***
Небытие было похоже на мерзкий и вязкий туман, кою маги называют Тенью, но Фенрис, не будучи магом и даже не помнящий многих элементарных вещей, предпочитал думать о ней именно как о «небытие». Выбираться из этого тумана было проблематично, так как тело все никак не хотело ему подчиняться, балансируя где-то на грани неестественной острой боли и абсолютной пустоты. Немного странно было открыть глаза (с огромным усилием) и увидеть перед собой совершенно незнакомый белый потолок. Белый? Цвет пустоты, чистоты, невинности и совершенства. «Черт, Данариус, как символично, ведь ты хотел создать совершенное оружие, а получил белоснежный лист», - подумал бы прежний эльф, будь он хотя бы в состоянии говорить или помнил имя своего персонального мучителя. Но, увы, сейчас невероятных усилий стоило только открыть глаза и тихо застонать, а тело тот час отозвалось в каждой мышце тупой болью и жаром, руки шевелились с большим трудом. Только вот, даже многое позабыв, эльф не изменил своим привычкам и, стараясь не обращать внимания на боль, осторожно стал подниматься, придерживаясь за деревянный подлокотник кровати. Удивительно, но комната, в которою поместили эльфа выглядела, хоть и небогато, но довольно прилично, учитывая статус Фенриса. Фенрис…единственное, что он помнил едкую ухмылку и странное имя, слетающую с чьих-то незнакомых губ. А еще боль, резкую, невероятную. По сравнению с ней боль, которую юноша испытывал сейчас, не более чем укусы жука, но все же…не стоило относиться к ней так пренебрежительно. «Логично, что это мое имя, раз этот мужчина ко мне так обращался. Или мне это приснилось?» - Узкая ладонь осторожно касается лба, пока вторую руку парень использует как опору. Завидев нечто крайне непривычное, Фенрис вытягивается вперед, чтобы предоставить себе больше возможности для обзора нового облика. Ладонь была покрыта непонятными узорами (ожогами странного цвета?), которые пульсировали и жгли. Подобная ерунда творилась и с другой рукой, что слегка испугало парня…совсем немного. Ладно, не немного, но настолько, чтобы заставить вскочить и, пошатываясь, проследовать к вовремя замеченному зеркалу. Комната сразу же заходила ходуном, а ноги так и норовили подкоситься, предательски подрагивая. Не удивительно, что Фенрис намертво вцепился в прикроватную тумбочку, опрокидывая ту и, видимо, разбивая вазу вдребезги. Данариус расщедрился на столь прелестный предмет интерьера? Как мило с его стороны! Но юного эльфа сейчас интересовала стена, как опора, а уж точно не острые осколки на которые он умудрился наколотиться ступней, глухо промычав от небольшой, по сравнению с жжением клейм, боли. Осторожно опуститься на колени и вытащить из ног хотя бы некоторую часть осколков эльф не потрудился, упрямо и халатно стряхивая их рукой, не удостаивая внимания более мелкие, которые, хоть и не причиняя особой боли, но мешали нормально передвигаться. Или это вина головокружения? Не суть. Фенрис, на подобии барана, продвигался к своей цели, опрокидывая все на своем пути. Стул, второй стул…тут вообще другие предметы интерьера присутствуют? Очевидно, было бы слишком глупо поместить подопытного в более уютную комнату, эльф все равно не оценил бы чудеса гостеприимства. Зеркало же отражало Фенриса по пояс, но и этого было достаточно. Юноша только сейчас заметил, что полностью обнажен, а его тело покрыто точно такими же узорами, что и ладони, и ноги. Голубые линии начинались с подбородка и аккуратно очерчивали все эльфийское тело, создавая удивительно опасный, изуродованный лириумом, вид, учитывая, что юноша поседел и осунулся, под глазами залегли темные круги, а вживленный минерал имел особенность непроизвольно загораться время от времени. Контролировать подобные вспышки ему было не под силу. Но не это испугало эльфа. Ни ранняя седина, что так резко выделяла темные брови и