закончила давать парню рекомендации и включила музыку. Этот Чанёль оказался неуклюжим — двигался медленно и не успевал переставлять ноги в такт. Бэкхён лишь усмехнулся на попытки Пака повторить пару довольно сложных «па». Видно было, что танцы — это не его. Артист был очень высок и широк в плечах — со спины его вполне можно было принять за европейца. Бён бы солгал, если бы назвал парня некрасивым. Было в нём что-то такое, что безумно любила публика. А ещё в чертах напряжённого лица проскользнуло что-то удивительно знакомое. Но Бэкхён тряхнул головой, прогоняя лишние мысли. Просто показалось. Чанёль был сосредоточен. От усердия он закусывал пухлую губу и старательно перескакивал с ноги на ногу, затем едва не падая на повороте. – Этот парень явно не танцор, — скептически заметил Бэкхён. – Зато певец отменный. Раз Холдон его выбрал… – Тоже мне критерий! — фыркнул певец. — Я его никогда раньше здесь не видел. Откуда он? – Понятия не имею, — менеджер пожал плечами. — Холдон сказал, что достал его где-то в Калифорнии. О нём в принципе мало информации. Судя по всему, это его первая роль. Не удивительно, что он так старается… — и мужчина кивнул на парня, который безуспешно пытался повторить сложную связку. — Мне его даже жаль. – Почему? – Потому что ему придётся работать с тобой. Они остались наблюдать за ходом репетиции. Бэкхён мысленно дал пять баллов режиссёру — тот знал, кого ставить с ним в пару. И действительно: миниатюрный, исхудавший за год напряжённой работы Бён смотрелся хрупкой фарфоровой куклой рядом с широкоплечим и пышущем жизнью Паком. Кожа Чанёля была обласкана жгучим калифорнийским солнцем, а волосы выжжены беспощадной краской. Пшеничные пряди завивались на концах; длинная чёлка то и дело падала на лоб, закрывая чёрные как ночь глаза. Определённо, они бы составили прекрасный дуэт. Отчего-то Бэкхён был уверен, что их голоса также гармонируют друг с другом. Просто чья-то идеальная схема. Шах и мат, Бён Бэкхён. Когда преподаватель покинула кабинет, артист нырнул внутрь. Чен не отставал. Чанёль закинул полотенце на плечо и собирал свои вещи в сумку. Тяжёлая рука опустилась к нему на плечо, от чего парень вздрогнул. – Привет. Бён не улыбался. Он смотрел на Пака в упор и даже не моргал; его взгляд оставался предельно серьёзен. – День добрый. Чанёль, — певец обернулся и протянул руку. — Пак Чанёль Бэкхён кивнул и ухватился за его ладонь крепкой хваткой. Он хотел было представиться, как его перебили. – Не стоит утруждаться, — губ Чанёля коснулась улыбка. — Я знаю, кто ты. – Вот как, — хмыкнул артист, глядя ему прямо в глаза. — Тогда спрошу прямо — ты гей? – Да. Какие-то проблемы? – Что? — Бён удивился такому напору. — Нет… – А ты? — продолжил напирать Пак. – Он бисексуал, — подал голос Чен, стоявший у своего подопечного за спиной. — И он очень рад работать с тобой. – Взаимно, — ответил парень и наконец отпустил чужую ладонь. Бэкхён только сейчас заметил, что до этого момента они держались за руки. — Я могу идти? – Да, конечно, — кивнул менеджер и подмигнул Бёну. Под его немигающим взглядом Пак собрал свои вещи и вышел из кабинета, едва слышно прикрыв за собой дверь. — Отомри! Чен щёлкнул пальцами перед лицом парня. Тот вздрогнул и часто заморгал, глядя на него пустым взглядом. Бэкхён ощущал себя странно — ему казалось, словно он испытал чувство дежавю. Рука Чанёля была такой горячей… Наверное, это просто усталость. Бён тряхнул головой и спешно направился к выходу. – Пошли. – Так ты согласен? — Чен догнал его уже на лестнице, ведущей наверх. — Что мне сказать Джею? – Я беру эту роль, но… – Вот и здорово! — менеджер не дал ему договорить. Он подхватил Бёна под локоть и сам потащил вверх по лестнице. — А теперь давай поторопимся — тебе ещё надо прочитать сценарий и услышать музыку!***
– Хочешь сказать, я слишком красив для тебя? — с лёгкой улыбкой произнёс Бэкхён, а затем нахмурился. – Нет, серьёзно, что ли? Что за дурацкая реплика? – Так, давайте устроим перерыв! — крикнул режиссёр, хлопнув в ладоши. – Эй, сделайте мне кто-нибудь кофе! Стопка измятых листов со сценарием с шумом опустилась на столик у самого края сцены. Бён откинул с лица непослушную чёлку и подхватил бутылку воды, принимаясь дрожащими пальцами откручивать крышку. Он был раздражён. Нет, даже взбешён. Его бесил слишком улыбчивый режиссёр, бесил дурацкий сценарий. Но больше всего его выводил из себя Чанёль. Вернее, то спокойствие, с которым тот относился к предстоящему, как считал Бэкхён, унижению. Они должны были сыграть влюблённую пару — художника и его музу. Несчастный Арт влюбился в мальчика, сына своего заказчика. Их любовь оказалась взаимна. Но юному Стару пророчили светлое будущее — карьеру, успех, любовь миллионов. Арт посчитал, что не может отобрать у возлюбленного шанс на прекрасную жизнь. Он ушёл, оставил Стара одного в самый тяжёлый момент. И тот погиб — сник под гнётом тоски, боли и нависших над ним обязательств. Зачах как цветок, оставшийся без живительной влаги. И вскоре засиял, только уже на небосводе, превратившись в ту самую звезду. И каждый вечер Арт, сидя на берегу реки с мольбертом, день за днём рисовал ночное небо. До самой смерти. Грустная история. Партии, написанные для обоих персонажей, задевали за живое. Бён и сам едва не заплакал, когда впервые услышал мелодию. В груди всё сжалось и на миг замерло, причиняя удивительно приятную боль. Музыка обволакивала, словно заключала в объятия. Слова сами собой рвались с языка, а голосовые связки буквально разрывало от желания петь. Петь о том, как неистово и искренне больно. Как самому Бэкхёну больно. Его поражала проницательность композитора и то с какой точностью, с каким изяществом подобрана каждая нота, каждый звук. Словно специально для него. Больше смущала, чем действительно злила одна деталь — постельная сцена. Всё бы ничего, но она была настоящей. Под взглядами сотен пар глаз ему предстояло оказаться в чужих, незнакомых руках. Предстояло обнажиться настолько, что станет виден каждый изъян его души. Он убеждал себя — это всего лишь работа, не более. Всего лишь шанс оставить после себя незабываемый след. Но отчего-то же так дорого нужно заплатить за возможность сиять? Бэкхён сделал пару глотков воды и бросил взгляд на Чанёля. Тот сидел на стуле в паре метров от него и читал сценарий. Лицо парня было бесстрастным, словно это не он всего пару минут назад играл безумно влюблённого. Бёна злило спокойствие и холодность, с которой Пак относился к работе. Злило неимоверно, до впивающихся в ладони ногтей. Да как он может?! Как он смеет! С самого первого дня у них не заладилось. Ещё на чтении сценария Бэкхён постоянно язвил и вставлял ремарки каждому слову Чанёля. Ему удалось довести до нервного тика даже сверхтерпеливого Чена, который и вытолкал строптивого артиста за дверь. Вот только Пака довести не получилось. Отрывая глаза от сценария, тот словно бы снимал маску своего героя и становился самим собой. Тем не менее Бёна подъедало чувство, что всё иначе. Словно сам Чанёль — это маска. Жалкая, лицемерная