Боги

В огненном зареве небосвода, под редкими каплями дождя, в легкой дымке персикового тумана, на пустынной серой равнине, обволакиваемая холодным порывистым ветром Ханджи танцует на костях погибших солдат. Разбрызгивая кровь. Царапая и изрезывая босые ноги о костные осколки и острые края камней. В левой руке она держит обломок окровавленного клинка, в правой – тлеющую и исходящую серым дымом голову трехметрового титана. Широко распахнутые глаза, окаймленные густыми черными ресницами – на ней нет очков, - устремляют взор на янтарные солнечные лучи. Спиралевидные зрачки дрожат, словно от страха, словно она осознает, что сходит с ума. Зрачки-спирали – это точка невозврата; с этого места она не сдвинется - таковы правила этого мира. Ханджи танцует на внешних землях, скорбя по погибшим, оплакивая свой отряд, распиная себя за допущенные оплошности, расплачиваясь за свое безумие, а слезы текут, текут и текут, смешиваясь с грязью и кровью на её щеках. Она языком проводит по потрескавшимся губам, и затем растягивает рот в неестественной волчьей улыбке, обнажая десна. В танце запрокидывает голову, выгибая длинную шею, и капли, не успевая достичь подбородка, срываются в разные стороны. Мокрые волосы облепливают лоб, обрамляют её чуть островатое лицо. Ханджи кружится вокруг своей оси, разведя руки в стороны. По её телу стекает дождевая вода. Из одежды ей практически ничего не осталось: желтая рубашка разодрана и застегнута лишь на одну пуговицу в районе пупка – остальных пуговиц просто нет. Размахивая клинком, она острием задевает себя, оставляя на коже глубокие порезы, из которых сочится густая алая кровь, но она не придает этому значение: она не чувствует боль, не хочет чувствовать. Ханджи танцует неумело, но плавно, расковано и свободно. Титаны прорвались за стену Мария, потом – Роза, затем – Сина, и теперь они пробили последний барьер: её душа, наконец, нашла выход. Ханджи вдыхает полной грудью мертвый воздух, и выдыхает живой. Она ногами растаптывает кости, растирая в песок некогда сдерживающую душу клетку. Она танцует в кольце из пятидесяти черепов, еще двести семьдесят раскинуты по всей равнине. Все как один хрипят, в унисон поглощая воздух с таким шумом, точно по мелкой гальке катится медленная приливная волна. Она мечтала достигнуть моря – теперь она его слышит. Миллион рук тянется к ней из-под земли, пытаясь ухватиться за ремни, остатки одежды, а она протягивает окровавленные руки вперед, представляя, что море - это бескрайний свинцовый небосвод, расположившийся на земле у её обезображенных изрезанных ног. Она ощущает, как мельчайшие гранулы песка, принесенные морской волной, щекочут ей ступни, и знает, что на самом деле это костный порошок, который, смешиваясь с кровью – её кровью – раздирает ей кожу на ногах. Голова титана обратилась в дым, и свободной рукой Ханджи размазывает кровь по небесной тверди, перемешивая мир на свой лад, оставляя в воздухе послание - крик о помощи, призыв к поддержанию мирового порядка, воззвание к мертвым и живым, координата для тех, кто сбился с пути, благословение для тех, кто стремится познать истину, суть вещей. Клинком же в левой руке она изрезывает ало-оранжевое полотно на лоскуты, и сквозь образовавшиеся лакуны надеется докричаться до живой души по ту сторону пространства. Она набирает в грудь разряженный воздух и выдавливает из себя почти беззвучный сип. Языком отталкивается от неба; плотно прижатые к зубам губы растягивает в полуулыбку; прихватывает передними зубами край нижней губы и пропускает сквозь образовавшуюся маленькую щель струйку горячего воздуха; скалит крепко сжатые зубы. Зовет беззвучно, выжимая из себя последние силы, кружась, высоко подпрыгивая, попеременно поднимая колени до пояса. Каждое приземление сопровождается кровавыми брызгами, треском костей тянущихся к ней рук. Леви решается к ней подойти только тогда, когда видит, что она измотана, что ноги начинают заплетаться, что она вся дрожит, что отлетела последняя пуговица с остатков её рубашки. Он делает шаг за кольцо, наступая босыми ногами на костную стружку. Она миллионами острых игл вонзается в подошву ступней, и разрывающая боль проносится по всему телу – вот, какое наказание уготовлено для его боевой подруги, но это слишком тяжелая ноша, чтобы взваливать её только на одни плечи. Стиснув зубы, Леви пробирается