смуглую кожу, ни безобразные татуировки, которые, удивительно, были даже на ягодицах, а то, что Фенрис не узнавал лица, которое видел в зеркале. Это тело, неосмысленный взгляд, пустота, захватившая сознание, словно до этого момента его и не было. Он вообще рождался? Как он может существовать, если даже не может вспомнить себя в младенчестве? Именно это испугало больше всего, до животного ужаса, заставило броситься назад, но, не удержав равновесия, парень полетел навстречу с полом, потянув за собой хлипко висевшее зеркало. Раздался оглушительный звон битого стекла, эльф инстинктивно зажмурился, хоть в этом и не было особого смысла, но природа брала свое. Осколки впились в ладони, оцарапали лицо и при малейшем движении повреждали ноги. Ровные струйки теплой субстанции стекали по телу, а клейма вспыхнули и снова погасли, каким-то импульсом, рвано. Юноша начинает избавляться от чужеродных тел, резко, не думая, что так только сильнее растравливает раны. -Я приказал тебе следить за ним! – Фенрис и не заметил, как дверь распахнулась с противным скрипом. Мужчина лихорадочным, быстрым, шагом влетел в комнату, накаляя своим присутствием воздух в комнате. Причем в прямом смысле этого слова. В комнате стало на порядок жарче, вокруг что-то заискрилось, затряслось. Незваный гость (гость ли?) выглядел…опасным. Фенрис дернулся, отшатываясь от страшного, как бы смешно это не звучало, объекта, преследуемый желанием не только укрыться от мужчины, но и защитить себя. – Остановите этого идиота, пока он еще сильнее не покалечился. Не для этого я столько денег на него спустил. Несколько мужчин, вошедших следом, быстро подбежали к эльфу, не смея ослушаться приказа господина. Выглядели они внушительно, как минимум. В доспехах, довольно тяжелых для обычной стражи, на глаз оценил, но умом явно не блистали, иначе придумали бы более оригинальный способ, чтобы остановить растерявшегося эльфа. Его грубо схватили за руки, выкручивая их назад, не обращая должного внимания на крики, больше смахивающие на рычание подбитого пса, и нехилые попытки выдрать свои руки из цепкой хватки. Лириум под кожей вспыхнул, а в глазах Фенриса загорелся недобрый огонек, заполняемый светом минерала. Сердце заколотилось с такой скоростью, что зазвенело в ушах, и юноша дернулся из-за всех сил. На этот раз руки прошли сквозь чужие кисти, позволив парню вырваться и сразу же, не теряя времени, молниеносно вонзил свою ладонь в грудь противника. Она прошла так легко, будто перед ней не было никакой преграды в виде мышц и костей, но он чувствовал кончиками пальцев каждый орган, который только мог попасться ему на пути. Это ощущение пугало и завораживало одновременно. Стук бьющегося сердца в ладони – нечто искаженно-прекрасное. Юноша скалится и резко вырывает руку из груди, разрывая на своем пути не только ткани, но и вытаскивая из нее жизненный важный для человека орган. Кровь брызнула из рваной раны, окрашивая лицо и торс дикаря, как выкрикнула женщина в проходе, прислужница мужчины, видимо, в алый цвет. Фенрис резко разворачивается, готовясь тоже самое проделать и с другим врагом. Но,увы, был резко отброшен потоком энергии к стене, не успев хоть как-то среагировать на произошедшее и не хило приложившись при этом головой. Именно поэтому он не сразу заметил приближение мага и его руку на своей шее, сдавившую так, что становилось тяжело дышать. -Лириум неплохо прижился в твоем теле, как я вижу, - хмыкнул он, но руки не убрал, – а теперь успокойся, маленький звереныш, и запомни раз и навсегда - я твой хозяин, - последние слова он произнес буквально по слогам, как будто разговаривал с непослушным ребенком. – Только я решаю: будешь ли ты жить или сдохнешь в подворотне, не смея даже попытаться спасти свою никчёмную жизнь, потому что я так приказал. Мои приказы не обсуждаются. Прикажу убить – убей, прикажу