маска. Менеджер утверждал, что он просто ищет козла отпущения. Ведь нужно же было на кого-то повесить всех собак за этот злосчастный мюзикл. Бэкхёну нужен был объект для выпускания пара — вот и всё. Но сам певец не верил словам старого друга, и упрямо продолжал доводить труппу до белого каления. Массовый нервный срыв был не за горами. И сейчас, когда репетиции начались на сцене, его снова накрывало. Кажется, пора показаться специалисту. – Надо поговорить, — раздражённо бросил артист, торопливо проходя мимо и задевая бедром чужое плечо. Он остановился в закоулке кулис, где их никто не мог подслушать. Позади раздались тихие шаги — через несколько секунд Бэкхёна резко развернули за плечи и прижали спиной к стене. – Да что ты себе позволяешь?! – Замолчи. Голос Чанёля прозвучал тихо, но угрожающе. Он смотрел на парня перед собой нечитаемым взглядом. Бёну удалось разглядеть, как расширились его зрачки. – Ты можешь перестать истерить? Ведёшь себя хуже эстрадных певичек. – Руки убрал, — прошипел певец, приходя в себя. Пак на это лишь фыркнул и послушно отпустил его. – Чего ты хочешь, Бэкхён? – Объясни мне, — Бён сложил руки на груди. — Почему ты так спокоен? Тебе не впервой трахаться на публику? – Нет, просто, я не делаю из этого трагедию. – А я, значит, делаю? – Знаешь, что?! — Чанёль неожиданно сделал шаг вперёд, становясь к собеседнику вплотную. Бэкхён оказался зажат между стеной и чужим, горячим телом. Он почувствовал на своём лице тёплое дыхание и с испугом посмотрел на руки, упершиеся в стену по обе стороны от его головы. Кажется, переборщил. – К чему твои показательные выступления? — тихо спросил Пак, заглядывая ему в глаза. — Чего ты добиваешься? Не хочешь играть — уходи. – Куда же делась твоя невозмутимость? — усмехнулся Бэкхён в ответ. Ресницы его дрожали, а взгляд метался от чужих глаз к губам. Слишком близко. – В этом всё дело, да? — Чанёль улыбнулся. — Нравится выводить меня из себя? Мне кажется, мы с тобой не с того начали… – Что? Что ты имеешь в виду… Неожиданно Пак отстранился и отступил на шаг, стремительно увеличивая расстояние между ними. От Бёна не укрылось, как тот вздохнул. Что бы это могло значить? – Давай порепетируем вместе? — предложил парень. — Узнаём друг друга получше, так сказать. Наедине. – Вряд ли что-нибудь изменится… — скептически произнёс Бэкхён. – Давай попробуем, — настаивал Чанёль. Он запустил руки в карманы и смотрел на артиста странным, пронзительным взглядом. Всего на мгновение Бёну показалось, что на него смотрел герой Пака — совсем как настоящий. Нет, это всего лишь свет так падает… Всего лишь свет. – Хорошо, — выдохнул Бэкхён, удивляя тем самым самого себя. Не дождавшись ответных слов, он обошёл парня и выскочил в коридор, едва не сбив с ног осветителя. Торопливым шагом Бён направился к своей гримёрке, комкая в ладони листок со сценарием. С той самой сценой, где герой Чанёля говорит, как прекрасны его глаза — в них отражается сияние его души.***
Пустой стакан из-под кофе отправился в мусорное ведро. Бэкхён довольно облизнулся и оторвал взгляд от бумаг в своих руках. – Что ж, начнём? – И куда в тебя только влезает? — хмыкнул Чанёль, продолжая читать. — Маленький такой, а кофе хлещешь как русский солдат водку. Бэкхён одарил его недобрым взглядом, но решил промолчать. Ещё рано. Сегодня певцам наконец удалось остаться наедине. Холдон дал труппе перерыв и наказал солистам не выходить из здания, пока они не отрепетируют хотя бы одну сцену. Он хотел даже запереть их вместе в кабинете, но Чен вовремя вмешался. И вот сейчас эти двое сидели за столом друг напротив друга, а за окном уже практически стемнело. – Мы начинаем или нет? — снова подал голос Бён спустя минуту. — Если ты и дальше будешь молчать, я уйду домой. – Не торопись, — произнёс Чанёль. Он отложил сценарий и поднялся со стула, разминая затёкшие мышцы. — Я же говорил — мы должны узнать друг друга поближе. – Я не собираюсь заниматься этой ерундой! — взорвался парень. — Хочешь узнать, какой у меня любимый цвет или сорт чая?! – Белый. – Что? — Бэкхён опешил. Он поднял на собеседника удивлённый взгляд, а тот подошёл ближе и присел перед ним на край стола. – Твой любимый цвет — белый, а чай ты вообще не пьёшь. Только кофе. В комнате воцарилось молчание. Бён пытался переварить услышанное и даже не стал сопротивляться, когда Пак вытащил у него из рук измятый экземпляр сценария. – Теперь мы можем поговорить? — спросил Чанёль. Бэкхён лишь криво улыбнулся и махнул рукой. Видимо, сегодня он устал ругаться. — Вот и отлично. Часы на стене показывали четверть десятого, а во дворе соседнего дома завыла полицейская сирена. Бён скрестил руки на груди и старался не смотреть на своего партнёра. Выходило с трудом. Умом он понимал, что им необходимо наладить контакт. Это нужно прежде всего для дела. Тяжело играть безумно влюблённых, когда один при этом желает выцарапать другому глаза. – Не хочешь ничего у меня спросить? – Не особенно, — фыркнул Бэкхён. Он не видел, но был уверен, что Пак вздохнул. — Хотя нет… Ты знаешь что-нибудь об авторе сценария? Говорят, что это он написал музыку и даже утвердил актёрский состав. Кто он? – Понятия не имею, — ответил Чанёль. Артист прищурился и взглянул на него из-под чёлки. – Ложь. – Нет, правда, — поторопился ответить Пак. — Я на самом деле ничего не знаю. Между ними чувствовалось напряжение. Парни смотрели друг другу в глаза и Бэкхёну казалось, словно Чанёль хочет ему что-то сказать. Будто бы было что-то, чего он однажды не договорил. – Хочешь ещё кофе? — как бы между прочим поинтересовался Пак, нарушая затянувшееся молчание. — Тут есть неплохая кофейня неподалёку… Я угощаю. – Что? — воскликнул Бэкхён. Под его ошарашенным взглядом певец поднялся с места и накинул на широкие плечи кожаную куртку. — А как же репетиция? Холдон же сказал… – Не сегодня. Чанёль улыбнулся и схватил с дивана свою сумку. Уже стоя у выхода и придерживая дверь, он обернулся. – Ты идёшь? Бён поджал губы от недовольства. В чёрных глазах напротив сияли искорки — то ли это был мальчишеский задор, то ли отблески уличного фонаря. Парень не знал. – Чёрт с тобой! — усмехнулся артист, поднимаясь со стула. — Только с тебя шоколадный пирог. Пак тряхнул головой, смахивая с лица непослушную чёлку. – Как скажешь. А позже, спустя три чашки кофе и целый пирог, Бэкхён и забыл, на что злился. Отвечать на подколки Чанёля оказалось более чем… забавно.***
