Игра на двоих

Дженсен скидывает его руку с плеча, когда уже никто на них не смотрит. Вообще-то он не знает, когда Миша успел положить ее туда, потому что Дженсен ушел с закрытия конвенции первым, а Миша застрял в конце. Но вот он рядом, а его рука на плече Дженсена. Была. Все смеются и весело переговариваются о последней панели, в зале все еще громко звучит музыка, Дженсен представляет, как толпы фанатов вываливаются сквозь узкие двери видео-зала. Его мутит. Наверное, не стоило столько пить перед панелью. И на панели. Но по-другому, кажется, он бы не смог. Миша все еще рядом. Дженсен почему-то не осознает, куда они идут ― в комнату отдыха или на вечеринку к стаффу, а может, попрощаться с фанатами. Последняя панель вечно вытягивает из него все силы. ― Потерпи еще немного, ― склонившись к его уху, шепчет Миша, и его шепот пробирает Дженсена до костей. Он вздрагивает. На них, как ни странно, не обращают внимания. Мало ли о чем могут шептаться два главных актера сериала. Был бы здесь Джаред, все было бы проще. ― Бесит, ― сквозь зубы выговаривает Дженсен и нацепляет на лицо улыбку ― они идут к фанатам, которые поют хоть и набившую оскомину, но все же любимую Carry on My Wayward Son. Потом все-таки случается вечеринка со стаффом, но здесь хотя бы можно не притворяться, что без памяти влюблен в своего коллегу, однако Миша находится рядом с ним, прижимается теплым боком, шутит и смеется, поглядывая на него, словно проверяя его реакцию. Дженсена все еще тошнит. Он выходит в туалет и радуется, что никто не идет вслед за ним. В туалете он долго моет руки холодной водой и смотрит на свое отражение. Глаза красные, под ними, хоть не слишком заметные, но мешки. Он и подумать не мог, что когда-нибудь устанет играть свою роль. Правда, возможно, он давно похерил сценарий и импровизирует. Когда он наклоняется, чтобы умыть лицо, дверь открывается, и в зеркале отражается Миша. Его волосы еще более растрепаны, чем были, когда он уходил, видимо, Миша запускал в них пальцы. Он не проходит к писуарам, а прислоняется к косяку закрывшейся двери и внимательно смотрит на Дженсена. Тот ловит его взгляд в зеркале, и его на мгновение захлестывает паника ― вот они остались наедине, и сейчас может случиться что-нибудь, что в конец убьет его настроение, но потом он набрасывает на себя независимый вид. ― Что, мне отлить нельзя в одиночестве? Где-то здесь скрываются восторженные девочки, для которых нужно сыграть сердечки в глазах? ― Дженсен. ― Что? ― срывается он, но Миша даже не морщится от его громкого окрика. ― Прекрати. ― Прекратить что? Но Миша не отвечает на этот вопрос. ― Яблочный сок? Серьезно? Шутка хороша, когда она звучит впервые, знаешь ли. ― Мог бы и не пить, ― бурчит Дженсен, вытирая лицо салфеткой. ― Но ты хотел, чтоб мы выпили. Чтоб у тебя было извинение за все то, что могло произойти на панели. Ты ведь в курсе, что фанаты сейчас обнюхивают и облизывают стаканчики, из которых мы пили, и думают: «О, так они были пьяны, тогда все понятно». Я должен был тебе подыграть, разве нет? ― Меня заебало это, ― вдруг произносит он, все еще не поворачиваясь. ― Не понимаю, почему мы должны устраивать каждый год феерию? Почему нельзя просто поотвечать на вопросы и рассказывать смешные истории? Я не такой, как ты, я устал делать из себя шута, Миша! Я устал играть то, чего на самом деле... Он прерывается, поднимая глаза и наталкиваясь на Мишин взгляд ― темный, жгучий, острый, как клинок. Дженсен сглатывает и смотрит на него через зеркало. ― Договаривай. Дженсен вздыхает. Он правда не хочет портить отношения с Мишей, это все не его вина. Он поворачивается, собираясь хотя бы попытаться увести разговор в другое русло, и тут же оказывается прижатым к Мише почти вплотную ― Миша может быть быстрым, очень быстрым, когда захочет. У него сбивается дыхание. Мишин взгляд высасывает из него все внутренности ― неприятное ощущение. Его голос насмешливый и вместе с