изображать бешеного мабари – изображаешь. Ко мне обращаешься исключительно «хозяин». Тебе все ясно? В ответ ему было только неясное бурчание и испуганный взгляд, так как не только рука держала эльфа, но и магия Данариуса обволакивала все тело, не давая даже шевельнуться. Чудовищный страх охватил юношу, не контролируемый, до жуткой дрожи. Разомкнуть губы было не только сложно, просто невероятно. -Тебе ясно? – настойчиво повторил мужчина. -Да, хозяин, - выдавил из себя юноша, странно вздрогнув от последнего слова. Его отпустили, позволив сползти на колени перед господином и поджать под себя ноги. -Так сложно было найти нужный генетический материал, - хмыкнул тот, - столько часов труда, времени и денег было потрачено для создания идеального воина…сколько материала…ради этой минуты. Как ощущения, Фенрис? Молчать было нельзя, но объяснить свои ощущения эльф не мог. Чувствовал ли он себя странно? Естественно, ведь не помнить свое прошлое, кроме невероятной боли и алтаря, чувствуешь себя немного не в себе. Но как это ощущать себя иначе? Даже на этот вопрос Фенрис не мог ответить однозначно, так как собственное имя, в подлинности которого уже сомневаться не стоило, казалось таким неродным и совсем не подходящим.***
У хозяина был пунктик на чистоте. Хотя кровью он не брезговал, с какой-то особой изощренной радостью марая в ней руки, от чего у многих слуг по спине пробегали мурашки, а желание перечить господину резко пропадало. Но к телу, как понял Фенрис, он относился не без пренебрежения. Даже имея вместо воспоминаний в голове вязкий туман, эльфу почему-то казалось, что с рабами не церемонятся. Рабы вообще должны выполнять ряд функций, необходимых господину, вплоть до крайней степени унижений, отринув собственный стыд и гордость. Остальное уже мелочи, особенно, если вспомнить, как обращались с невольниками магистры. С эльфом было же немного иначе. Из его ладоней и ступней вытащили мелкие, оставшиеся после того происшествия, осколки, обработав мелкие раны, хотя многие из них успели затянуться. Он регенерировал слишком быстро – в некоторых местах раны пришлось вскрыть заново. Фенриса тщательно вымыла группа девиц, пока несколько особенно суровых мужиков крепко держали юношу, причем те были явно не обычными воинами и даже имели интеллект, хотя и не заметили, что невольник и не особо пытается вырываться. А смысл? Но, стоило миниатюрной ручке задеть клеймо, эльф резко дергался, напрягаясь всем телом, и пытался уйти от необходимых прикосновений. Кожу резко обжигало огнем. Женщина испуганно одергивала руку, но свои манипуляции упрямо продолжала, прикусив пухлую губку, опасаясь гнева господина за плохо выполненную работу. Это была своеобразно-изощрённая пытка, особенно когда его натерли какой-то приторно пахнущей дрянью. Маслом или еще чем-то похожим, бережно втирая его в каждый сантиметр изуродованного тела, старясь не смотреть в зеленые глаза раба. Фенрис не понимал необходимости в этом деле, но предпочитал весь процесс молчать - нарваться на немилость Данариуса не хотелось вдвойне. Одеждой его, кстати говоря, обделили, вручив юноше только штаны из плотной ткани и нацепив на шею рабский ошейник. «Вполне логичный атрибут», - фыркнул про себя юноша, не обратив на это должного внимания. Вещица была довольно унизительной, но, учитывая положение эльфа, Фенрис не видел ничего особенного. Ошейник был мягким и совершенно не чувствовался на коже, поэтому эльф принял его как должное, словно свою вторую кожу. Но сам по себе невольник неуловимо напоминал себе ручного мабари. Или он все-таки им и являлся? -Когда находишься рядом с хозяином, не смотри ему в глаза, если он этого не попросит, - бурчал один из прислужников Данариуса, которому пришлось отводить несмышлёного эльфа к своему господину, - стой, опустив голову, всегда отвечай, когда он к тебе обращается. И еще