в середину круга, пытаясь абстрагироваться от изнывающей боли. Он едва успевает подхватить Ханджи, когда у нее подкашиваются ноги. Берет её, обездвиженную и измученную, на руки, прислоняет её голову к себе на плечо. Из полураскрытых век она рассеяно смотрит перед собой. Руки и ноги свисают мертвым грузом – клинок выскальзывает из её кисти, - и кажется, будто бы она и вовсе не живая, но Ханджи дышит ртом прерывисто и часто, разгоряченным дыханием обжигая его шею. Он баюкает её, слегка покачивая из стороны в сторону и, прижимая крепче к себе, начинает кружиться, так же, как и она, размалывая кости в пыль. Это чертовски тяжелая ноша, нестерпимая: ему было достаточно сделать два оборота, чтобы понять, что его выносливость на пределе, и он больше не в силах терпеть боль. С тех пор, как он оторвал Ханджи от земли, боль усилилась во сто крат. Стоит только опустить Ханджи, чтобы агония прекратилась, но он не может этого сделать: дал обещание, что они вместе выберутся из этого дерьма, что она больше никогда не коснется этой гнилой земли. Делает шаг вперед, еще шаг. Леви наступает на тянущиеся к нему руки, втаптывая их в костный песок. Он поднимает Ханджи выше, чтобы тлетворные пальцы не могли её коснуться. Они, руки, ухватываются, за тянущуюся с её ног кровь, как за ниточку, пытаясь вернуть её в центр смертного одра. Ханджи и сама, придя в себя, начинает вырываться из тугого кольца объятий Леви. Извивается, пыхтит, душит ему шею, пытается укусить, и Леви теряет равновесие, падает на колени, перехватывает Ханджи так, чтобы её ноги не коснулись иссохших трупов. Он понимает, почему она злится, шипит и пытается вернуться в центр круга, но он этого не допустит. Леви ждет, пока Ханджи успокоится, пока её взгляд снова не затуманится. Он собирает последние силы, поднимается с колен и с пронзительным криком бежит к границе кольца, где руки, сцепляясь друг с другом, успели воздвигнуть плотную стену. Леви отталкивается, группируется в полете, и спиной прорывает кольцо. Он это сделал. Падает спиной на землю, прижимая Ханджи крепче, всё еще не позволяя ей коснуться тверди. Отдышавшись, он поднимается на ноги и относит её к поваленным деревьям. На одно из них он усаживает Ханджи, как куколку, поддерживая за спину, потому что не уверен, может ли она вообще держать себя. Держит. Голова её чуть накренилась вбок; она смотрит сквозь Леви на горизонт, когда тот снимает с нее тряпье, которое всё равно не прикрывает грудь, и отшвыривает в сторону. Он распускает ей волосы, наблюдая, как пряди, подобно водопаду, ниспадают на плечи. Испачканные в крови волосы струятся гранатовой патокой в последних лучах заходящего солнца. Леви наклоняется к лохани, что стоит у его ног, зачерпывает из нее деревянным ковшиком прозрачную чистейшую воду и выливает её на голову Ханджи, второй рукой разглаживая непослушные пряди. Он зачерпывает воду вновь, и выливает ей на плечи, спину, грудь, смывая грязь, очищая тело от скверны. Леви садится на корточки, снимает шейный платок, окунает его в лохань. Он пальцами аккуратно берет ногу Ханджи за голень и медленно проводит намоченной тканью от колена до ступни. Змеящаяся с её ран кровь тут же цепляется за ткань, расходясь по ниточкам бледными розами, будто стоящие в ряд костяшки домино падают один за другим. Проводит еще раз – розы набирают тон, становятся насыщеннее в месте соприкосновения с ранами. Ханджи, наконец, отрывает взгляд от заката и фокусируется на Леви. Подслеповато сощурившись, она с интересом наблюдает за тем, как он бережно омывает её ноги, недовольно цыкая, а ей почти не больно, когда он прижимает уже целиком красную материю к её порезам. Он поднимается с колен, снимает с себя рубашку, надевает её на Ханджи, застегивает пуговицы, начиная с нижней. Рубашка ей мала в рукавах, но хорошо сидит по плечам: всё-таки в плечах он чуть шире её. Усмехнувшись, она подносит большой палец к клыку и со всей силы ввинчивает его в острие зуба, пока из пальца не начинает сочиться кровь. Она тянет вторую руку к его лицу, зажимает подбородок между указательным и большим пальцами и приподнимает его голову. Он закрывает веки, когда Ханджи прижимает большой палец меж его бровей, оставляя красную отметину: теперь это – третий глаз. Провидение. Леви хватает лишь одного печального взгляда Ханджи, чтобы понять: он просто обязан