тем с какой-то пронзительной хрипотцой. ― Скажи, что ничего не испытываешь. Дженсен молчит. Потому что он не поддается на провокации. Он не собирается идти у Миши на поводу, иначе он знает, куда они придут, но у Миши свои планы. Он целует его. Не мягко и осторожно, и не со страстью, а попросту жестко сминая губы и пропихивая сквозь них свой язык. Дженсен отталкивает его, на автомате слизывая его вкус. Миша все еще неприятно смотрит на него. ― Знаешь, это ты заебал, Дженсен. Думаешь, что если явишь миру настоящего себя, все станут показывать пальцем. Думаешь, что если немного расслабишься и не успеешь скрыть заинтересованность в другом мужчине, тебя назовут геем. Только знаешь, то, что мы делаем иногда после съемок, между съемками, вместо съемок и во время всех этих конов тоже считается. Дженсен криво улыбается. ― Я не гей. Я женат в конце концов. ― Я тоже. И я не вешаю ярлыки. Этим занимаешься ты. Дженсен молчит. Это не первый их подобный разговор, однако впервые между ними настолько напряженная атмосфера. Миша открывает рот, собираясь сказать что-то еще, но потом сжимает губы в одну линию. Крылья его носа слегка раздуваются. Он выходит из туалета, даже не хлопнув дверью. От этого Дженсену еще гаже на душе. Дженсен не собирался приходить к Мише после того, как устроил эту истеричную сцену. Он думал напиться еще больше, завалиться к себе в номер и спать вплоть до концерта Джейсона. Но вот он стоит посреди темной отельной комнаты, сжимая в пальцах ключ, который Миша дал ему еще в первый день, и не знает, что он забыл здесь. Алкоголь еще не выветрился из его головы, и Дженсен думает, что совершает ошибку за ошибкой, полагаясь на свой разум этим вечером. Ну какого черта он сюда приперся? Миши вообще, кажется, здесь нет. Как только он успевает подумать об этом, знакомые руки осторожно обхватывают его сзади. Похоже, Миша был в ванной. Дженсен хочет извиниться. Он повел себя как мудак и обидел его не заслуженно, но прежде чем он успевает открыть рот для извинений, Миша мягко целует его в ухо. По телу тут же разносится горячая дрожь, а колени становятся ватными. Дженсен чуть наваливается на него, позволяя себе находиться в его объятьях. ― Мой бедный, ― шепчет Миша и продолжает коротко целовать его, а Мишины руки медленно гладят его живот, не забираясь под рубашку. ― Тяжело тебе. Сражаться с самим собой и с целым миром в придачу. Поцелуи переходят на шею, каждый, как маленький ожог, укус расплавленной страсти. ― Я не хочу сражаться с тобой, ― хрипит Дженсен, обхватывая Мишины руки. Между ног у него уже пожар, и то, как прижимается к нему Миша, не оставляет сомнений, что он тоже... горит. Миша разворачивает его лицом к себе. В темноте не видно его синих глаз, зато заметны очертания губ. Дженсен знает, каковы они на вкус, и хочет ощутить их на своих. ― Со мной тебе и не нужно бороться. Они наконец целуются. Не так, как до этого ― жестко и яростно, а чувственно и страстно, и все напряжение этого дня растворяется в этом поцелуе. Миша ласкает его рот, трется языком об его язык, гладит пальцами затылок и медленно подталкивает к постели. Уже разобранной. Дженсен плавно опускается на нее, не желая прерывать поцелуй, скорее садится, чем падает, и расстегивает свою рубашку. Миша надавливает ему на плечо. ― Я все сам сделаю. И он делает. Методично раздевает его, не забывая целовать в оголяющиеся места. Единственное, что Дженсен делает сам ― скидывает ботинки. Он ждет совсем недолго, когда обнаженный Миша забирается сверху, становясь на колени, зажимая его бедра своими ногами. Он немного времени уделяет его соскам, прессу, который Дженсен так неосторожно оголил сегодня. Миша опускается ниже, не мешкая, и его горячий, умелый язык творит с Дженсеном что-то невообразимое. Он вздрагивает и стонет, когда губы Миши, пухлые, влажные смыкаются на его головке. Ему хорошо сейчас, очень хорошо. Миша способен буквально высосать все глупости из него, чем