***
Никто и никогда не сможет объяснить, почему мне в голову всегда влетают такие идиотские идеи. Да, я заранее проклял самого себя за тупые попытки привлечь внимание кудрявого одноклассника, но, тем не менее, уверенно шагал по улице в своих любимых конверсах и драных джинсах, неловко поправлял рукава растянутой цветастой толстовки, чувствуя себя независимым раздолбаем, которому хорошенько влетит от школьного директора. Появление на занятиях без формы — гениальный план, который каким-то образом должен был помочь мне. Словно это спасло бы меня от ненавистного «Привет, Томлинсон». Уверенность с каждым шагом растворялась в тёплом воздухе, смешиваясь с солнечными лучами, заставляя меня закусить сильно губу. Школьные ворота, школьный двор, школьники и школьная стоянка. Многочисленные взгляды со стороны, смешки и вздохи, крики и свист местных «крутых» парней. И среди всего этого затерялся один единственный зелёный взгляд. Гарри, он здесь, сидит на неустойчивых перилах, беспечно свесив ноги вниз к траве. Как обычно, улыбается солнцу и смеётся над чем-то, держась рукой за белобрысого Найла. Идеально вычищенная школьная форма: белоснежная рубашка, торчащая из-под изумрудного кардигана, чёрные джинсы и туфли. Зейн, наш одноклассник, хватает его за переливистый галстук песочного цвета, в шутку притягивая к себе, а тот легко поддаётся, обнажая белые зубы в очередной милой улыбке. Гарри Стайлс как никогда прекрасен в этот весенний солнечный день, и душа наливается тёплым шампанским, выставляя меня ещё большим придурком. Он замечает меня сквозь лоснящиеся локоны и тут же стряхивает кудри с глаз, а я вот-вот задохнусь в ожидании своего имени, но слышу лишь весёлое: — Привет, Томлинсон! Директор, конечно же, позвонил моим родителям. Рыбный пирог, практически нетронутый мной за ужином, съел толстый рыжий кот. А я так и заснул под нравоучения матери о моём отвратительном появлении на занятиях без положенной школьной формы.***
Школьные годы чудесны, не так ли? Когда люди говорят это, они не вспоминают о домашнем задании, лабораторных по физике и химии, о докладах и рефератах по истории. Не-ет, взрослые не вспоминают обо всех этих мучениях, очередях в школьных столовых, ссорах с учителями, шпаргалках, стрессах и всяких безответных влюблённостях. И когда ты начинаешь напоминать им об этих адских мелочах, они лишь смеются над тобой и машут рукой куда-то в сторону. Я всегда чувствую себя невозможно глупым после таких разговоров, ведь, чёрт! Неужели они не понимают, как же это всё-таки сложно — выносить взгляд этих глаз на себе, вроде тёплый и приветливый, дающий надежду, а потом снова слышать свою холодную фамилию, рушащую все мои планы. Как же это всё-таки грубо со стороны Стайлса. Он откровенно посылает меня и насмехается. Да, так и есть. Нужно браться за голову, хотя бы в воскресенье вечером, ведь, несмотря на взрослые насмешки, контрольные никто не отменял. Именно поэтому я устало грызу ручку, сидя за своим письменным столом, и нависаю над учебником биологии, стараясь не уснуть. Ну почему я не сделал этот чёртов проект ещё утром, как все нормальные люди? Дурацкая привычка откладывать учёбу на последний план. Смотрю на зелёную обложку тетради и хмуро прикрываю её ладонью. Не люблю зелёный цвет. Только не сейчас. Звоню Найлу, с которым нас поставили в пару на последнем занятии, и шкрябаю коротким ногтём целлофановую обложку на тетради. Снова непонятные нервы цепляются за грудь, прерывая ровное дыхание. Гудки прервались не сразу, а когда трубку всё-таки соизволили взять, в груди ещё сильнее защемило. Тёплый, полный какого-то смеха, хрипловатый голос вырвался из динамика, заставляя меня тут же сбросить вызов. — Привет, Томлинсон! Я никогда не привыкну к дружбе Гарри и Найла. Я больше никогда не позвоню Хорану. Ни за что в жизни. Кот испуганно таращится на меня, услышав мой громкий бессильный вой и глухой звук удара моей головы об деревянную поверхность стола. О! Мои внутренние бесы, оставьте меня в покое. Я больше не хочу слышать имя «Гарри», не хочу видеть его и не хочу задыхаться каждый раз от одного вида ямочек на его щеках. С этим срочно нужно что-то делать. Ах, да, похоже, очередной неуд по биологии не заставит себя долго ждать.***
