Светает

- Светает, - говорю я. Доктор Холидей поднимает на меня задумчивый взгляд за стеклами прямоугольных очков в широкой черной оправе. - Вообще-то, уже вечер, мистер Граймс. Я спокойно улыбаюсь ей в ответ. У нее полноватая фигура, широкие скулы, карие глаза и копна каштановых кудрей, то и дело скрывающая от меня ее миловидное лицо. Доктор Холидей держит в одной руке тетрадь, а в другой - ручку, но почему-то ничего не записывает. - Тем более, сейчас идет дождь, - напоминает она. - Ни о каком солнце даже теоретически не может быть и речи. А я упрямо повторяю: - Светает. Белый халат, как ни странно, почти идеально подчеркивает прелести ее фигуры. - И что же Вы хотите этим сказать? В глазах доктора Холидей виден интерес. Желание узнать. Раскопать тайны ещё одного - очередного - пациента. Тишину в комнате, обставленной в успокаивающе-мятно-зеленых тонах, нарушает только тикание мятно-зеленых часов и шелест дождя по ту сторону окон, рамы которых окрашены в мятно-зеленый. Ну, и иногда наши голоса - меня, лежащего на мятно-зеленой кушетке, скрестив ноги, и ее, сидящей в мятно-зеленом кресле. Я улыбаюсь и отпиваю из мятно-зеленой кружки чай. Зеленый. С мятой. Мятно-зеленая какофония. Одновременно звучащая и как унисон, и так, будто целый оркестр попросили сыграть одну и ту же ноту без предварительной настройки. На докторе Холидей ярко-оранжевые балетки, почти слепящие в нашем окружении. Ни на сотую долю с ним не сочетающиеся. Поэтому сейчас это единственное, на что я смотрю без приступа недоумения. Ах, да. Еще мутно-грязно-серый дождь за окном. Почему он не мятно-зеленый? - Светает, - шепчу я доктору Холидей так, будто я - мальчишка, а она - девчонка, и я рассказываю ей самую страшную тайну о том, где закопаны цветные стеклышки. Но скептичность во взгляде доктора Холидей совсем не соответствует образу маленькой шалуньи. Она прочищает горло и спрашивает: - Что Вас беспокоит? - Соседи сверху, - отвечаю я. - Порой они слушают музыку слишком громко. Она усмехается и складывает руки со слепяще-ярко-оранжевыми браслетами на груди. - Зачем вы пришли ко мне, мистер Граймс? - Мы учились в одной школе, - заговорчески улыбаюсь я. - К сеансу психотерапии, я полагаю, это отношения иметь не должно. - Почему? - Потому что я не вижу связи, мистер Граймс. Я привстаю на мятно-зеленой кушетке и отрываю взгляд от ее балеток. - Я помню Вас. Классе в пятом. Вы были чудной девочкой, учились на отлично, а Ваша улыбка заставляла меня улыбаться вместе с Вами. Разумеется, Вы этого не видели, но ведь это и не было необходимо. Вы дарили мне свет, который озарял мою душу и заставлял жить дальше и улыбаться вместе с Вами, несмотря на то, что я ссорился с родителями и учителями. Вообще, я был довольно заносчивым и самолюбивым ребенком, но каждое утро, в школьном коридоре, я улыбался вместе с Вами. Доктор Холидей смотрит с еще большим интересом, чем до этого. Надо же, ни тени раздражения на лице. Я какое-то время слежу взглядом за одной из капель, медленно сползающей по стеклу по ту сторону окна с мятно-зеленой рамой, а затем продолжаю: - Недавно я видел Ваше фото в объявлении в какой-то газете. Я не помню ее названия, потому что единственное, что я запомнил - это Вас на той фотографии. Что в ней было такого, спросите Вы? Вы не улыбались. Как было сказано в объявлении - Вы психолог, то есть помогаете людям начать улыбаться снова. Но сами не улыбаетесь. И мне это показалось жутко противоестественным - когда человек заставляет улыбаться других, но не улыбается сам. И я решил, что Вы тоже должны улыбаться. И вот я здесь. Доктор Холидей ухмыляется и смотрит на мятно-зеленую стену напротив нее. - Вы ведь могли прийти не в качестве пациента, мистер Граймс. Я делаю небольшую паузу и произношу: - Молли Фармер. Взгляд карих глаз устремляется на меня. - Что? - Молли Фармер. Вас звали так когда-то. Я сразу узнал вас на фото - хоть без улыбки, поверьте, это было непросто - но другая фамилия на долю секунды заставила меня усомниться в моей памяти. А потом до меня вдруг дошло, что Вы просто могли выйти замуж. И, когда я решил всенепременно навестить Вас, дабы заставить Вас улыбаться - раз уж этого не делает Ваш муж - я подумал, что лучше не давать ему поводов для ревности и просто записался. Доктор Холидей возвращается к буквально пожиранию глазами мятно-зеленой стены, пытаясь скрыть боль, вдруг просквозившую в ее взгляде. - У меня нет мужа. - И это я понял сразу же, как вошел в Ваш дом. И, знаете, тогда я решил открыть Вам заодно еще и одну замечательную истину. Она молчит, уставившись теперь на меня. Вопросительно поднимает брови. Я объясняю: - Светает. Доктор Холидей не понимает. Поэтому я объясняю еще раз: - В каждой жизни, у каждого человека есть своя доля испытаний. Боль, ненависть, отчаянье - все эти эмоции предрешены где-то сверху и поставляются нам в строго определенных количествах. Периодами. Порой у нас наступает темная полоса, что-то вроде ночи, но ведь после каждой ночи наступает рассвет, верно? После каждой темной полосы солнце нашей жизни восходит и светит нам с новой силой. Светает. Я снова отпиваю из мятно-зеленой кружки зелено-мятный чай и продолжаю: - Вы изо дня в день помогаете совершенно чужим Вам людям улыбаться, но не улыбаетесь сами. Потому что Вы лучше знаете, как решить чужие проблемы, чем пережить свои. В этом, наверное, самое большое бремя Вашей Черной Полосы. - То есть, Вы думаете, что, допустим, завтра я проснусь счастливейшим человеком и на радостях пойду раздавать печенье прохожим? - А в пятом классе, я уверен, Вы так и сделали бы. Все ведь в Ваших силах, доктор Холидей. Если Вы того захотите - да, завтра Вы проснетесь счастливой, и я лично помогу испечь Вам печенье. И тут - о, да. Она улыбается. И вместо доктора Холидей я снова вижу Молли. Я говорю: - Я ведь Вас понимаю. Вы не представляете даже, насколько. И добавляю: - Ее звали Аманда. Волна сочувствия в ее взгляде почти топит меня, но я небрежно отмахиваюсь рукой. - Не нужно жалости. Моя черная полоса давно прошла. Я давно усвоил истину. Мы молчим какое-то время. Доктор Холидей смотрит на мятно-зеленые стены, а я - на ярко-оранжевые балетки. Дождь за окном с мятно-зеленой рамой монотонно постукивает о стекло. Мятно-зеленые часы неспеша тикают в такт моему сердцебиению. Доктор Холидей нарушает тишину первой: - Спасибо. Я перевожу взгляд в окно. - Светает. Она повторяет, чуть тише: - Светает. Я улыбаюсь, вставая с мятно-зеленой кушетки. И выхожу из комнаты.