он и занимается, но вообще-то Дженсен пришел сюда скорее отдавать, чем получать. Он с трудом поднимает руку, аккуратно кладя ее на Мишину колючую щеку, заставляя его поднять взгляд вверх. Но Миша не прекращает своего занятия, и Дженсен ладонью чувствует свой член у него за щекой. Его буквально прошивает горячей волной с головы до ног, и он вцепляется в Мишины волосы, оттаскивая его от себя, чтоб не закончить это все слишком рано. ― Миш, я вообще-то извиниться пришел. ― Ммм, извинения с помощью секса, мне нравится, ― мурлычет Миша и порывается вернуться к оставленному без его ласк члену, но Дженсен все еще держит его. ― Пока что не похоже, чтоб я извинялся. Развернись. ― Ты же знаешь, я люблю, когда тебе хорошо. ― Знаю. И все же развернись. Они устраиваются на боку. Дженсен оглаживает Мишины ноги, прежде чем приступить, и тот подается бедрами вперед, будто подбадривая его. Мишин член пахнет гелем для душа, Дженсен запоздало думает, что ему самому тоже не мешало бы помыться после этого дня, но уже поздно ― Миша его ни за что не отпустит. Дженсен вбирает его в себя, чуть задыхаясь от собственного энтузиазма и такого знакомого вкуса. Он не собирается обманывать себя сейчас ― ему нравится делать это с Мишей. Приноравливаясь к позе и движениям в ней, Дженсен обхватывает Мишу за ягодицы, подавая его в себя. И тогда Миша стонет, не выпуская его члена из своего рта, а Дженсен стонет за ним вслед, потому что это слишком приятно. Он мысленно смеется при мысли о том, как они будут стонать и наслаждаться по кругу, пока не доведут друг друга до разрядки. Мысль эта наполняет его теплом. Он сильнее сжимает ладони на ягодицах, позволяет члену проникнуть глубже в его рот, к горлу. Миша ахает. ― Давай, еще, ― выстанывает он, на секунду прервавшись, но сразу же заглатывает вновь. Дженсен не может не послушаться. Он буквально трахает себя, притягивая Мишу за задницу, и несильно покачивает собственными бедрами, чувствуя, что оргазм уже близко. Миша трогает пальцами его дырку, не проникает, просто гладит, чуть надавливая, и Дженсен вдруг решает повторить эти ласки, не то чтобы он никогда этого не делал раньше, но Миша гораздо чаще оказывается сверху, чем снизу. ― Блядь, да! ― вскрикивает Миша, когда Дженсен засовывает в него палец ― немного, меньше фаланги. Он чувствует, как напряжены Мишины ноги, они буквально дрожат, хотя и должны лежать довольно расслабленно. Дженсен знает, что Мише тоже недолго осталось, и теперь ласкает губами только его головку, водя пальцем по кругу. Дженсен кончает секундой позже того, как его рот наполняется жидкостью. Часть он сглатывает, часть стекает на простынь под его щеку, но это его не слишком волнует. Куда больше его беспокоит тот факт, что его собственный оргазм скорее зависел от оргазма Миши, чем от физических ощущений. Это пугает и возбуждает одновременно. ― Ты пойдешь на концерт Джейсона? ― Нет, у меня самолет днем. К тому же я не хочу, чтоб тебе вновь пришлось играть что-нибудь этакое. Разве что ты будешь играть на гитаре. Дженсен поворачивается к нему, лежащему рядом, головой на соседней подушке, но почти не видит лица. ― Прости. ― Мм, ты, кажется, уже извинился, ― тон у Миши легкомысленный, а Дженсен слишком устал, чтоб думать о возможных двойных смыслах в его словах. Он кладет руки на Мишину талию, подгребая его ближе. ― Я на самом деле не хотел говорить те слова, ― голос Дженсена тихий, и говорит он, уткнувшись в шею Миши. Говорить тяжело, язык еле ворочается. ― Знаешь, я иногда веду себя, как дурак, в плохом смысле этого слова. Миш, я… ― Знаю, ― Миша целует его в макушку. ― Тебе нужно поспать. Дженсен вздыхает, впуская в свои легкие кубометры аромата Мишиной кожи. Он хочет сказать что-то еще, что-то важное, но Миша прав ― ему нужно поспать. Глаза почти невозможно держать открытыми, мысли разбегаются в его усталом мозгу, а руки, держащие Мишу, разжимаются. Он засыпает. На сегодня игра окончена.