Кактусы жизни

Татьяна всегда была непредсказуема. Никогда не предугадаешь, что взбредет ей в голову сегодня. Причем, для самой Тани это все так естественно и просто, что она даже забывает предупредить о своих планах окружающих. Вот как сегодня. В ту секунду, когда Тарасов услышал звонок в дверь, он первым делом подумал, что это Валера, снова ключи потерял, наверное. Но на пороге стояла дочка, собственной персоной. Точнее уже не стояла, а висела на шее. – Папа! А я в гости! Ты же не против? – Я-то не против, – Тарасов обнял дочь, легко поцеловал в макушку. – Но почему так внезапно? Даже не предупредила. – Ой, пап, а что, обязательно? Я забыла. Она уже прошла на кухню, разгружая пакеты с едой. – У тебя наверняка мышь в холодильнике повесилась! Тарасов мотнул головой. Ощущение дежавю. Вот точно так же Валера притаскивал еду в пакетах, даже говорил так же: – У тебя в холодильнике мышь повесилась. Я видел. Танька как раз открыла холодильник, удивленно цокнула языком. – Да, пап, я тебя недооценила. Ну да ладно. Про запас будет. – Вот это верно, – кивнул Тарасов, усаживаясь на стул. – Целый год смогу питаться. Холодильник теперь был почти забит, никогда такого не было на памяти Тарасова. Ничего, Харламов парень молодой, половину съест за день, если проголодается хорошо. Татьяна уже возится с чайником. По-хозяйски так, уверенно. Валера тоже вот так хозяйничает, совершенно не обращая внимания на недовольное лицо хозяина квартиры. Вот только сейчас Тарасов поймал себя на том, что сравнивает их – детей своих. Ведь действительно детей. Оба молодые, яркие. Обоих он любит больше жизни. Вот только как-то слишком они похожи. Разве что Валера посдержаннее будет, Татьяна с детства была совершенно бесцеремонной девочкой. Дочь долго рассказывала о работе, о своих ребятах, о жизни в целом. Они вдвоем пили чай с ароматным печеньем. Тарасов искренне радовался ее приходу, соскучился действительно, потому и слушал новости, не перебивая. После чаепития Таня мыла посуду, не замолкая, кажется, ни на минуту. А потом вдруг резко перебила саму себя и спросила звонко: – Так, пап, а где у тебя веник, тряпки там, порошок… – Зачем? – вопрос ужасно глупый, но Тарасов не смог промолчать. – Уборку у тебя буду устраивать, – рассмеялась Таня. – Ты со своей спиной ведь не сможешь ничего. Она никогда не проявляла ненужного сочувствия. Да, у него болит спина. Да, он сам может убираться только по мелочи. Вот только как объяснить родной дочери, что в квартире есть кому убираться? Тарасов прекрасно помнил Харламова с веником в руке: – Толя, перестань. Я могу, и я сам буду это делать. Мне не сложно. Сиди уже. А Таня и не станет его слушать, вон уже схватила веник вместе с совком. – Пап, иди в спальню пока, ага? Книжку там почитай. Я сейчас. Тарасову ничего не оставалось, как послушаться. Он сейчас чувствовал себя старым и беспомощным. Успокаивал себя только тем, что спина у него болит не так часто. Ну, по крайней мере, пока. Таня заглянула спустя почти час. – Пап, а какой зубной щеткой ты пользуешься? А то там две стоит. – Синей, – автоматически отозвался Тарасов, не отрываясь от книги. И тут же спохватился. – Красную не выкидывай! Я… я ей бляшку на ремне чищу. И еще кое-что по мелочи. – А, ну хорошо, – дочь кивнула, скрылась за дверью. Тарасов вздохнул. Разумеется, красная – Харламова. Вот только сейчас до Тарасова стало доходить, насколько тесно Валера с ним связан. Он же уже почти живет здесь. И щетка его, и халат его в ванной. Слава Богу, сейчас в стирке валяется, со стиркой Танька возиться не будет. А уж сколько вещей Валериных по дому – футболки, штаны, шорты. Носки даже. Тарасов несколько раз ругался, что Харламов с утра не разбирается, где свои, а где чужие, и улетает на тренировку частенько в разных носках. Валера каждый раз неизменно кивал, просил прощения. И