В весёлый смех вплетались мягкие переливы колокольчика над дверью. Это был их уже неизвестно какой по счёту поход в кофейню за последний месяц. На этот раз Бён настоял, что платить будет он. – Это совсем не смешно, — смущённо пробормотал Чанёль, опуская глаза в свою чашку с чаем. – Нет, смешно, — отозвался Бэкхён. Он даже не скрывал улыбки. — Кстати, можно спросить? – Конечно. Пак кивнул и откинулся на спинку дивана. Они заняли столик в самом углу, чтобы не привлекать к себе внимание. Помещение кофейни утопало во всех оттенках шоколада, что казалось пропиталось его ароматом насквозь. Здесь было необычайно уютно и по-домашнему. Бён любил такие места и был даже благодарен своему партнёру за столь приятное открытие. – Почему ты согласился на эту роль? Вопрос уже давно витал в воздухе, но певец решился задать его только сейчас. Словно искал нужный момент. И от него не укрылось, как напрягся Чанёль. Он со звоном опустил чашку в белоснежное блюдце и сложил руки на груди. – Я уже играл в этой постановке, — Пак перевёл взгляд на дверь. — Несколько лет назад Холдон ставил её там, в Калифорнии. Правда тогда роль Стара исполняли девушки… – Звучит обременительно, — тихо сказал Бён. Ему сделалось не по себе, словно это он в чём-то виноват. Было неловко перед Чанёлем. — Но ты же мог отказаться. – Не вижу смысла, — парень пожал плечами и поднял со стола пачку сигарет. — Мне хорошо заплатили, тем более я сам хотел. – Но ты же гей… – И что? — Пак усмехнулся. Он вытащил сигарету и прикурил от зажигалки, старательно контролируя дрожь в руках. Бэкхён предусмотрительно отодвинул его чашку подальше от края стола. – Может, тебе было неприятно? – Мне было нормально, Бэкхён, — Чанёль едва заметно повысил голос. Его собеседник вздрогнул и опустил глаза. В последнее время в присутствии этого парня Бён часто робел. — Прости. – Как же тогда… – Как у меня вставал? — усмехнулся Пак, затягиваясь. — Я просто представлял на месте девушки парня, которого люблю. – Ааа, — протянул Бэкхён. — Теперь понятно… Только спустя несколько мгновений до него дошёл смысл сказанного. Сердце неожиданно пропустило удар и во рту пересохло. Как же так? Это получается, что и с ним тоже… – Пошли, — сказал Чанёль, поднимаясь с места. Сигарета продолжала тлеть у него в зубах, пока парень натягивал куртку и расплачивался. — Перерыв уже закончился.***
– Больше правдоподобности, пожалуйста! — крикнул режиссёр. — И поживее! Чего вы как сонные мухи?! Репетиция была в самом разгаре — прогоняли сцену знакомства героя Чанёля с родителями Стара. Бэкхён в это время сидел у самого края кулис, прячась за тяжёлой бархатной шторой. Это было его любимое место. Он не сводил внимательного взгляда со второго солиста. Тот блестяще исполнял свою роль, с лучезарной улыбкой пожимая руку седовласому актёру. Бён обнял руками колени и прислонился виском к стене. Казалось, его буквально рвало на части — настолько истёрты были костяшки пальцев, обмотанные бинтами. Когда Бэкхён злился, он всегда бил всё, что под руку попадётся. Обычно, это были стены. Но иногда, прилетало и по чьей-нибудь голове. Парень не понимал, что с ним происходило. Былое негодование по поводу унизительной сцены затмили алчность и кофе за чужой счёт. Певец успокоился, к нему вернулся профессионализм. Да и отношения с Чанёлем наладились. Теперь солисты приветливо общались, подкалывая друг друга и срывая репетиции своим громким смехом. Бэкхён чувствовал себя свободно рядом с этим человеком. Ему он сумел открыться, показывая себя с иной стороны. Сумел снять свою заскорузлую маску. Давно он так жизнерадостно и по-настоящему не улыбался. Даже менеджер отметил случившееся в нём перемены. К Бёну впервые за долгое время вернулась любовь к сцене. Каждая репетиция теперь собирала аншлаги из сотрудников мюзик-холла. Даже бухгалтера выползали из своих душных прокуренных кабинетов и толпились в коридорах, чтобы услышать потрясающие музыкальные партии. Когда Бэкхён пел, никто не мог оставаться равнодушным. Но в последнее время что-то пошло не так. Бён снова начал психовать и втайне ото всех громил свою гримёрную в порыве истерики. Слишком откровенный разговор в кофейне словно надломил что-то в нём, парень не знал. Просто мысли о случайно брошенных словах никак не хотели выходить из головы. Бэкхён терпеть не мог, когда его с кем-то сравнивали. Не любил быть заменой. Режиссёр объявил перерыв, а Чанёль принялся оглядываться по сторонам. Он искал глазами своего партнёра — следующей в прогоне стояла их сцена. И как бы Бёну ни хотелось провести остаток дней в своём чудном укрытии, ему пришлось показаться на свет. Работа ждать не будет. – Хочешь сказать, я слишком красив для тебя? Бэкхён послал парню лёгкую улыбку и присел на самый краешек скамейки. Они играли сцену первого поцелуя и сегодня Холдон настоял, чтобы они действительно поцеловались. Повторяя заученные слова практически автоматически, певец думал только об этом. Его одолевало волнение и… Предвкушение? – Вы неправильно меня поняли, мистер Лайт. Чанёль присел рядом. Под его весом скрипнули доски, и партнёр поднял на него глаза. Их взгляды встретились, как и положено по сценарию. Но Бён застыл, вглядываясь в тёмную холодную глубину. Его губы улыбались, но руки на коленях пробило мелкой дрожью. Перед ним сидел Арт, собственной персоной. Или Пак… Бэкхён уже в конец запутался. – Объяснись же! Звонкий голос отскочил от стен и взвился под величественные своды театра. Все в зале замерли, боясь продохнуть. Казалось, будто бы перед ними развернулась настоящая любовная сцена. – Я всего лишь хочу сказать, — вкрадчиво произнёс Чанёль и взял партнёра за руку. Теплые смуглые пальцы мягко сжались вокруг бледной ледяной ладони. Бэкхён вздрогнул, почувствовав ещё одно прикосновение на своей щеке. – Вы прекрасны, словно звезда. Ваше сияние затмевает свет солнца и мне кажется, что я могу ослепнуть… – Не мели чепухи. – Но это правда! В голосе Пака сквозило неподдельное возмущение. Словно он не играл, а на самом деле доказывал свою правоту. Бэкхён вздрогнул, когда парень придвинулся ближе. Ему удалось разглядеть на дне чужих глаз огонь, плещущийся по краю чернильной радужки. Бён вдруг вспомнил, как однажды они возвращались домой с репетиций. На улице хлестал жуткий ливень, а до нужной им автобусной остановки было целых два квартала. Чанёль укрыл его своей курткой, а сам промок до нитки. Они смеялись над какой-то шуткой и едва не опоздали на автобус. А потом Бэкхён грелся под чужим боком, притворившись спящим. Почему он сейчас вспомнил именно об этом? Почему так сладко защемило в груди — как тогда. Когда тёплые руки обнимали его весь путь до дома, не дав замёрзнуть. – Поцелуй меня, — прошептал Бён. Микрофон задребезжал от его хриплого голоса. Пак придвинулся ещё ближе. Не дожидаясь его, Бэкхён сам потянулся навстречу. Он проклинал всё на свете — чёртов сценарий и того, кто его написал. Проклинал Чена, который уговорил его на эту роль. Проклинал режиссёра и всю труппу… И конечно же, проклинал Чанёля за то, что у него невообразимо горячие губы. Слишком горячо… Нельзя было закрывать глаза, но Бэкхён не мог сопротивляться этому желанию. Он запустил пальцы в волосы Пака на затылке и притянул его голову как можно ближе к себе. Ещё ближе. Они уже не замечали, что находились в зале не одни. Казалось, что это понимал каждый. Чанёль целовал парня неистово, с пугающей отдачей. А Бён отвечал. Он буквально млел от жарких, влажных прикосновений чужих губ к своим собственным. Плавился карамелью, когда те обхватывали по очереди каждую его губу. Вздрагивал и цеплялся пальцами за скользнувшую на талию руку, когда парень едва ощутимо кусал его в поцелуе. Неожиданно Бэкхён почувствовал, как в его рот проник настойчивый язык. Он скользнул по его собственному и пробежался по нёбу, выбивая из груди едва слышимый стон. Надо было немедленно прекращать… Немедленно! Бён разорвал поцелуй слишком быстро — в воздухе раздался противный чмок. Он оказался слишком громким и вывел из оцепенения всех присутствующих в зале. Парень резко подскочил со скамейки и бросился прочь со сцены. Чанёль растерянно обернулся, провожая взглядом лишь его удаляющуюся спину. По лицу Пака скользнула болезненная тень, а пальцы сжали футболку на груди. Слишком больно… Бэкхён ураганом влетел в свою гримёрку и захлопнул дверь. Он замер у зеркала, сумасшедшими глазами разглядывая своё отражение в нём. Губы горели огнём, и парень позволил себе коснуться их дрожащими пальцами. На коже ещё чувствовалось тепло и привкус горьких сигарет. Бён не курил, а вот Чанёль… Позади него распахнулась дверь и в комнату вошёл Пак. – Бэкхён… – Виски, — коротко произнёс парень, встречаясь взглядом с его отражением. — Сейчас же.