огромная куча полезной и бесполезной информации, которую Фенрису пришлось выслушивать всю дорогу к хозяину. Кажется, эльф уже понял с каким из здешних зануд у него точно не будет хороших отношений. Нет, раб должен слушаться господина, но это не значит, что он должен подчиняться всем и каждому. Ну, так считал невольник. Возможно, ошибочно, но это не мешало ему немного поразвлечься, мысленно профильтровав в своем русле болтовню прислужника, чье имя так и не запомнил. Увы. Довели его только до двери, заставив повторить несколько раз, что категорически нельзя делать при хозяине. Да, видимо всех уже успели известить про забывшего свою прежнюю жизнь раба, с которым следовало обращаться как с дитем и объяснять элементарные вещи множество раз. «Веселая» жизнь ждала Фенриса, но тот, хоть и не с первой попытки, сумел повторить без запинки ту кучу правил поведения и особого рабского «этикета» при господине. Тогда и только тогда ему позволили, с характерным стуком в дверь, войти в личный кабинет/комнату/место отдыха/пыточную (зависимо от обстоятельств) Данариуса. -Вы звали меня, хозяин? – вопрос был скорее риторическим, так как ответа не требовал, так как зачем юноша появляться здесь, если не по приказу магистра? Даже интонация эльфа была скорее утвердительная, чем вопросительная. Юноша склонился в поклоне, как и приличествовало его положения, не поднимая взгляда на мужчину перед собой. Он прошел в комнату и, закрыв за собой дверь, спрятал руки за спину. Голова была слегка опущена, а болотного цвета глаза с интересом рассматривали свои босые ступни. Магистр же восседал в роскошном кресле, лениво перелистывая довольно дряхлую на вид книгу с пожелтевшими от времени страницами. От нее пахло чем-то резким. Зельем, дорогущим вином или даже магией, если та вообще имела запах. Для Фенриса, который так тесно успел пообщаться с жидким лириумом, магия имела нечто характерное. Запах пота и металла, отдающий кровью и солью, повисший в воздухе и мешающий дышать. Из кабинета хозяина так и разило магией, даже стены, казалось, были пропитаны ее частицами, ее сутью, но юноша, хоть тому было не по себе, виду не подал, не смея никоим образом привлекать к себе внимания. -Да, Фенрис, - ответил тот, отрывая взгляд от витиеватых знаков, - подойди. Без лишних сомнений эльф исполнил приказ, все вглядываясь в еле узнаваемое лицо. Голос Данариуса, словно удар грома, заставлял вздрогнуть и вспомнить ритуал в жутчайших подробностях, лицо же было незнакомое, чужое. Мужчина, вальяжно растянувшись в кресле, криво усмехнулся, с невероятной легкостью откладывая книгу, и излишне внимательно осмотрел каждую деталь оголенного торса. Юноша слегка вздрогнул, когда рука хозяина смело прикоснулась к незащищенной тканью одежды коже, провела подушечками пальцев по тихо вздымающийся груди, задевая при каждом движении клейма. Эльф резко выдохнул, заглушив вскрик, и заставил себя стоять на месте, игнорируя желание отшатнуться. Прикосновения были неприятны и омерзительны, до ужаса болезнены, возможно, в каком-то смысле аморальны, так как себя Фенрис наложником или шлюхой не считал, хотя и не помнил, какую жизнь вел до этого. Неужели ложился под хозяина, стоило тому поманить невольника пальцем? Конечно, подобное поведение вполне логично для раба, но его, от одной только мысли о подобном, начинало мутить. Но раб и всегда им будет и был. Наверное, вероятнее всего. Желание хозяина – закон. Ведь так? Так почему же вопросы морали и гордости так мучали его голову, не позволив элементарно забыться и погрузиться в желанную пучину безразличия и беспрекословного повиновения? На этот вопрос Фенрис не мог ответить даже себе. -Ты отлично справился, мой мальчик, - обманчиво ласково шепнул магистр, за ошейник притягивая раба к себе, заставив согнуться в три погибели, чтобы хозяин мог дотянуться до отметин на