через несколько дней повторялось то же самое. Тарасов не знал, когда Валера расстался со своей девочкой. Однажды только спросил: – Валер, ты же жениться собирался. Когда свадьба? У Валеры тогда из рук выпала серебряная ложечка. Он медленно наклонился, поднял, только потом ответил. – Да никогда. Разбежались. Рас-ста-лись. Он, видимо, уже столько раз это повторял. – Это почему же? – тут же спросил Тарасов. Валера не ответил, только хмыкнул, выразительно постучал костяшками пальцев по лбу и спокойно произнес: – Пойдем спать, Толь… Больше Тарасов не спрашивал, и так понятно было. Только вот все равно очень хотелось услышать почему. И это уже попахивало каким–то самолюбием. – Папа! Я же тебе подарок привезла! – голос дочери оглушил даже на расстоянии. Кажется, Таня особо не позаботилась о том, чтобы сначала дойти до комнаты, а уже потом разговаривать. Она так и вбежала в спальню, присела на постель к отцу. – Вот! Держи! – Таня продемонстрировала Тарасову аккуратную коробочку из тонкого картона. – Достали. Как заказывал. То ли из Швейцарии, то ли из Испании, я не знаю. Но импортная, дорогущая. Говорят, мощная штука. Она поставила коробочку без единого русского слова на тумбочку. – Я тебе там инструкцию на русском написала и внутрь положила. – Спасибо, дочь, – Тарасов сжал ее ладошку. – Сколько я тебе должен? – Пап, ты чего? – она презрительно фыркнула. – Вот еще, чтобы я с тебя денег брала. Не дождешься. – Татьяна, не говори глупостей, – он выпрямился тут же. – Ты мне продуктов столько навезла, уборку вон устроила. А уж достать эту штуку столько денег стоило, наверное. – Ну и? Пап, денег не возьму! Таня скрестила руки на груди, нахмурилась. Вот упрямая же, упертая прямо. Вся в отца. Наверное, поэтому Тарасов прекрасно понимал, что спорить с ней бесполезно. – Ладно все, не дуйся, – он обнял ее за плечи. – Обойдемся обычным спасибо. – Пап, а давай ты мне по-другому отплатишь! – тут же дернулась дочь. – Ответишь мне честно на пару вопросов? Тарасов тут же напрягся. Вот такие ультиматумы он не любил, мягко говоря. – Так, Тань, ты спрашивай. А я постараюсь ответить максимально честно. – Обещаешь? – Нет, – отрезал Тарасов. – Мало ли, что ты спросишь. Но я постараюсь. Она вздохнула тяжко-тяжко, напоказ. И тут же сощурилась ехидно: – Расскажи мне, кто у тебя появился? – Что? В каком смысле? – Тарасов спустил ноги с постели, обнимая дочь за плечи. – Ну, пааап, в том самом! Я же вижу, у тебя дома явно кто-то появляется. Еду таскает, убирает, щетки вот разбрасывает… В ее «почти тридцать» она смотрела на отца, как ребенок, которому вот-вот должны раскрыть страшную тайну. – Таня, – Тарасов закатил глаза. – Вот с чего ты взяла? Может отец просто взялся за ум? – Ну вот только мне-то не надо врать! Я же вижу. И кружка лишняя одна, явно не твоя. И чай дорогой, но ароматизированный, ты же такой не пьешь. И записка! Записка на дверце холодильника чужой рукой. – Какая записка? – Тарасов даже растерялся. – А вот эта! – дочь протянула ему крохотный листочек, вырванный из блокнота. Размашистой рукой Харламова написано «Разогрей себе пожрать, не сиди голодом. Приду – проверю». Валера эту записку написал, кажется, пару недель назад. Да так и не снимал, все время повторял, что толку нет, все равно напоминать надо каждый день. Тарасов мог просто забыть пообедать, вовсе не потому что действительно забывал, просто не хотелось. А Валера ругался, что так и желудок можно испортить. Тарасов и не спорил. Вообще он давно перестал командовать и, по меткому выражению Валеры, «включать тренера». Дома все было иначе, совсем по-другому. И вот результат – расслабились. – Шерлок Холмс ты мой, – вздохнул Тарасов, аккуратно сворачивая листочек. – Ну да. Появился. Отрицать глупо, да? Но, Танюш, тебя это не касается совершенно. Следующие несколько секунд на Танином