Стража

Тени у порога толпятся. Глупость какая, верить, что свет спасёт от теней. Только тьма большая поглотит их, сожрёт и не станет тогда теней, сгинут они в чреве мглы. Царю молится, но не святые гонят мёртвых от порога, а грешники, какими и демоны брезгуют. Образа святых мутнеют и сохнут; разве им тягаться со злобой и яростью, что тянут свои липкие гнилые руки к царскому изголовью? Нет, слабы они в своём смирении. Только ярость и гнев спасут Иоанна от дел рук его. Только чёрное сердце почует беду, как родную сестру, только колдуну дано разглядеть путы заклинаний. Спи, царь - нет страшнее чудовища, чем то, что делит с тобой постель. Иоанн спит - а по тёмным углам копошатся чудища, сверкают глаза звериные и человеческие: приходят в царские покои и души неупокоенные, и порождения ворожбы недругов. Но боятся; сам Фёдор - суть непроглядный мрак, но глаза у него горят сатанинским пламенем. Только ни чёрту, ни Богу Басманов не принадлежит - другие силы, древнее христианских идолов, питают его. Видел бы кто, как царское ложе обьято тьмой непроглядной, только руки, словно белые лебеди, плывут среди мрака, да глаза - омуты, омуты пламенеющие. Увидел бы Иоанн, прогнал бы со двора, приказал бы гнать по лесу босиком, пока не сгинет в чаще окаянный - но он не увидит. Спит царю, и ничто его сон не потревожит. А в ночи, далеко-далеко от царского двора, ревут костры высокие - так сёстры зовут силы, которые ни одному государю не одолеть, и соединяются в танце тьма и свет, сплетаются тела и травы - ведьминские шабаши гуляют от покоев подземного короля до самых небес, но никто не увидит их. Слышит Фёдор, как проклинают его сёстры, клеймят предателем - но разве не его трудами спит опричнина, а не рубит головы ведьмам? Разве не он терпит проповеди и молитвы, а они что плети свистящие ложатся на его тело? Спит мирно Иоанн, и во сне разум его успокаивается. В эту ночь стучится в окно милая Анастасия, ушедшая слишком рано, чистая душа и перед ней тьма расступается. Анастасия касается прозрачной рукой чела Иоанна, и на лице его мелькает светлая улыбка. Редко приходит княжна, но в те ночи, когда она заглядывает проведать своего мужа, Фёдору спокойней. Сколько ни пой колыбельных, не шепчи заговоров, не плети сонных сетей - все равно разум Иоаннов во сне порождает страшных чудовищ. Фёдор бьётся с ужасами царёвой души еженощно, только полчища мёртвых все больше и больше, и плодит их Иоанново сердце - только Анастасия, милая Анастасия, может исцелить его. Фёдор смотрит устало, как ведёт бледная длань по серебристым прядям и из последних сил складывает заговоры, чтобы беду отвести, чтобы зверь лютый, порождение ведьмино, не впился в жилу и не выпил жизнь, чтобы не тронуло лихо, развернулось у порога, как пришло. И Анастасия касается высокого лба Фёдора невесомо, отправляя в покой родного ему мрака. Гудят костры за лесами, пляшут ведьмы и клянут своего брата. Но не дойдут их злые речи, не доведут до беды: княжна защитит от наговоров Фёдора. За то, что сотню ночей до этого Фёдор царя от лиха берёг и не смыкал глаз, пока не отступит нечисть от порога. Иоанн спит. Его день начнётся с молитвы.