шее. Им было уделено особое внимание, пальцы Данариуса, оказавшиеся грубыми и сухими, как и у всех человеческих мужчин, прошлись по ним, очерчивая каждую линию, принеся с собой еще одну порцию жара и почти нетерпимой боли. Юноша вновь почувствовал, как будто места прикосновений прижгли раскалённым железом. С его губ сорвался тихий стон. Неконтролируемый, похожий на скулеж. – Клейма отлично прижились, - хмыкнул он с одобрением, - память не столь нужный атрибут. В физическом плане ты остался таким как прежде, навыки не могли испариться целиком и полностью, а соответствующему поведению обучить не так сложно. Нужно лишь напомнить тебе твои обязанности и новую роль. Эльфа рассматривали как товар, внимательно, слишком откровенно, но не настолько, чтобы нельзя было выдержать на себе чужой взгляд. Тело предательски дрогнуло, стремясь как можно быстрее прервать взаимодействие с хозяином, не подчинившись команде разума, который был почти полностью толерантен с магистром. Руки хозяина имеют права творить с телом все, что только пожелают, подобное логично и нормально. Желаниям Фенриса не уделялось никакого внимания...он вообще был способен их иметь? Нет, рабы не могут желать, хотеть или чувствовать по собственной воле. Они собственность хозяина, не смотря на то, что они разумные. Тоже люди. Может это чья-то злая шутка или очередная иллюзия рабовладельцев? Ох, как бы Фенрис хотел, чтобы это было именно так. -Сидеть, - грубый приказ, и ноги эльфа подогнулись под тяжестью собственного веса. Каждой клеточкой, которая приобрела после ритуала излишнюю чувствительность, юноша ощущал силу этих слов. Она напоминала магию, но не в привычном амплуа, а нечто более интимное и необузданное, как кнут. Одно лишь слово сковывало по рукам и ногам, не оставив возможности даже шевельнуться или отвести взгляд, чтобы не видеть этих ехидно смотрящих глаз. Юноша задрал подбородок вверх, как любил в подобные моменты хозяин, сам не заметив этого за собой. От макушки до пят пробегали стайки мурашек, а по всему телу, тем временем, прокатывалась неизбежная волна жара, словно лириум отзывался на зов Данариуса, был ему подвластен. Юноша не понимал и половины силы этой дряни под его кожей, но сейчас лириум был частью эльфа, передавая ненормальные, для разумного существа (да и для неразумного тоже), ощущения. Боль уже успела достичь той степени, когда мозг перестает воспринимать ее как оную, смешивая ощущения, в какой-то степени приятные, и оставляя только подрагивающие конечности и искусанные в кровь губы. Только всевышней силе было известно, насколько невероятно было ощущать на себе власть господина. Да омерзительно, неуютно, но и невероятно в том числе. Невольник уже даже не стыдился своего откровенного возбуждения, из-за которого стало тесно в жестких штанах, вызванного скорее реакцией лириума, чем эмоциональными процессами и привязанности к этому человеку. «Как собака, как волчонок, как…раб», - выдохнул Фенрис, прикрывая глаза, когда господин мягко похлопал «песика» по голове и, уже более грубым движением, заставил того уткнуться носом в свой пах, - «как шлюха». Последнее определение одобрил даже разум, что уж тут лукавить. Юноша ощущал себя блудницей из захолустного борделя, только вот с одной не большой разницей – ему не заплатят. Определенно не заплатят. Игрушкам деньги не полагались, в них играют, причем не всегда по оговоренным правилам. Признаться, Фенрис плохо помнил, что происходило далее, после того, как собственными дрожащими пальцами он опустил штаны магистра и удобнее устроился меж его разведенных в приглашающем жесте ног. Хотя, жест был скорее приказной, чем приглащающий, но это, как и многие другие нюансы, значения не имело. Кажется, следовало любой ценой доставить господину удовольствие? Он не был уверен, но все же потерся, подобно ручному зверьку, о колено Данариуса