лице можно было наблюдать целую палитру эмоций. Растерянность, обида, раздражение. – Но… но я же твоя дочь! Я должна знать, с кем мой отец там крутит! – Что за выражение? – Тарасов поднялся на ноги. – Во-первых, твой отец не крутит, а встречается. Во-вторых, тебе совсем не обязательно это знать. Это мое личное дело, тебе не кажется? Он прямо поверить не мог. Это вот действительно он сейчас защищает их отношения с Харламовым? Отношения, слово-то какое. Где подцепил только? Наверняка от Валеры. Отношения бывают между мужчиной и женщиной. И уж точно нельзя назвать отношениями вот то страшное и стыдное, что происходит между ними. И плевать, что другого слова Тарасов не может найти. – Ах, не обязательно? Тогда объясни мне, папочка, почему же ТЫ постоянно лезешь в мою личную жизнь? Это же тоже МОЕ дело! Она уже почти кричала, в отличие от отца, громко так, звонко. И все равно они услышали скрежет замка и громкий, уверенный голос: – Толь! Ты дома? Я тут тебе книжку нашел. Ту самую, представляешь? Конечно, у Валеры была изумительная привычка приходить без приглашения. Точно так же, как у Тани. Вот и… встретились. Тарасов только устало прикрыл глаза, присел обратно на кровать, вздохнул тяжело, выдохнул одними губами: – Вот что мне с вами делать, дети? Таня замерла, прислушиваясь. Валера ногой открыл дверь в спальню, замер в дверях. Широкая улыбка медленно сползла с лица. Картина маслом. В правой руке книга, в левой пакет с едой. Наверное, молока купил, хлеба, мяса. Они сегодня жаркое собирались делать. Пару мгновений они так и стояли, глядя друг на друга. А Тарасов вдруг резко вспомнил, сколько лет Валере, сколько лет Тане. И разница даже не в пользу Харламова. Вот только Тарасов совершенно не хотел в сотый раз повторять самому себе, какой он идиот и с кем он связался. Надоело уже. – Паааап? Это то, о чем я думаю? – Таня почти шептала теперь. – Это его зубная щетка в ванной? Тарасов вздохнул, произнес устало как-то: – Тань, знакомься – Валерий Харламов, чемпион всея… Ну ты и так знаешь. Валь, это Таня. Татьяна Анатольевна, если еще непонятно. Ты тоже сам все знаешь. Он поднялся, встал между ними. – Так и будем стоять? Меня никто покормить не хочет, значит. Валь, отдай, – он забрал у Харламова пакеты, спокойно побрел на кухню. Никакого желания выяснять отношения у него не было. Если бы можно было как-то отвертеться, он бы уже что-то придумал. А тут он уже сам признался дочери, что у него появился «кто-то». Врать теперь бессмысленно. Они вошли на кухню вместе, спустя минуты две. Тарасов как раз разобрал продукты, мрачно размышляя, что такого запаса ему на месяц хватит. Полгорода обворовали, наверное. Пользуются авторитетами, наглецы оба. – Пап, а ты ничего не хочешь мне объяснить? – как-то совсем робко спросила Таня. Тарасов пожал плечами. – Дочь, а ты сама еще не поняла? На самом деле ему страшно, что вот сейчас родная дочь плюнет и уйдет. И вообще может быть никогда не придет больше. Это ведь стыдно, неправильно, хоть и давно привычно Тарасову. Да еще и противозаконно. Хотя уж в этом на Таню можно положиться – отца она не сдаст в любом случае. – Пап, ты серьезно? Или это шутка такая? – у нее большие, удивленные глаза. Харламов вздохнул, прошел вглубь кухни, привычно занимая любимый стул в углу. И вот это простое, автоматическое движение сказало гораздо больше любых слов. – Вот как-то так, Тань, – Тарасов развел руками. – Отец у тебя на старости лет совсем из ума выжил. Старый извращенец. Валера кинул быстрый, раздраженный взгляд на него, но Тарасов только усмехнулся. А Татьяна долго переводила взгляд с Валеры на отца, произнесла вдруг: – Нет, ну тебя-то я могу понять. А вот его… – А никого не смущает, что я тут? – Харламов явно не выдержал. Таня упала на стул напротив Валеры. – Ну них… себе папочка. – Татьяна! – возмущенно