Захожу в прохладный класс, оглядываясь по сторонам. Здороваюсь с парой приятелей и тут же усаживаюсь за свободную предпоследнюю парту. Предвкушение торжественной победы над собой и над окружающими, над своей детской влюблённостью, засело в груди, придавая мне уверенности. Сегодня всё это закончится. Я больше не буду мучиться при звучании его голоса и своей фамилии. Я не позволю этому повториться снова. Аккуратно раскладываю учебники и тетради на парте, в готовности поправляю галстук и поглядываю в сторону входной двери. Пусть и получу незачёт по биологии, но теперь это будет последний провал в моей жизни. Я сам себе король, я заправляю балом. Громкий звонок пронзает ушные перепонки. Класс постепенно заполняется шумными учениками и становится невыносимо душно. Белобрысая макушка Найла появляется в дверях, а за ней и кудрявые непослушные локоны. Парни спешно направляются в мою сторону, усаживаясь за последнюю парту. Тихое «привет» от Хорана доносится до меня, а вот очередное приветствие Гарри заглушается слишком громкой музыкой из моих наушников, которые я тут же вставляю в уши. Я не услышал его. Мне удалось. Самое лучшее чувство удовлетворённости растекается по всей грудной клетке и уходит в пятки, ослабляя мышцы на ногах. Замечательное утро понедельника. Монотонные речи мистера Гибса о половом размножении смешат большую половину класса. Такие идиоты. Взрослые парни, которые давно бреются по утрам, глупо хихикают над словами «влагалище» и «сперматазоид», переглядываются и лапают девушек под партами, не в силах справиться с сумасшедшими гормонами. Поворачиваюсь в сторону Джейд, моей соседки по парте, а та смущённо разглядывает меня, словно ожидая, пока я тоже залезу к ней под юбку. — Мистер Томлинсон, вам случайно не мешают наушники? — угрюмый мужчина встаёт из-за учительского стола и тяжело шагает в мою сторону. — Боюсь, что мне придётся забрать это у вас. Противная мужская ладонь проскальзывает к моему лицу, сдёргивая спасательные наушники и складывает их к себе в карман огромных брюк. Сожалеющее лицо Джейд мелькает перед глазами, а я с опаской утыкаюсь в тетрадь, в надежде на то, что ничего не услышу от этого Гарри-надоеды в ближайшие лет десять. Что же я за чертовский лох? — Эй, а кто этот таинственный «Г»? — вдруг доносится до меня женский голос. Я непонимающе оглядываюсь по сторонам, пока до меня не доходит, что это был голос соседки по парте. Мы никогда не разговаривали раньше и это было, как минимум, неожиданно. Хмурюсь, разглядывая её улыбающееся лицо. — Что? О чём ты? — Ну, об этом. — Девушка аккуратно отодвинула мою ладонь с обложки тетради, исписанной словами «Я люблю Г». — Кто эта счастливица? Габриель? — О, эм…, нет, не Габриель. Это личное, знаешь. Торопливо переворачиваю тетрадь адскими надписями вниз, смущённо отворачиваясь от девушки. Я и сам не заметил, как написал это. Ещё и на обложке! Мистер Гибс снова одаряет меня строгим взглядом, словно я единственный в этом классе, а затем отворачивается к доске и рисует процесс оплодотворения яйцеклетки. Джейд, наверняка, обиделась, замолкнув и понуро склонив голову к учебнику. Ну и пусть, не мог же я ей действительно рассказать, кто этот таинственный «Г». И вообще, все эти женские уловки со мной не пройдут. Гудение в классе нарастало ещё больше с приближением звонка, а учитель распылялся, окидывая каждого грозным взглядом из-под своих толстых очков. Ощущение усталости расплылось по всему телу, призывая меня расслабиться и свободно откинуться на стуле. Тихое шуршание за спиной слегка раздражало, нарушая идиллию, но я всё ещё терпеливо сминал пальцы на руках. Гарри сидит прямо за мной, он дышит и улыбается, как всегда. Так рядом. Если немного постараться, то можно почувствовать запах его одеколона в моих волосах и кардигане. Ещё пара минут и закончится этот зловещий урок, я убегу отсюда и выстою. Я не услышу очередной издёвки. Расплавляю настенные часы напряжённым взглядом, покусывая губы от ожидания. Ещё совсем чуть-чуть. Ну же, скорее. Стрелка на раз-два… Еле заметный толчок, словно кто-то тыкнул пальцем мне в спину. И снова. Ещё один в плечо. В шею. В волосы. Очередная «пуля» пролетела мимо и приземлилась на мой учебник. С опаской наклоняюсь вперёд, чтобы посмотреть, что это было. Просто смятый клочок бумаги. Маленькая белая горошинка снова попадает мне за воротник рубашки, вынуждая меня обернуться назад. Найл весело улыбается, глядя на мою реакцию, и заботливо вытаскивает бумажку из моих волос. Кудрявый очаровательный идиот, довольный результатом, откладывает развинченную ручку на тетрадь, в кучу таких подготовленных белых клочков бумаги, и игриво смотрит на меня. Немного припухлые губы открываются, а я готов принять своё поражение, раздражённо опуская голову. — Привет, Томлинсон.***
