Первый и последний раз

Вот в такие моменты Тарасов словно меняется. Он кутается в свою меховую жилетку, неловко перехватывает пальцами горячую кружку с чаем, поправляет очки, зябко ежится. Валера вспоминает, что он уже разменял пятый десяток, что у него у самого проблем со здоровьем масса. Сейчас он кажется таким слабым, далеко не молодым. Человеком, а не железным тренером. Харламов накидывает ему на колени мягкий плед, Тарасов тут же поднимает голову, улыбается мягко: - Спасибо, Валер, - и снова утыкается в газету. Харламов поднимается, включает лампу. Не хватало, чтобы он еще и глаза портил. В такие вечера надо просто быть рядом, не шуметь. И вовремя менять горячий чай, включать и выключать свет. И напоминать, когда пора спать. Почему-то дома Тарасов совсем другой. Неловкий, тихий, забывает о режиме, правильном питании. Вот и кормить его тоже нужно вовремя. - Толь, уже поздно. Может спать? – Харламов зевает уже. - Что? Ах, да… Наверное. Тарасов снимает очки, жмурится. Глаза у него всегда кажутся такими беззащитными. На переносице остаются следы от очков. Валера тянется к нему, проводит кончиками пальцев по спинке носа, целует в висок. - Пойдем спать? - Да, Валь, идем… Он спит в старой футболке, в пижамных штанах. И Харламов искренне не понимает, делал он так всегда или только сейчас, словно закрываясь от него. Сам Валера спит в одном белье. Они укладываются спать, Валера легко обнимает Тарасова, лежит спокойно пару минут, осторожно подцепляет пальцами край футболки, касаясь оголенной спины. - Валер, убери руку, - тихо, без агрессии просит Толя, чуть дергаясь. Харламов вздыхает, но ладонь убирает, обнимает поверх футболки. Так каждый раз. Ему разрешено касаться только лица, волос, шеи, рук. И все. - Почему, Толь? – тихо, сдавленно спрашивает Валера, первый раз решившись. - Что почему? – голос у него уставший, почти шепот. - Почему ты мне не позволяешь этого? – Харламов сам почти шепчет. – Это же нормально для любой пары. Я хочу тебя везде касаться, и не просто касаться. - Не говори глупостей, Валер, - Тарасов даже не открывает глаз. – Ты не хочешь. Тебе просто любопытно, каково это. - Не решай за меня. - Валь, - он чуть отстраняется, смотрит в упор, чуть щурясь. – Тебе хочется переспать с волосатым, пятидесятилетним стариком? Думаешь, у меня там все гладко и пахнет розами? Харламов даже запинается, но тут же возражает: - Да что за ерунда? Ты не старик, это раз. И пахнешь ты приятно, это два. И мне действительно хочется, это три, - он насупился. – Можешь считать меня ненормальным извращенцем. - Я так и считаю, - беззлобно отзывается Тарасов. – Валь, я не мальчик уже. Может, у меня вообще не получится ничего… - Так дай я попробую, - дергается Харламов. – Пожалуйста. Толя молчит несколько минут, кажется. Только смотрит Валере в глаза, решаясь. И ничего не говорит, только обнимает за шею, притягивая к себе, целует в губы. В конце концов, пусть. Зато больше Харламов не будет об этом просить. Если вообще не уйдет. Валера как будто чувствует, что получил разрешение. Отстраняется от губ, тянет футболку Тарасова вверх, откидывая в сторону. И уже взглядом ласкает грудь, ведет ладонью от шеи к животу, наслаждаясь ощущением горячей кожи, чуть щекочущих ладонь волосков. - Нравится? – как-то равнодушно спрашивает Тарасов, закидывая руки за голову, устраивается удобнее. - Нравится, - эхом откликается Валера, медленно поглаживая грудь кончиками пальцев. Словно запоминает, изучает. Черные волоски на груди тонкой дорожкой спускаются к краю штанов. Харламов на мгновение замирает, поднимает голову, шепчет хрипло: - Не смей меня останавливать, ясно? Тарасов не отвечает, но и не возражает. Валера наклоняется ближе, касается губами груди, прокладывая влажную дорожку из поцелуев. Пальцами ведет по бокам, чувствуя, как дышит Толя, слыша биение его сердца. И запоминая. На левом боку три родинки в ряд, на животе шрам. А ребра ощутимо выступают. А если чуть царапнуть ногтями где-то у живота, Тарасов не сдерживает прерывистого вздоха, дергается. Валера губами накрывает сосок, перекатывает