воскликнул Тарасов. – Что за выражение? Ты же девушка! Девушка даже не повернулась к отцу, разглядывала Валеру, как диковинного зверя. Правда надо отдать должное Харламову, он в ответ разглядывал ее ничуть не менее откровенно. Тарасов мысленно махнул рукой. Пусть дети играют в гляделки. А он пока приготовит нормальный ужин. На троих. Самое забавное, что эти двое даже блюда любят одинаковые. – Валера, а пойдемте в другую комнату? – вдруг резко бросила Таня. Валера кивнул, поднялся. – Вы куда? – спохватился Тарасов. – Вам здесь места мало? – Толь, ты готовь, – неожиданно уверенно произнес Валера. – А мы сейчас поговорим и вернемся. – И не вздумай подслушивать! – и это родная дочь, куда катится мир. Тарасов мысленно выругался, встал к плите. Ну и пусть разбираются без него. Хотя представить, какая там борьба сейчас идет несложно. За готовкой Тарасов никак не мог выкинуть из головы это сравнение. Дети. Похожи до невозможности. И привычки у них одинаковые, и разговоры, и вкусы. Тут же появилось противное опасение. Может он и с Валерой сошелся только потому что вот так полюбил? Как сына, которого у него не было. Как родного человека. Вот только из этой картины выбивались ночи. Невероятный Валера. Его руки, губы. Полное отсутствие стеснения и неправильное восхищение своим «Толей». Тарасов до сих пор не мог это понять. А Валера только смеялся, весело так. А может ночи надо воспринимать отдельно? Физиология и только. Жаркое было в самом разгаре готовки, когда дети вернулись. Тарасов подозрительно глянул на обоих, но ничего сказать не успел. – Толь, давай мы сами, чего ты будешь у плиты стоять? – Харламов уверенно оттеснил Тарасова в сторону. – Да, пап, давай мы поможем лучше, – Таня ловко выхватила деревянную лопаточку из отцовских пальцев. Тарасов закатил глаза: – Я еще не настолько старый. Готовить я в состоянии. А Таня вдруг чмокнула его в щеку: – Пап, мы знаем. Отдохни просто. – Толь, посиди лучше. И Валера, явно дурачась, повторил Танькин маневр, легко касаясь губами щеки. Тарасов настолько растерялся, что послушно сел на свой стул, уже не возражая. А дети смеялись, перемигивались. И готовили в четыре руки так легко и свободно, как будто всегда вместе это делали. Не сталкиваясь, не мешая друг другу. Как только умещались на кухне? – Вы о чем там говорили-то? – наконец подал голос Тарасов. – О тебе, конечно, – фыркнула Таня. – Я радовалась, что теперь за тобой есть, кому присматривать, а Валерка старательно меня убеждал, что он достоин того, чтобы обитать в этой квартире. – Убедил, как видишь, – точно так же фыркнул Харламов, расставляя на столе тарелки. Тарасов вздохнул. Он на девяносто девять процентов был уверен, что разговор был серьезным, очень серьезным. Но кто ж ему теперь подробности расскажет? Разве что потом, наедине. Он смотрел на то на Таню, то на Валеру, ища существенную разницу между ними. Не вообще, а лично в своем отношении к ним. А когда нашел, даже опешил, что не задумывался об этом. Тарасова каждый раз при взгляде на Валеру пробивало короткой, ощутимой молнией изнутри. Словно теплая волна прокатывалась по всему телу. От сердца до кончиков пальцев. О Таньке хотелось заботиться. Инстинктивно, привычно. Оберегать, защищать. И забота от родной дочери принималась с каким–то внутренним скрипом, так должно быть, но так неправильно. Взаимоисключающие понятия, но вот именно так. А Валера заботился сам. Не спрашивая, не принимая во внимание, согласен Тарасов на такую заботу или нет. И самое удивительное, что Тарасов был согласен. Вот эта забота была естественной какой-то. И принималась она легко и просто, как нечто само собой разумеющее. Если бы Тарасову кто-нибудь когда-нибудь сказал, что он будет с таким восторгом принимать заботу какого-то мальчишки, он бы разве что пальцем у виска покрутил. Они ужинали втроем в