щекой, аккуратно согнув шею и тихо вздохнул, опалив своим дыханием сухую кожу. Он старался оттянуть момент неизбежного «соития», слегка коснулся губами промежности и уже наполовину возбужденного мужского полового органа, лишь мимолетными прикосновениями, прикрыв глаза. Фенрис старался выкинуть ненужные мысли и ощущения из головы, полностью отгородившись от внешних раздражителей и пустив в ход язык, не с первого раза заставив себя разомкнуть дрожащие губы. Медленно прошелся по всей длине крупного органа языком, очерчивая головку и вырисовывая непонятные фигуры с не наигранным послушанием, и от неприятного привкуса во рту зажмуривая глаза. Пахло похотью и потом, а что-то тошнотворно-солоноватое ощущалось на губах и на языке, неприятный и незнакомый ранее вкус. Невыносимое, странное, непонятное действо, но необходимое. Это же приказ господина. Господина, единственного человека, который знал его прошлое, который являлся его настоящим и будущим. Он ему принадлежит. Душой, телом, абсолютно всем, лишь животный страх позволил его ослушаться после пробуждения. Он ведь сам этого хотел? Тот эльф, который решился на ритуал. Он же выбрал свою судьбу, решив для себя, что это лучший вариант из существующих? «Я сам хотел такой жизни? Этой мерзости под кожей?» - спрашивал себя юноша, заглатывая член магистра чуть ли не до самого основания, вцепляясь в его бедра, так как рука, крепко держащая за волосы, не давала сдвинуться ни на сантиметр. Данариус заставил заглотить еще глубже, издав некое подобие рыка или стона, получая неописуемое удовольствие не только от горячего и податливого эльфийского рта, но и от выражения покорности на лице дорогого волчонка. Горло юноши свело судорогой, дышать стало очень трудно, почти невозможно, да и нечем. Нос все никак не хотел покидать запах человеческого тела, въевшийся уже, казалось, и в эльфийскую кожу, не давая прохода свежему и так необходимому в данный момент воздуху. Каков бы не был ответ на вопрос юноши, прежнего эльфа уже не существовало. Имя, эмоции, воспоминания…исчезло абсолютно все, даже лицо, изменившееся до неузнаваемости, уже не принадлежало ему. Он уступил месту Фенрису, отсасывающему хозяину, стоя на коленях и постанывая, как завсегдатай работник борделя, пока тот, с крайней степенью удовольствия на лице, трахал его в рот. Фенрису, который в тот момент потерял ту остаточную нить непокорности, кою лириум еще не успел забрать. Утратил, стал ручным, отдал всего себя, став частью ошейника, цепей и новой жизни. Вопрос не имел значения, больше не имел. Вот она расплата за силу, что бурлила в теле вместе с жидким минералом. -Скажи, Фенрис, что ты чувствуешь? – спросил его Данариус, крепче сжимая руки у того на голове и прикусывая губу. Голос мужчины слегка сбился, выдавая тяжелое дыхание и близость долгожданного финала. Сосредоточиться на словах магистра было сложно - грудь эльфа лихорадочно вздымалась в попытках ухватить хоть немного воздуха, не дав обратить должное внимание на господина. Создавалось впечатление, в лице Данариуса, что юноше заложило уши, он слушал, но как через толщу воды, слишком тихо. Но тут все резко прекратилось, слишком неожиданно для максимально напряженного, но плохо соображающего, эльфа. По языку потекла омерзительная, тошнотворная и до невозможности гадкая семенная жидкость, устремившись прямо в глотку. Фенрис, слегка отстранившись от господина, сочтя кивок за позволение, крепко сжал зубы. Приказа пачкать дорогой ковер не поступало, поэтому пришлось глотать, сжимая пальцы на руках и стараясь сдерживать рвотные позывы. Или хотя бы хоть немного скрыть их. Ковер был очень дорогой. – Кому ты принадлежишь? -Я чувствую лишь то, что вы пожелаете. Я ваш, - выдохнул волчонок, опуская спину и голову в земном поклоне, и коснулся губами ступней Данариуса в знак преданности и покорности. – Хозяин.