Вторник — я ненавижу его и хочу развидеть. Среда — больше никогда не слышать этот голос. Четверг — вычеркнуть зелёный цвет из палитры. Пятница — презирать кудрявых людей. Суббота — начать жить своей жизнью. Воскресенье — сменить фамилию навсегда и уехать в другой город. Понедельник — стереть эту милую улыбку с его лица. Понедельник — стереть эту милую улыбку с его лица. Стереть. Срочно. Жаркое солнце после дождей давит со всех сторон, освещая мне путь к школьным воротам. Тяжёлые шаги моих массивных чёрных криперов сопровождают меня, поддавая ярости в каждое движение. Чёрные джинсы порваны в двух местах и на коленях, а футболка болтается как мешок. Сегодня я не брал с собой рюкзак. Сегодня учёбы не существует. Каждый мой шаг приближает меня к моей мечте, которую я сейчас же разрушу и разломаю на мелкие кусочки. Я ненавижу его. Я люблю его. Но ненавижу. Волосы в полном беспорядке, руки пропитаны запахом сигарет и мятной жвачкой. Музыка отдаёт сильными басами сквозь большие наушники. Плевать на моральные устои. Плевать на последствия. Кованные, железные ворота распахиваются, впуская учеников на школьный двор. Устоявшийся запах весны навис над людьми, одурманивая своим сладким привкусом каждого прохожего. Люди оглядываются, люди обсуждают и смеются, как обычно. Родители первоклассников испуганно оглядываются, цокая при виде такой непотребщины. А я уверенно влетаю на самую середину школьной парковки, ища взглядом одного единственного человека. И нахожу, с сердцем, полным вожделения. Гарри снова сидит на красных перилах, в тени, под плотной кроной цветущего дерева. Белые и слегка зеленоватые цветы частично опали, создавая своеобразный белоснежный круг. Парочка лепестков затерялась в кудрявых локонах смиренного парня, но он лишь разглядывал окружающих детей, опираясь об ствол дерева. Красивый. Смиренный и спокойный. Он не смеётся, как обычно. Лишь сдержанно улыбается, наслаждаясь лёгкими дуновениями ветра и ароматами опавших цветов. Он один — то, что нужно. Ещё пару мгновений открыто рассматриваю его, замечая такие же массивные лаковые ботинки, как и у меня. Они отлично сочетаются с формой, но вряд ли директор бы их одобрил. Гарри, словно нарочно, не замечает меня в этой толпе, раздражая мои нервные клетки ещё сильнее. Сейчас всё решится. Раз и навсегда. Быстро направляюсь в его сторону, расталкивая окружающих и даже не извиняясь. Наконец, большие, зелёные глаза приветливо впялились в мои, но тут же сощурились, когда я с силой подхватил его за воротник белой рубашки и рывком стянул с перил. Гарри здорово качнулся в сторону, еле как удерживая равновесие, но всё же схватился обеими руками за мою талию. Тройной удар, мощный, душераздирающий пришёлся прямо в сердце, убивая любое раздражение, что копилось в душе слишком долго. — Эм, привет, — Гарри аккуратно сжал пальцы на моей талии, с опаской глядя на меня. — Луи. Ожидая услышать очередную издёвку, я тут же здорово встряхнул парня, отчего кудрявые локоны выбились из общей копны волос и спали на зелёные глаза. Новая порция раздражения накрыла меня с головой, поэтому я не выдержал, яростно зашипев: — Что тебе, блять, нужно от м… Но тут же замолчал, не понимая, что происходит. Либо мой воспалённый мозг издевается надо мной, либо мне на самом деле не послышалось. Я непонимающе уставился в зелёные смеющиеся глаза. Парень лишь улыбнулся мне, делая вид, что я не схватил его за грудки. Он, что? А как же «Томлинсон»? — Что ты сейчас сказал? — Я сказал: «Привет, Лу». Руки сами по себе ослабляются и отпускают накрахмаленный белый воротник. Нерушимая стена, наконец-то, рухнула, разбиваясь в дребезги. Зелёный цвет — любимый цвет. Кудрявые волосы — лучшее, что могла придумать природа. Томлинсон — не так уж и плохо звучит. Моя жизнь начата с чистого листа. Понедельник — стереть все дурные воспоминания, связанные с фамилией Томлинсон.