совершенно легкой, домашней атмосфере. Тарасов какое-то время ждал подвоха, не может же все быть так ровно. Но постепенно сообразил – может, потому что уже есть. Без неловких ситуаций все равно не обошлось. – О, папа! А я теперь поняла, зачем тебе тот крем, который я приперла, – воскликнула Таня, резко меняя тему. – Какой крем? – не понял Валера. Тарасов сообразил быстро: – Не крем, а мазь, – он сделал вид, что поправляет дочь. – Танька мне для спины привезла. Таня соображала буквально пару секунд, кивнула: – Ну да, мазь. Я ее достала через ребят своих. Говорят потрясная штука. – Да? – Валера смотрел как–то подозрительно. – А где она? Посмотреть можно? – Да пожалуйста, – легко согласился Тарасов. – В спальне на тумбочке стоит. Валера тут же встал, ушел в спальню. Таня зашипела: – Пап, ты чего? Он же сейчас все поймет… – Ничего он не поймет, там же ни слова по-русски. Валера вернулся быстро, держа в руках коробочку. Присел на свое место. – Мазь говорите? А вот тут черным по белому написано – крем для лица, омолаживающий, если я не ошибаюсь. Надо же, я и не думал, что такие есть. Убирает морщины, что-то тут еще… Прямо чудо-лекарство какое-то. Он поставил коробочку на стол в сторону, взглянул на Тарасова: – Толь, нахрена? Тарасов даже растерялся: – Валь, там же все на иностранном. Чего ты там прочитал-то? – Ты меня опять недооцениваешь, как всегда, – Валера крутанул коробочку. – Вот тут такие странные буковки, видишь? Испанский это, Толь. Думаешь, я по-испански читать не умею? Тарасов ощутил себя болваном, но тут же взял себя в руки: – Ну да, забыл. Прости, – он уткнулся в тарелку, но Харламов так просто не успокоился. – Я же спросил – нахрена? – Валер, ты чего тугодум такой? – влезла Танька. – Папа рядом с тобой молодым хочет выглядеть и красивым. Чего ты его смущаешь? Валера пару секунд растерянно хлопал ресницами, потом фыркнул и произнес спокойно так: – Тань, а для меня твой папа и так – молодой и красивый. Не веришь? – Верю, – Татьяна улыбалась. – Осталось, чтобы он поверил. – А ничего, что я тут сижу? – не выдержал Тарасов. – Я вам не мешаю? Дети рассмеялись, дружно так, в голос. Тарасов вздохнул и снова уставился в тарелку. Вот только почему-то уже не было неловко и стыдно. Только легко и спокойно. Кажется, рядом с этими обормотами по-другому нельзя. После ужина Таня засобиралась домой. Валера остался на кухне мыть посуду. Тарасов провожал дочь, стоя в прихожей. И только там Таня в первый раз стала серьезной, взяла отца за руку: – Пап, а скажи мне честно… Ты всем доволен? Тарасов вопросительно вскинул брови, но ответил спокойно и честно: – Я счастлив, Танюш. И это чистая правда. – Ты его любишь? Тарасов фыркнул: – Ох, женщины. Все-то вам надо понимать через эти слова… Знаешь, я ему никогда это не говорил. Но да, люблю. Таня ничего не ответила, только крепко-крепко обняла отца, повиснув на шее. Попрощалась быстро и вылетела из квартиры. Тарасов вернулся на кухню, замер в дверях. Валера стоял у раковины спиной, но шаги услышал. И произнес вдруг тихо: – Знаешь, ты мне никогда это не говорил. Но я и так знал всегда. Тарасов качнул головой: – А то, что подслушивать нехорошо, ты тоже знал? А то забыл, я смотрю. Валера обернулся, улыбаясь. – Ты невозможный человек. Тебе тут в любви признаются, а ты язвишь. – Мне в любви признаются? – Тарасов фыркнул. – По-моему сейчас было совсем наоборот. – Ну ты же мне договорить не дал! – О, ну я тебя внимательно слушаю. Харламов подошел ближе, легко обнял за плечи. – Толь, я… – У тебя руки мокрые, – перебил Тарасов, ухмыляясь. – Вот опять! – возмутился Харламов, убирая ладони, встряхивая ими в воздухе. – Валь, – Тарасов взял его лицо в ладони, заглянул в глаза. – Давай без слов. Валера молча пожал плечами, обнял крепко и поцеловал. Молча, без слов. Но сказал он гораздо больше, чем хотел.