***
– Идиот! — взвизгнул Бэкхён, выворачиваясь из чужих объятий. — Щекотно же, ну! Он хлопнул Чанёля по рукам и оттолкнул хихикающего парня от себя. Они оба были пьяны. Не так, чтобы вусмерть, но стояли на ногах уже с трудом. В опустевшем здании мюзик-холла кроме них были только охранник да уборщица. Никто и не знал, что двое артистов остались здесь — все думали они попросту сбежали с репетиции. – Чёртов Джей Холдон! — крикнул Бён, показывая огромному пустому залу средний палец. — Да пошёл ты в жопу со своей постановкой, понял?! – Эй, тише-тише… — зашипел Пак, подкрадываясь сзади и сгребая парня в объятия. — А если он услышит? Бэкхён обернулся и вопросительно посмотрел на своего сегодняшнего собутыльника. Осоловелые глаза и воронье гнездо на голове оного доверия не внушали. – А ты прав, — задумчиво протянул певец, прикладывая палец к губам. — Хочешь порепетировать? – Я? — поинтересовался Чанёль, а затем икнул. — Давай. Пыхтя от усердия, Бён выпутался из его объятий и потопал вглубь сцены. На ней после их ухода рабочие установили ложе, на котором и будет происходить злосчастная сцена. К нему пьяное тело и направилось. – О, кроватка! — завопил Бэкхён. Прямо с разбегу он плюхнулся на мягкую перину, утопая лицом в подушках. — Ничего себе траходром! Пак присоединился к нему спустя несколько минут. Они растянулись на перине и смотрели в зияющий темнотой потолок. Воцарилось молчание. Из коридоров не доносилось ни звука. Всё, что можно было расслышать — лишь тяжёлое дыхание двух парней на сцене. Судя по закушенной губе у одного и складке меж бровей у другого, оба о чём-то усердно думали. И кажется, об одном и том же. – Репетировать будем? — практически трезвым голосом спросил Бён. – Будем, — Чанёль кивнул и поднялся с нагретого места. Он скинул мешающую куртку и поправил волосы, после нависая над распростёртым на постели телом. Бэкхён поерзал и поднял на него глаза — он увидел в них собственное отражение. – Мы будем в такой позе? – Да, — кивнул Пак и указал пальцем в потолок. — А там будет зеркало. – Оу, — удивлённо выдохнул Бён. — Прямо вот я буду смотреть как ты меня… Ну того… – Угу. С пару минут они неотрывно смотрели друг на друга. Происходящее сейчас обоим казалось нереальным. То ли из-за темноты, то ли из-за концентрации спиртного в крови им мерещились волны. Предельно размеренные, они качали парней на своих качелях. Вперёд-назад, назад и вперёд… – Я люблю, когда смотрят мне в глаза, — Бэкхён нарушил тишину. — Во время секса… – Я понял, — Чанёль кивнул. Его руки неожиданно опустились на округлые бедра. Ладони заскользили ниже, комкая хлопковую ткань шорт, и сомкнулись на коленях. Бён томно выдохнул и обхватил торс парня ногами, смыкая стопы у него за спиной. – Приступим? — выдохнул он в губы слишком близко наклонившемуся Паку. Чанёль ничего не ответил — лишь улыбнулся уголком губ и закинул чужие руки на свои плечи. Бэкхён даже не сопротивлялся. Он обнял парня за шею и наконец притянул того к себе. Алкогольный дурман наваливался тяжестью на веки, заставляя их сомкнуться. Губы нашли друг друга вслепую, оставив смазанный след на щеке. Пак блаженно выдохнул через нос и запустил руки под свитер Бёна. Пальцы бережно скользнули вдоль позвоночника и мягко накрыли тонкие крылья лопаток. Бэкхён выгнулся от неожиданно нежного прикосновения и теснее прижался к своему партнёру. Трудно было сказать, кому больше рвало крышу. Ему, до боли в губах упивающемуся сладким поцелуем. Или Чанёлю, который до хруста рёбер прижимал его телом к матрацу. Наверное, им обоим. Влажный язык проскользнул в рот, заполняя собой жаркое пространство. Бэкхён тихо простонал и скомкал футболку на спине у Пака, сдерживая эмоции из последних сил. Ему было приятно и хорошо до боли — где-то под рёбрами щекотало так, что хотелось забраться рукой и вырвать с мясом. Чтобы не было так правильно, так обескураживающе для него. Чанёль был на вкус как табак и дешёвый виски. Когда он проезжался шероховатыми ладонями по мягкому впалому животу, Бён не мог сдерживать дрожь. От Чанёля пахло дождём и сочными, зелёными яблоками. Так не пах ни один из его предыдущих мужчин. Чанёль пах уютом и домом. – Так нельзя… Шумное дыхание обоих парней вспороло тишину пустынного зала. Пак разорвал поцелуй и облизнул губы, прижавшись лбом к чужому горячему лбу. – Почему? — растерянно выдохнул Бэкхён. Его голос был удивительно трезвым, а пальцы сжались на боках парня. — Почему, Чанёль? Почему?! – Прости. Чанёль отстранился и поднялся, старательно пряча взгляд. Бён взвыл от досады и стукнул кулаком по матрацу. – Бэкхён, не надо… – Заткнись! Пошёл прочь! И он ушёл. Оставшись в одиночестве, Бэкхён уткнулся лицом в подушку и разрыдался. Его голос отражался эхом от голых стен и бил по нервам, разрывая душу на части. Партия, написанная для него собственно жизнью. Оперетта имени «Любовь».***
– Пять минут до начала! Бэкхён тяжело вздохнул и поднялся со стула. В коридоре за дверью слышались беготня, ругань и крики. В гримёрной одного из солистов стояла гробовая тишина. Кинув последний взгляд на своё отражение, Бён одёрнул рубашку и поспешил на выход. Будь что будет. Наконец этот день настал — в зале было не протолкнуться. Вопреки ожиданиям Бёна, кошёлки всё-таки пришли. Но кроме них посмотреть скандальную постановку собрались все сливки местного общества. Одним словом, полный аншлаг. Первый, второй акт… До начала третьего оставались считанные минуты. Голосовые связки пылали огнём, но Бэкхён не успел перехватить бутылку с водой. Гримёрша поправляла ему макияж, а специалист по звуку поменял микрофон. От осознания надвигающейся бури тряслись колени. Бёну никогда ещё не было так страшно выходить на сцену. Рубашка на спине неприятно липла к телу, пропитываясь густым маслом. Бэкхён чувствовал себя грязным. Ему хотелось побыстрее оказаться в душе и смыть с себя весь этот лоск. Хотелось избавиться от смущающего вязкого ощущения между ног и не думать о том, что всего несколько минут назад творили