во рту, ласкает языком, чувствуя, как тот твердеет. Отстраняется, легко дует. Проводит губами ко второму, выполняя все то же самое, еще и прикусывает легко. Целует уже живот, точно по дорожке волос. И да, ему это действительно приятно, тело затапливает возбуждение, дышать тяжелее. И пахнет Толя приятно, мылом, какой-то выпечкой и совсем легкий аромат бергамота. Харламов отстраняется ненадолго, тянет вниз штаны вместе с бельем. Улыбается слабо, осознавая, что Тарасов далеко не так равнодушен, как хочет казаться. Валера осторожно касается плоти. Сначала кончиками пальцев, потом обхватывает ладонью, ведет сверху вниз и обратно. Толя шумно втягивает воздух сквозь сжатые зубы, явно инстинктивно толкается в ладонь, тут же замирает. И напряжен, это видно, ощутимо. - Ну ты что? Тииихо, - успокаивающе тянет Валера, касаясь губами живота, ниже к паху. - Валь, - голос у Тарасова сиплый, непривычный. – Ты же не собираешься… Он не договаривает фразу, захлебывается воздухом, чувствуя прикосновение губ к плоти. Харламов уверен, хоть и робок еще. Обхватывает губами головку, осторожно посасывая, вспоминая собственный скудный опыт, пытаясь предположить, как должно понравиться Толе. Самому ему просто приятно доставлять удовольствие. А еще приятно касаться, проводить ладонью по горячей коже, осторожно поглаживать яйца. И чувствовать, ощущать, как реагирует на каждое движение Тарасов. Если лизнуть, можно услышать шумный вдох. А если вобрать глубже, то даже тихий стон. Толя пытается сдерживаться, Валера это чувствует, но до сих пор не понимает зачем. Харламов наращивает темп, лаская губами, языком, помогая себе руками. До конца он вобрать так и не попытался, не рискнул. Головка толкнулась в гланды, Тарасов дернулся, охнул сдавленно: - Валерраа… На большее его уже не хватало. Валера старался доставить как можно больше удовольствия, пытаясь угадать малейшее желание. И даже не понял, когда вдруг Тарасов выгнулся дугой, кажется, попытался отстранить Валеру. Тот ощутил влагу на языке, но как-то даже не подумал отстраниться. Противно не было, неприятно тоже. Толя вздрагивал у него в объятиях, путаясь пальцами в волосах. Харламов отстранился, когда он затих, расслабляясь. И голос был хриплый: - Валя, ты… тебе… Он не успевает спросить «Тебе было противно?». Валера поднимается с кровати, чувствуя, как дрожит все внутри, выдыхает коротко: - Я сейчас… прости… И выбегает из комнаты. Тарасов судорожно вздыхает, проводит ладонями по лицу. «Старый дурак, поддался на уговоры мальчишки». Он встает, натягивает штаны, направляясь вслед за Харламовым, уверенный, что того сейчас рвет от отвращения где-нибудь в ванной. Валера действительно в ванной. Только занят он явно другим. Он даже не закрыл дверь, едва прикрыл. Харламов стоит в ванне, откинувшись на кафельную стенку. Тарасов не может отвести взгляда от пальцев, скользящих по возбужденной плоти. Валере хорошо, ему явно очень хорошо, даже стоны он не пытается сдержать. Мгновения кажутся вечностью. Харламов тихо вскрикивает, сползает по стенке вниз, сжимается на дне ванной. Тарасов еще стоит в дверях, пытаясь осознать. Валере действительно так понравилось? В голове не укладывается. Толя подходит ближе к ванной, выключает воду. Харламов вскидывает голову, щурится, выдыхает тихо, с робкой улыбкой: - Прости… я не удержался. - Глупый, - Тарасов тянет его за руку, заставляя встать, кутает в полотенце. – За что извиняешься-то? Валера пожимает плечами, ему просто как-то неловко. В спальню они возвращаются вместе. Харламов натягивает белье, залезает под одеяло, тут же притягивая к себе Тарасова. - Тебе же хорошо было? - Валь, ты дурак, - смеется Тарасов. – Разве по мне было незаметно? Мне было очень и очень хорошо. Он поглаживает Харламова по влажным волосам, не может удержаться: - Не ожидал, что тебе так понравится. Валера фыркает: - Ну да, конечно. Ты же был уверен, что прав. А мне тоже было хорошо, знаешь? И уж точно не только в ванной. Толя улыбается, шепчет тихо, прямо на ухо: - Признаю в первый и в последний раз, я был неправ. Спасибо тебе.