Солнышко

Приевшийся стук клавиш режет тишину и слух, принося почти физическую боль, долбя по сонному сознанию. Острый свет монитора слепит глаза, и парень в сотый раз нервно трёт веки ладонью, хотя ясности это вносит мало. Мысленно пытается уверить организм, что потерпеть сейчас необходимо, раздражённо вскидывается, ставя себя на место, когда веки тянет, и он невольно застывает, начиная клевать носом. Хочется просто плюнуть на незаконченный монтаж да отправится в постель, но темноволосый упрямо не отрывает взгляда от экрана, словно желая доказать себе что-то таким образом. Усталость сковывает с новой силой, вся сосредоточенность уходит на относительную точность ватно-слабых движений, и он вздрагивает от неожиданности, когда чьи-то тёплые широкие ладони опускаются на плечи, принимаясь плавно поглаживать кожу сквозь ткань футболки, а рядом оказывается чашка ароматного мятного чая. Прикрывает глаза, едва сдерживая стон наслаждения, когда с одного плеча чуть приспускают рукав, а под чужими пальцами начинают похрустывать затёкшие суставы. - Пойдём спать? - Ласково шепчут на ухо, кончиками пальцев стягивая с носа и откладывая на стол тонкую оправу очков. - Иди, - Коротко отзывается тот, - Я пока посижу. - Ты устал. - Я недолго, - Потягиваясь, обвивает чужую шею руками, чуть улыбаясь уголками губ, - Честно. Шатен прихватывает за талию одной рукой, целует в щёку, перегнувшись, и пока тонкие пальцы неловко путаются в светлых волосах, захлопывает крышку ноутбука. - Эй! - Возмущённо воскликнул парень. - Пей и ложись, - Хмыкнул голубоглазый, снова сгребая вырвавшегося было Руслана в охапку, прижимая к груди и добавляя, прежде чем отстраниться, - Солнышко. По телу проносит стайку мурашек, нечто сладкое сводит где-то близко к сердцу и он мгновенно замолкает, послушно примыкая губами к фарфоровому бортику, когда тот, прикрыв дверь в комнату, удаляется. Пьёт медленными глотками, держа это простое слово, мысленно проворачивая ласковый шелестящий шёпот снова и снова. Вадим немного тянет первую "о", а "ш" слегка присвистывает. И это даже забавно, потому что самому Руслану кажется, что в нём от солнышка ни на грамм. Ну серьёзно. У него тёмно-каштановые волосы (даром, что не чёрные), глубоко кофейно-карие глаза, даже не отливающие золотистым, как это часто бывает, и смуглая кожа. Из одежды цветного - только пара клетчатых рубашек да светлые джинсы. Но он всё равно остаётся "Солнышком". Всяким. Заплаканным, разбитым, злым, слабым - каким угодно. Он подойдёт, чуть склонившись из-за небольшой разницы в росте, обхватит подбородок, и с такой улыбкой, от которой сердце пропускает удар, выдаст своё тёплое, сладкое и до ужаса знакомое "Со-о-олнышко". Проходит в спальню, отставляя полупустую чашку прямо на комод, чуть ёжась от сквозняка, пробравшего с порога. Шатен стоит спиной к нему, облокотившись о подоконник и распахнув окно. С улицы тянет дождевой свежестью (до сих пор, кажется, слегка накрапывает) и лёгкостью, типичной для ночи убывающего апреля. Он оборачивается и мягко улыбается при виде возлюбленного, вполоборота кивает на расстеленную кровать, повторяя в который раз: - Ложись. Тот, хмыкнув, покорно забирается под одеяло, уже засыпая, но, почувствовав удаляющиеся шаги, хватает светловолосого за рукав. - И ты со мной. - Ага. Постою на балконе и вернусь, хорошо? Пусти, - В шутку несильно отдёргивает руку, так и не вырываясь из хватки. Шепчет чуть смущённо, опустив взгляд, робко улыбнувшись: - Поцелуешь - пущу. Хохотнув и взъерошив и без того торчащие во все стороны волосы на чужой макушке, наклоняется, бережно коснувшись подбородка брюнета, сначала, словно дразнясь, едва проезжается сухими губами, прихватывает в уголке, втягивая и слегка посасывая. Руслан нетерпеливо хмурится, удобнее приподнимаясь на коленях, требовательно толкаясь языком, на что раздаётся хриплый смешок. Знал бы кто, до чего это темноволосое недоразумение любит целоваться - обалдел бы. Улыбнувшись своим мыслям, шатен отстраняется на мгновение, чтобы увидеть, как сверкает огонёк недоумения в карих глазах, как по губам проходится розовый язычок, как тот фыркает на насмешливое выражение Вадима и как притягивает за шею, вновь неумело, но жарко впиваясь в чужие губы. Пару секунд держит те сомкнутыми, отводя момент, и всё же позволяет, впуская. Целоваться в согнутом положении неудобно, и голубоглазый опирается одним коленом о матрас, спокойно вплетая пальцы в тёмные волосы, оглаживая по щеке, как вдруг Руслан резко откидывается на спину, вцепляясь в его рубашку и утаскивая за собой в горизонтальное положение, где крепко обвивает руками, обнимая ладонями лицо и закидывает на него ногу, практически полностью лишая возможности двигаться. Парень глухо, но счастливо хохочет, когда чужие губы то накрывают его собственные, то рвано порхают по щекам, лбу, вискам, шее, а после исчезают вовсе, и брюнет тесно-тесно прижимается к груди, окончательно пресекая все попытки вырваться. Но он и не пытается. Он находит его горячую ладонь, сжимая, приобнимает свободной рукой, уже думая, что Руслан благополучно уснул, ткнувшись ему в предплечье, но тот тихо произносит: - А они говорят, что у нас не может быть любви, представляешь?.. Он представляет. Давно и очень чётко. Да хоть с того самого дня, когда, отбивая Руслана у стайки одноклассников в школьном туалете, получил едкое "пидорковатые мудаки!" вдогонку. Сколько бы в этой стране не кричали о толерантности и защите человеческих прав, такие как они никогда не станут восприниматься, как полноценные. Как "грязные педики" - да, "животные" - возможно, но никак не "просто двое влюблённых", нет. С их видом совместной деятельности, съёмки на камеру, иногда и больно догадливой аудиторией скрывать это нелегко, но глядя в эти смешливые, полные неподдельной детской радости и нежности глаза цвета чёрного кофе, чувствуя тонкие пальчики, так привычно, что почти приятно путающиеся в волосах, каждую ночь ощущая чужое размеренное сердцебиение, словно своё собственное, он понимает, что готов потерпеть. Готов терпеть и насмешки, и ругань, и всеобщее презрение. Наверное, потому, что в мире, в котором даже людям не жаль людей, ему посчастливилось встретить (пусть и совершенно случайно, пусть тогда он ещё не знал об этом) своего самого родного человека на свете. Тот, чью хрупкую ладонь он чувствует даже в самое мрачное время, за чей смех готов отдать собственную жизнь, ради кого готов прождать вечность, кого готов защищать и скрывать от этой паршивой реальности до победного конца. Его маленькое солнышко с тёмно-каштановыми волосами, глубоко кофейно-карими глазами и смуглой кожей, такое ласковое и отзывчивое, что, порой, слова стынут в горле. Он ещё хотел было ответить что-то, но послышалось шумное сопение - брюнет крепко спал. Шепчет, невесомо целуя того в лоб: - Спокойной ночи, солнышко… И думает, что это, наверное, и называется счастьем.