там его пальцы. Он украдкой бросил взгляд на Чанёля — тот напряжённо кусал губы и кажется, волновался не меньше. В какой-то момент их глаза встретились и Бэкхёна пробила дрожь. Неужели сейчас? Свет в зале медленно погас, расступился алый бархат кулис. Перед взорами зрителей предстало круглое ложе, устланное голубым покрывалом. По россыпи подушек мерцали в свете софитов блёстки, а с потолка полосами свисал тонкий прозрачный тюль. Яркий прожектор выхватил в самом центре два силуэта, находящихся непозволительно близко друг к другу. Зазвенел хрустальный колокольчик — дирижёр взмахнул палочкой и оркестр отмер ото сна. Удивительная по красоте своей музыка полилась со всех сторон, затапливая собой концертный зал. Звуки обволакивали, пробирали до мурашек на коже. Заставляли затаить дыхание и неотрывно следить за таинством любви, творящимся на сцене. Бэкхён сидел на роскошном ложе, поджав под себя худые ноги, и пел. Его рука взметнулась вверх и тут же оказалась поймана за запястье крепкими пальцами. Чанёль сидел позади и Бён спиной ощущал его часто вздымающуюся грудь. Горячие губы прижались к раскрытой ладони, целуя трепетно, и постепенно поднялись выше и выше по руке. Исследуя каждый участок разгорячённой кожи, Пак добрался до оголённого плеча и уткнулся носом в шею. Голос Бэкхёна дрогнул и едва не сорвался на последней ноте — это было слишком по-настоящему. Бён привстал на коленях и потянулся вперёд, отчаянно стараясь ухватиться за свисающую с потолка ткань. Словно хотел сбежать от обжигающих прикосновений и ладони, забирающейся под рубашку. Но ему не удалось — Чанёль огладил его по руке и переплёл вместе их пальцы, перекрывая все пути к отступлению. Это походило на танец. То, с каким изяществом тонкая рубашка скользнула с худых плеч и как трепетно Пак увлёк своего партнёра на ложе. Свет играл на их телах, складываясь в удивительный узор из теней. Музыка становилась громче, пронзительнее запела скрипка. Бэкхён отвернулся от парня и закинул руки наверх, хватаясь пальцами за покрывало. На больших экранах по краям сцены вспыхнуло изображение: худое, изломанное любовью тело накрывало другое, крепкое и сильное. Защищающее от всего. Чанёль устроился между его ног, оглаживая кончиками пальцев острые косточки стопы. Он прикоснулся губами к трепещущей жилке на шее, обжигая поцелуем. Бён томно выдохнул и непроизвольно втянул живот, едва не задохнувшись от нахлынувших эмоций. Он уже не слышал музыки — лишь только ритм собственного пульса где-то под кожей. Тем временем коварный рот исследовал его тело дальше, по сценарию. Ключицы, плечи, решётка рёбер и голые колени. Пак целовал нежно, чувственно, едва ощутимо касаясь кожи языком. Руки скользили по угловатым изгибам всё ещё мальчишеского тела, забирались в ямочки на изогнутой пояснице и проникали в самое сокровенное — в душу. Чанёль накрыл чужую ладонь своей, заставляя её оторваться от покрывала. Бэкхён, смотревший всё это время затуманенными глазами в зал, перевёл взгляд на него. Откровенно и так провокационно губы прижались к бледному запястью, но затем больше. Зубы впились в чувствительную кожу, едва не прокусывая до крови. В наушнике свистел обеспокоенный шёпот — что они делают, не по сценарию же. С широко распахнутыми глазами Бён смотрел на то, как влажный розовый язык скользит вдоль переплетения голубых вен. Это был запрещённый приём: запястье Бэкхёна — эрогенная зона, его маленькая тайна. Никто не знал, как он вгрызался ночами в собственную руку, желая сорваться в пропасть наслаждения и забыться. Как он оберегал эту святыню и никому не позволял касаться. Как раздирал в кровь кожу и прижигал чужими сигаретными окурками. Откуда же Чанёль знал? Тем временем возбуждение становилось настоящим, осязаемым. Низ живота обдало огнём, стянулся жёсткий узел где-то пониже сердца. Плоть постепенно наливалась кровью и твердела, что не укрылось от коварного искусителя. Бён хотел отнять руку, вырвать запястье из захвата, но не находил в себе сил. Желание дурманило голову и мышцы наливались тяжестью, неподъёмным свинцом. Хотелось только одного — объятий. Жарких, крепких, как можно скорее. Чанёль облизнул губы, отрываясь от раскрасневшейся кожи, и заглянул в глаза напротив. В них он прочитал отголосок собственного огня и похоти. Отголосок отчаяния и страсти. Он приблизился к чужому лицу и трепетно, едва ощутимо поцеловал пылающую румянцем щёку. От этого жеста в груди что-то вспыхнуло и взорвалось, рождая фейерверк цветных искр по кромке радужки. Бэкхён что есть сил ухватился руками за его плечи, притягивая к себе как можно ближе. Играй, Бэкхён, повторял он про себя как мантру. Играй… Но у него не выходило, не получилось. Ресницы дрожали от лёгких порывов воздуха, а порозовевшие губы отчаянно хватали ртом табачный шлейф и аромат яблок. Бён поцеловал его, сминая чужой рот до столкновения зубами. Чанёль обнял его за талию одной рукой и прижал к себе. Пальцы второй нетерпеливо скользнули по шее и зарылись в спутавшихся чернильных прядях. Они целовались не как на сцене — сейчас для них не было никого. По рядам прошла волна восхищённых вздохов, перекликаясь с затихающими аккордами рояля. С новой волной оркестр заиграл по-новому, с ещё большей отдачей. С большей страстью. Бэкхён разорвал поцелуй, обрывая между их губами ниточку вязкой слюны. Его щёки раскраснелись от жара и стыда, а глаза заволокло густой пеленой. Пора было идти дальше, следовать сценарию. Вот только тот попросту вылетел из головы. Бён терялся в эмоциях, собственных и чужих. Парень не понимал, кто сейчас здесь — он или несчастный Стар. Чьи чувства выплёскиваются наружу чередой томных стонов и вздохов. Чьи руки сейчас трепетно обхватывали широкие загорелые плечи и оставляли на них алые разводы ногтями. Чьи ноги обвивали крепкий торс и смыкались на спине пятками. Чьи глаза неотрывно следили за движением полных губ, когда те просили о чём-то. Может быть так, что он и есть Стар? – Позволишь? — едва слышно прошептал Чанёль. Музыка заглушала все посторонние звуки, словно укрывая двоих непроницаемым пологом. Бэкхён кивнул и запрокинул голову назад, рассыпая волосы по подушке. Он не мог не позволить, не сейчас. Парень выгнулся до хруста в позвоночнике, когда чужие пальцы обжигающе нежно скользнули по бёдрам и коснулись самого сокровенного. Бён глубоко вдохнул и даже не успел подготовиться, как встретился взглядом со своими глазами на зеркальной глади потолка. Помогая себе рукой, Пак осторожно проник в разморенное ласками тело почти наполовину. Вены на его предплечьях вздулись от сдерживаемых эмоций и чувств. Так горячо и трепетно обволакивала его естество пленительная глубина. Так правильно и в то же время так болезненно, до впивающихся в кожу спины ногтей. Бэкхёна едва не вывернуло наизнанку, когда плоть оказалась полностью внутри. Он ощущал каждой клеточкой тела её соприкосновение с бархатной кожей, чувствовал пульсацию на самых кончиках пальцев. Боли как таковой не было — лишь неприятно тянули мышцы и заходилось в судорогах сердце. Музыка стала