вернуть её в центр круга. Обязан, и ничего с этим нельзя поделать: это её роль, и она должна её исполнять, а Леви может лишь созерцать её танец со стороны – таковы правила этого мира. Кое-что поняла и Ханджи: он её не оставит, и тем более не будет наблюдать за ней издалека. Это ужасно, потому что она знает его замысел, знает, что ему придется для этого сделать. Ханджи умоляюще смотрит на него бездонными карими глазами, но тот лишь виновато сдвигает брови на переносицу, хмуря лоб. Леви подхватывает её на руки и неспешно переступает через черепа, служащие границей между мертвой землей и живой. Руки усопших расступаются перед ним, наклоняясь вправо, сжимая кулаки. Он узнает в этом жесте приветствие. Леви осторожно ступает по острым обломкам костей павших солдат, морально готовя себя к подвигу. Он не задается вопросом, во имя чего он это делает: нельзя. Леви - солдат, и никаких вопросов у него быть не должно. Должен действовать согласно приказу, слепому приказу, построенному на слепых гипотезах слепого человека, слепо полагающего, что там, за стенами огромные поля, а не огромная пропасть, в которой оказались тысячи солдат. Леви исполнит свою роль, но сделает это по-своему. Достигнув центра, он заглядывает ей в глаза, испрашивая, готова ли она, на что та отрицательно мотает головой, протестуя. Правильно. К этому нельзя подготовиться. Невозможно. Леви и сам не готов, но он вбирает в себя как можно больше воздуха и на выдохе опускается на одно колено. Перехватывает Ханджи удобней, ждет, когда она, носом уткнувшись ему в шею, под самым подбородком, не перестанет дрожащими пальцами зарываться ему в волосы, елозить руками по затылку, обнимать за шею, и только затем аккуратно ложится на спину. Он подбирает её ноги к себе на грудь, держит её руки, переплетя пальцы в замок. Она отнимает левую руку, чтобы подобрать воткнутый в землю обломок своего клинка и, опираясь правой рукой на руку Леви, встает на ноги. Ханджи закусывает губу, заплывшими от слез глазами смотрит на Леви под собой, лицо которого приобретает мученический вид оттого, что до одури больно. Она трет раскрасневшиеся глаза, всхлипывает, высоко задирает голову и продолжает свой танец. Из её груди вырывается дикий рев, заглушающий его агонию. Немногие слышали, как кричит Леви, многие слышали, как орет Ханджи, но никто никогда не слышал, как они вдвоем надрывают глотки, сотрясая воздух. Никто и никогда. Ханджи держит голову высоко, лишь бы не видеть, во что она превращает Леви. Её обдает жгучим холодом всякий раз, когда она чувствует под своими ногами хруст ребер. Она беспомощно стонет, вздрагивает, когда он кашляет, отхаркиваясь. Она чувствует, как капельки его крови окропляют её ноги. Пелена кошмара застилает глаза, зрачки сужаются до размера зернышка. Ей страшно, но Леви старается, насколько это возможно, успокоить её, тыльной стороной ладони поглаживая поочередно опускающиеся ему на грудь ноги. Он - статика, ему и смотреть, она – динамика, ей и танцевать. Он созерцает, она созидает; он – апофеоз порядка и гармонии, она – хаоса и спонтанности; он - воплощение тишины и покоя, она – звуков и эмоций; он – олицетворение силы, она – ума. Его тело агонизирует, но Леви не может оторвать глаз от Ханджи. Жаль, что она не видит тех, кто ей помогает: духи погибших солдат Исследовательского отряда поддерживают своего капитана за руки и талию, чтобы она не упала, чтобы приземлялась мягче. Члены же Элитного отряда заслоняют капрала своими полупрозрачными телами, притупляя его боль. Обломки костей, мелкие камешки дрожат, тлеющие руки склоняются перед ними, кистями касаясь земли в знак покорности и благодарности. Солнце скрывается за горизонтом, погружая всех в траур. На темно-синее полотно проецируется тот мир, в котором слепой ведет солдат на верную погибель. Он, предварительно отобрав у них сердца, сбрасывает завербованных в пропасть. Где же эти сердца? Здесь, в мире, где нужно расплатиться за каждое: двести семьдесят тысяч. Больше. Много больше. За каждого сброшенного со стены Ханджи и Леви несут наказание, - таковы правила этого мира. Всё сущее будто с затаенным дыханием взирает на разрушительный танец, послушно дожидаясь его завершения. Все ждут, и Леви знает, что как только Ханджи исполнит свою роль, они навсегда покинут эти земли, и на их место придут другие... ...новые боги.