слаще, пленительнее, медленнее. Взмокшие от пота ладони скользнули по его плечам и спустились ниже, после накрывая бледные холодные пальцы. Они сцепились в замок с чужими, горячими; задрожали от наслаждения, стоило только смуглым бёдрам двинуться навстречу. Снова были качели: вперёд-назад, вверх и вниз. Отчаянно зализывая засосы на напряжённой шее, Чанёль прижимался грудью к бледной груди. Он двигался размеренно и в такт мелодии рояля. Кусал от удовольствия губы и не сводил напряжённого взгляда с лица Бэкхёна. Тот, кажется, совсем потерялся в водовороте собственных эмоций. И Паку оставалось ещё немного, чтобы сорваться следом за ним. За тонким белоснежным пологом из тюля творилось волшебство. Поистине загадочное действо, поражающее красотой воображение. Два тела извивались навстречу друг другу, сплетаясь руками и ногами в единый живой организм. Руки Чанёля хватались за худые бёдра словно за опору; единственное, что всё ещё держало его на этой земле. Жадные ладони Бэкхёна смыкались на его боках и оставляли за собой алые следы, словно пытались заклеймить. Желание и нежность, возбуждение и страсть. Чувства конденсатом оседали на коже, скатывались бисеринками пота вдоль ступенек изогнутых позвонков. Бёну казалось, что удовольствие разрывает его на части, терзает душу вместе с бренным телом. Ему впервые было хорошо настолько, что хотелось плакать. Впервые похоть затмевала море. Пшеничное море локонов чужих мягких волос. Они смотрели друг другу в глаза, так, как любил Бэкхён. Без единой репетиции, они играли свои роли на «ура». Даже лучше. Но кто бы знал, как тяжело давалось Чанёлю сдерживать себя и не скулить от разрывающих грудину чувств. Как яростно, до зуда в локтях ему хотелось сгрести худое тело в охапку. Закрыть его собой от посторонних глаз, чтобы никто не видел, как скатывается по раскрасневшейся щеке чернильная слеза. Шершавая ладонь накрыла возбуждённую плоть, принимаясь торопливо скользить по стволу. Бэкхён знал, что не сможет сам. Знал, что до разрядки им обоим оставалось далеко, а времени мало. Он из последних сил заставлял себя не жмуриться и дышать глубже. Изображать во взгляде трепет первой ночи и играть, до конца играть свою роль. Но удавалось с трудом, потому что в груди всё заходилось криком. По оголённым нервам било удовольствие, всё сильнее с каждым плавным проникновением. Узел внизу живота грозил вот-вот натянуться и лопнуть. Расплескать невиданный ранее коктейль из правды и лжи. Скрипка стонала вместе с ними. Её мелодия забиралась за шиворот и щекотала оголённую шею и обожжённые калифорнийским солнцем ключицы. Чанёль сделал пару резких движений и вышел, так и не вознёсшись до небес. Но он продолжил доводить до исступления Бэкхёна, ласкал до кровавых звёздочек под веками. Бёна накрыло наслаждением с последним аккордом, взорвавшим воздух громом клавиш. Он распахнул глаза и утонул во взгляде, полном отчаяния и боли. Прежде никогда Бэкхён не видел в себе столько живого и оголённого. Того, что отражалось сейчас в далёкой зеркальной глади. Белая лава остывала на коже живота и чужих пальцах, которые не торопились исчезать. Бэкхён успел перехватить один лишь вздох, как снова лишился кислорода в лёгких. – Я люблю тебя. Чанёль смотрел на него в упор, буквально вспарывая темнотой своих зрачков его душу. Заглядывал в самые сокровенные глубины, о которых Бён и сам не подозревал. В ушах звенели отголоски его голоса, чуть хриплого от возбуждения в последней стадии. В сценарии этого не было. Свет медленно погас, а тяжесть чужого тела исчезла в темноте. Бэкхён торопливо заморгал, прогоняя набегающую пелену слёз. Что только что произошло — стучал вопрос в пустой от пережитого голове. Что же он упустил? За тонким пологом плясали мягкие тени. По краю сцены скользнул луч, выхватывая в сумраке статный силуэт. Чанёль сидел подле мольберта, перебирая пальцами нетронутые кисти. На нём были просторные белые брюки и рубашка, небрежно накинутая на плечи. – Прости, моя звезда, — пропел он тихо, бросая взгляд куда-то в высоту. — Твой небосклон не досягаем для меня, прости. Сияешь ты во тьме, неверным освещая путь. А я… Мне остаётся лишь любить тебя с земли. Тонкие искусанные губы задрожали, кривясь в болезненной улыбке. Бэкхён прикрыл глаза и ухватился за окутавшее тело покрывало. По коже прошлась волною оглушительная боль, затапливая грудную клетку раскалённой лавой. В голосе Чанёля было столько отчаяния и сожаления, сколько нет соли в океане. Он бередил давно затянувшиеся раны и причинял новые, ещё болезненнее предыдущих. Неужто любовь и правда бывает так жестока к слабому, человеческому сердцу? Неужто лишь страданиями проложен путь к мгновеньям счастья? Бэкхёну хотелось разрыдаться от заполняющих голову мыслей, но он ещё находил в себе силы сдерживаться. – Не забывай мою любовь, — не унимался хриплый голос. — Не забывай, что мне всего дороже твой ласковый и нежный взор. Твои изящные запястья я целовать готов бы вечно. И жизнь отдал бы, только попроси. Моя любовь к тебе сильнее жизни. Сильнее смерти… Я подарить готов тебе свободу, что плещется в отчаянном сиянии твоей души. Лети же, птица! Прошу тебя, не думай обо мне! Моя тоска не стоит твоих крыльев. Я выдержу, а ты лети… Лети же! Сияй мне! Музыка на мгновение стихла. Бэкхён услышал, как зашуршали тяжёлые шторы кулис. Свет заскользил по сцене и замер на развороченном ложе. В самом центре его стоял Бён. Бледные руки и плечи казались почти прозрачными на фоне лазури струящейся к ногам ткани. Испуганные, блестящие влагой глаза взирали на распростёртую перед парнем пропасть зала. Он оглянулся по сторонам и сделал робкий шаг вперёд, едва касаясь стопами холодного пола. Бэкхён дрожал, как осиновый листок на ветру. Он чувствовал себя как никогда обнажённым, голым до самого сердца. Его губы дрожали, и парень вот-вот готов был сорваться на плач. Всё было настоящим. И боль в груди, и прощание, и любовь. Всё было настоящим и разрывало на части его хрупкую душу. – Почему? — прохрипел Бён. По щеке скатилась слеза, и размазалась тушь по коже. Он небрежно смахнул её ладонью, но следом скатилась другая. — Почему ты ушёл? Трепетно запела скрипка и пальцы пианиста коснулись белоснежных клавиш. Бэкхён сделал несколько шагов к краю сцены и рухнул на колени, поднимая глаза к потолку. Его голос, наполненный десятками самых разных эмоций, разорвал невидимую завесу. – Почему?! Почему ты оставил меня, любимый? Мы ведь клялись, что пойдём друг за другом до самого конца! Ты помнишь, помнишь? Помнишь?! Он протянул руку к свету, подставляя худую ладонь белоснежным лучам. На коже запястья красовался огненный цветок укуса, что заставило зал ахнуть. Он был настоящим, как и всё, происходящее на сцене. Бэкхён не видел ничего, словно находился в тумане. Перед взором его стоял только пшеничный занавес волос и глаза, чернильные озёра глаз. – Мой небосклон — это ты. Сияние моего сердца навеки лишь для тебя. Я мечтал осветить этот путь нам двоим, мечтал стать маяком нашего счастья. Почему? — голос певца дрогнул; кажется, он плакал. — Почему ты не дал мне шанса любить тебя?! Отвечай! Но в ответ лишь тишина. – Я погибаю, — пропел Бэкхён, сгибаясь пополам и упираясь ладонями в пол. Кожу саднило от встречи с выщербленным паркетом, а глаза заволокло пеленой жгучих слёз. — Я умираю!***
Бокал со звоном опустился на мраморный подоконник. Он пошатнулся, но так и не упал, спасённый подхватившей его рукой. Бэкхён бродил по пустым коридорам мюзик-холла, давясь горьким шампанским. Как же он не любил этот напиток… В самом разгаре был банкет. Столы в большом зале на первом этаже ломились от закусок и выпивки. Режиссёра уже который час поздравляли с премьерой, брали интервью и лезли фотографироваться все, кому не лень. Бёна воротило от этого фарса, от всей этой лжи. Он сбежал оттуда при первой же возможности и теперь прятался в коридорах. Наверное, менеджер уже ищет его. Чанёль тоже куда-то пропал. Он пробыл на банкете с полчаса и буквально растворился в толпе. Сколько Бэкхён не высматривал средь сборища незнакомцев пшеничную макушку — парня не было. Он ушёл. Бён жаждал объяснений. Ему хотелось узнать, что же произошло между ними на сцене, и произошло ли. А может, ему попросту показалось? Но сердце с завидным упорством твердило, что нет, не привиделось. Тело ещё хранило в себе трепет и тепло чужих прикосновений на коже. Истерзанные поцелуем губы ещё болели, а в груди всё переворачивалось от тоски. Тихо скрипнула дверь и в комнату ворвался сквозняк. Пак стоял около дивана и складывал свои вещи в сумку. – Куда-то торопишься? Парень вздрогнул и выронил кофту из рук. Он обернулся: Бэкхён стоял в дверях, привалившись плечом к косяку. В его глазах отражался блеск лампочек на зеркале и пол бокала шампанского. – У меня дела. – Ничего не хочешь объяснить? — деланно спокойным голосом поинтересовался Бён. Он оторвался от проёма и сделал шаг внутрь. — Например, что произошло сегодня на сцене? – Не понимаю, о чём ты, — Чанёль пожал плечами. Старательно пряча глаза, он продолжил набивать свою сумку вещами. Только теперь его движения стали рваными и хаотичными; руки заметно дрожали. – Не понимаешь, значит? — усмехнулся Бён. — Повернись ко мне… Посмотри на меня, Чанёль! Его крик разнёсся эхом по пустому коридору. Руки Пака замерли; он вздохнул и обернулся, встречаясь с собеседником взглядом. – Посмотрим мне в глаза и скажи, что ничего не было. Скажи это… Бэкхён подошёл к нему вплотную, задирая голову выше. Его скулы болезненно напряглись, а челюсть едва заметно дрожала. Он хотел знать правду. – Я… — судорожно выдохнул Чанёль. Даже с высоты собственного роста парень сейчас казался мальчишкой. Глупым, неуверенным в себе мальчишкой. — Я не могу. – Ты сказал, что любишь меня, — выплюнул ему в лицо Бён. Сколько же сейчас кипело в нём злобы. – Ах, ты об этом… — Пак нервно усмехнулся и отвёл глаза. — Это была всего лишь импровизация. Не бери в голову… – Импровизация, — тихо повторил Бэкхён. — Всего лишь импровизация. Парень попятился назад, врезаясь спиной в стену. – Импровизация, говоришь? — надломленный подступающей истерикой голос сочился ядом. — А может быть ты попросту заигрался, а? Увлёкся своей бурной фантазией… Представил на моём месте его, да? Всё равно с кем, ты видишь его? – Что? — растерянно выдохнул Чанёль. Он машинально сделал шаг навстречу, настороженно вглядываясь в черты чужого лица. — Ты неправильно всё понял… – Почему? — вдруг совсем тихо прохрипел Бэкхён. Его губы улыбались, а глаза плакали чернильными слезами. — Почему ты ушёл? Пак вздрогнул от неожиданности — Бён пел. Пел свою партию, привалившись плечом к обшарпанной стене гримёрной. Пел, и с каждым прозвучавшим звуком словно рушилась стена, за которой спало самообладание. Кирпичик за кирпичиком выбивались из кладки эмоции, заставляя пальцы сжаться в кулак. – Почему?! Бэкхён выскочил в коридор, размазывая по лицу горькие слёзы обиды. Чанёль окликнул его и бросился следом, но парень не слушал. Оглушительно хлопали двери на его пути, и Бён едва не споткнулся о провод, выбегая на сцену. – Почему, почему, почему?! Его голос отражался от стен и ударял по чужой черепной коробке, заставляя жмуриться от боли. – Бэкхён, прошу, хватит! — позвал его Пак, следом выныривая из-за кулис. – Почему?! Почему ты оставил меня, любимый? — Бэкхён обернулся у самого края; его глаза были красными и полны слёз, а вены на шее вздулись от усердия. — Мы ведь клялись, что пойдём друг за другом до самого конца! Ты помнишь, помнишь? Помнишь?! – Бэкхён, пожалуйста… – Мой небосклон — это ты, — парень протянул руку, словно приглашая. — Сияние моего сердца навеки лишь для тебя. Я мечтал осветить этот путь нам двоим, мечтал стать маяком нашего счастья. Почему? — он сделал шаг назад. — Почему ты не дал мне шанса любить тебя? Чанёль замер в нескольких метрах от парня. Он тяжело дышал и кажется сам готов был расплакаться. Ещё никогда этот зал не видел таких оглушительных эмоций. Ещё никогда тишина не была такой говорящей, кричащей. Бэкхён путался в ногах и собственных чувствах. Он уже не мог различить, чья боль выплёскивается наружу нескончаемым потоком. Стар или же сам Бён сейчас насиловал голосовые связки до хрипа. Он или Стар ждал ответного шага, жаждал прикосновения к раскрытой ладони. Чего же ты хочешь, глупый мальчишка? Кто же ты — актёр или роль? – Прости, моя звезда… — Чанёль сделал шаг навстречу. Бэкхён вздрогнул от неожиданности и оступился, стремительно падая вниз. Сердце Пака дрогнуло и зашлось галопом, а с губ сорвался пронзительный крик, — Бэкхён! Парень не успел даже испугаться, кубарем скатившись на дно оркестровой ямы. Руку прошибло болью, а перед глазами вспыхнули яркие искры. – Я умираю, — всхлипнул Бён, закрывая лицо ладонью. За собственным оглушительным пульсом он не слышал, как застучали по пыльным ступенькам тяжёлые подошвы ботинок. — Уже давно умер.***
– Гипс снимут через пару недель, — устало произнёс Чен. — Холдон уже начал поиски нового солиста. Не волнуйся, за этот спектакль тебе заплатят, как и договаривались. – Будет весьма кстати, — хмыкнул Бэкхён. – Мне его выгнать? — спросил менеджер, кивая на уснувшего в кресле Чанёля. – Не надо, — Бён едва заметно улыбнулся. — Спасибо, можешь идти. Я позову тебя, если нужно будет. – Хорошо. Когда за мужчиной закрылась дверь, Бэкхён вздохнул и перевёл взгляд на Пака. – Я знаю, что ты уже не спишь. Чанёль торопливо распахнул глаза и тут же зажмурился от яркого света. В больничной палате, куда поместили пострадавшего, всё было заставлено цветами. Пресса со скоростью света разнесла весть о том, что один из главных солистов скандальной постановки сломал руку, свалившись в оркестровую яму. Обстоятельства случившегося тщательно скрывались — правду знали только двое. Пак проехался ладонями по лицу, прогоняя сонливость. Он придвинулся к постели больного и с виноватым выражением заглянул ему в глаза. – Как ты? Хриплый ото сна голос вызвал лёгкую улыбку. – Рука под гипсом чешется, — ответил Бэкхён и откинулся на подушку. — А ещё голова раскалывается… – Мне позвать врача? — обеспокоенно спросил Чанёль. – Не надо. Между ними повисло молчание. Бён неотрывно следил за длинными пальцами, которые поправили ему одеяло и проводок капельницы. Горечь и вина буквально ощущались на языке, готовые вот-вот выплеснуться в слова. – Бэкхён, прости меня… — затараторил Пак, но его перебили. – Перестань, Чанёль, — серьёзно сказал Бэкхён. — Я сам виноват, что упал. Нужно было смотреть под ноги… – Я не об этом. Парень подался вперёд и взял больного за руку, стараясь не потревожить вонзённую в кожу иглу. Он опустил глаза и поджал губы, собираясь с мыслями. – За что ты извиняешься? – За то, что соврал тебе тогда, — Чанёль поднял голову, и их взгляды встретились. – То, что я сказал тебе на сцене, не было импровизацией. Я был искренен в своих словах, и я правда… Люблю тебя. И тем, кого я представлял, оказавшись в постели с кем-то, всегда был только ты. – Как давно? — удивлённо выдохнул Бён. Услышанное никак не укладывалось у него в голове — он не верил. Но с души, помимо воли, словно камень свалился. Стало так легко дышать и нещадно защипало в уголках глаз, только уже не от боли. Теперь ему хотелось рыдать от счастья. – Почти восемь лет, — ответил Пак. Он привалился плечом к прикроватной тумбочке и бережно огладил чужие тонкие пальцы. Такие холодные… – Я влюблён в тебя с тех пор, как мы вместе учились в консерватории. Ты не помнишь уже — я ведь учился на композиции, а у тебя был эстрадный вокал. Но у нас были совместные пары по истории музыки… – Да, — подал голос Бэкхён. Он усиленно напрягал память, стараясь припомнить. — Мы занимались вместе с композиторами, это я помню. – Да не важно уже… — усмехнулся парень. — Я знал, что ты меня не вспомнишь. – Но как же тогда ты оказался здесь? Как стал певцом? – Никак, — Чанёль пожал плечами. — Я им и не стал. Закончив консерваторию, я работал по профессии — писал музыку на заказ; играл на закрытых вечеринках в элитных клубах. Так мы с Холдоном и познакомились. – Тогда я не понимаю, — Бэкхён был удивлён. — Почему ты согласился на эту роль? Тебе нужны были деньги? – Боже, деньги… — Пак даже рассмеялся, чем ещё больше удивил собеседника. — У меня много денег, Бэкхён. Я могу позволить себе многое, и даже сверх того. Я могу позволить себе практически всё… – Но не меня. Певец смотрел на парня серьёзным, пронзительным взглядом. Чанёль протянул свободную руку, желая коснуться его щеки, но тот увернулся. – Ты всё подстроил… – У меня не было другого выхода, — с грустью в голосе произнёс Пак. Он соскользнул с кресла и опустился на колени, прижимаясь губами к ладони на здоровой руке. — Я узнал, что ты заключил контракт с какой-то корейской компанией и теперь собираешься стать айдолом. Что ты хочешь навсегда уехать из Штатов и остаться жить в Корее… Я не знал, что мне делать… – Ты мог просто позвонить! — воскликнул Бён. — Мог просто пригласить на свидание, в чём проблема? – Я такой дурак, Бэкхён… – Это уж точно, — парень покачал головой. — Где ты раздобыл сценарий и музыку? – Написал, — ответил Чанёль и отвёл глаза. Он кожей ощущал негодование, которое вспыхнуло в этот момент в чужом взгляде. — Я писал партию Стара специально под тебя и даже слова… В них вложен настоящий смысл. Я готов был тебя отпустить… – Ты меня и не держал! — возмутился Бэкхён. – Не держал, — парень кивнул, — но мог бы. Смог бы, если бы захотел. В комнате воцарилось молчание. Пак склонил голову и ждал своего приговора, не смея поднять глаза. Его пальцы трепетно сжимали пальцы Бёна, словно обещали, что всё будет хорошо. – Чен! — позвал певец спустя несколько минут. Следом скрипнула дверь, и мужчина протиснулся в палату, в нерешительности замирая на пороге. Его удивлённый взгляд остановился на Чанёле, который так и не поднялся с колен. – Ты что-то хотел? – Мороженое, моё любимое, — ответил Бэкхён. Спустя несколько секунд он кивнул и на парня у своей постели. — И этому, лимонное. Менеджер удивлённо моргнул и послушно кивнул, после исчезая в коридоре. Когда два бумажных стаканчика оказались на прикроватной тумбочке, Бён выжидающе уставился на Пака. – Что? — растеряно спросил Чанёль, ожидая подвоха. – Ты кормить меня собираешься? — выпалил Бэкхён, плохо скрывая улыбку. — Я правша, если ты не заметил… – Да понял я, понял! Позже вечером, когда солнце опустилось за горизонт и на небосклоне высыпали первые звёзды, Бён почти провалился в сон. Он устроил голову на плече Чанёля, которому позволили остаться в палате до утра. Но только в первый и последний раз! – Поехали со мной в Корею, — тихо произнёс Бэкхён, рассматривая узоры на больничном покрывале. – Мой корейский ужасен, — с улыбкой выдохнул Пак. Он обнял парня за плечи и осторожно прижал к своей груди, стараясь не потревожить руку. – Я позанимаюсь с тобой, — певец поднял на него глаза. — Серьёзно, поехали. Ты ничего не теряешь… – Отправиться в путь за моей путеводной звездой? — прошептал Чанёль, бережно касаясь губами бледного лба. – Именно, — блаженно выдохнул Бэкхён, смыкая веки. — Я буду освещать тебе путь… Только не отставай! – Вот ещё, — хмыкнул парень. — Ни за что.***
Вокруг, докуда только хватало глаз, простирался сияющий океан. Живые волны не набегали на берег, оставаясь в пределах металлических ограждений. Огромный концертный зал под открытым небом был забит до отказа, а над головами сотен людей мерцали первые звёзды. Вспыхнул яркий луч прожектора, выхватывая стройный силуэт на самом краю сцены. Тонкие пальцы, закованные в серебристые кольца, трепетно сжимали микрофон. Белоснежный пиджак светился в темноте, как и сотни ярких лайтстиков в зрительском океане. Взгляд подведённых угольным карандашом глаз скользнул по головам и розовые губы изогнулись в ласковой улыбке. Зазвучали первые аккорды — зал вмиг пробудился, поднимая шелест волн. Сильный, пленительный голос взметнулся в небеса, заставляя сердца замереть от восторга. Он запел о любви, прекрасной и такой далёкой в этот миг. Запел о любви Звезды и покорённого ею Художника, о Творце и Музе. Запел о Мечте и Реальности, о Наслаждении и Боли. Запел о Себе и о Нём, запел о Них. Луч света раздвоился и скользнул по сцене, являя зрителям ещё одного певца. Он держал микрофон уверенно, с удивительной твёрдостью, и с каждым новым звуком ускорял шаг. Его голос оказался мягким и слегка хриплым; дарил тепло и надежду. Сплетаясь вместе с чужим, он рождал пленительную симфонию грусти и радости, вечности и конца. Мелодию любви и отчаяния. Не сдерживая рвущихся из груди эмоций, Бэкхён вскинул руку к небесам. Он смотрел в упор на Чанёля, который улыбался ему с другого конца сцены. Теперь у них была одна партия на двоих. Написанная временем, слезами и раздорами, она звучала как никогда чисто и искренне. Пак двинулся ему навстречу, сокращая разделяющее их расстояние. Бён сделал тоже самое и спустя пару мгновений они стояли друг подле друга. Звук разрывал сердца и барабанные перепонки, а зал восторженно подпевал. Чанёль протянул руку и коснулся пальцами чужой щеки, заглядывая в блестящие любимые глаза. – You are my guiding star.* * — «Ты моя путеводная звезда».