Ракушки

Корабль останавливается только для незначительного ремонта на заставе народа Огня. «Хозяин Огня уехал, чтобы подавить бунт в колониях, — сообщает смотритель. — Он не оставил никаких сообщений для вас, моя госпожа». По крайней мере, здесь можно послать сокола. «Плывите на север, — приказывает она капитану. — В исправительные колонии». У этого места есть и другое название, которое означает то ли «отдых», то ли «мир», то ли «оазис», но Мэй всегда считала колонию тем, чем она является на самом деле: тюрьмой для политических преступников, недостаточно опасных для заключения в столице, но и недостаточно заслуживающих доверия, чтобы быть отпущенными на свободу. В остальном же там живут безобидные фермеры, у которых есть только два занятия: бережно возделывать землю да сплетничать. Дом родителей Мэй находится у побережья. Они стараются встретить её как можно торжественней: одетые в самое лучшее, аккуратно причёсанные, выстраиваются на ступеньках так, как позировали бы для парадного портрета. Но Том-Том первым сдаётся, не желает сдерживать радость и бежит, чтобы обнять колени сестры. Шоума смотрит то на Мэй, не решающуюся двигаться без позволения, то на молчаливого мужа. — Полагаю, я должен, — наконец говорит Томико и отступает, пропуская дочь в дом. Поначалу все с ней предельно вежливы. Шоума то заваривает целыми чайниками успокаивающий настой, взяв на себя обязанности кухарки; то осторожно опускается на подушки, то тихо скользит по коридорам. Она делает все расспросы общими и поверхностными, не связанными с появлением Мэй, с её путешествиями, с её недостатком. Том-Том по вечерам для развлечения читает вслух разные истории. — И… И тогда, в первый год войны, Хозяин Огня Созин стал отцом Азулона. Том-Том неловко замолкает, смотрит в свиток, и мать поощряет его лёгким кивком. — Хозяин Огня Азулон стал отцом Айро и Хозяина Огня Озая, который стал отцом Азулы и Хозяина Огня Зуко… — Который не стал отцом никого и ничего, — заканчивает Томико. — Пожалуйста, — шепчет Шоума, не отрывая взгляда от пола. Руки Мэй лежат на обёрнутых белым коленях, она спрашивает, сдерживая гнев: — Я так понимаю, на этом вы закончили быть гостеприимными? — Я закончил обманывать вас, моя госпожа. Том-Том прячется под полой материнской одежды. — Как вам подарок Хозяина Огня? — из голоса Мэй тут же исчезают все эмоции. — Он сам выбирал это поместье. — Какая щедрость, — усмехается Томико. Он идёт, как кот, по освещённой части комнаты, крадётся мимо очага к Мэй, потом снова отходит к стене. Последние пять лет принесли ему много страданий, сделали суровым и озлобленным. — У меня нет жалоб на свою участь, — огрызается он. — Только на то, что все мои усилия были бесплодны. Знаешь ли ты, ты, даже не владеющая магией, как это — подняться, подняться вместе с нацией? Годы переговоров, интриг, чтобы стать приближённым Озая — и увидеть, как ты выходишь замуж за Принца Огня! И что я ещё должен сказать об этом? — Если что-то не так с поместьем, — тихо говорит Мэй, — я попрошу улучшить. Его отношение давит на Мэй, и она не может этого вынести: нелюбимая там, где прежде была счастлива, лишённая даже голоса, она походит на снег, кружащийся за окном. После их короткого противостояния Томико не говорит с ней и не смотрит, всячески подчёркивая своё неуважение — что-то вроде бессильной мести. Мэй бы рада уехать, но зима безжалостно запирает их в одном доме, и тогда она снова становится тихой маленькой девочкой — взгляд в пол, голова опущена, — пережидая гнев отца. Том-Том всё ещё слишком мал, чтобы понять, даже чтобы знать обо всём, но всё равно держится близко к Мэй, греясь под её одеялом и ползая по пустой постели рядом с ней. Он помнит о сестре только то, что она была на параде, потом вышла замуж. Каждый день он исследует карманы Мэй в поисках угощения. — Мама говорит, тебе грустно, — шепчет он в ухо, подбираясь ближе. Сейчас полночь, первая ночь нового года, и Том-Тому позволили спать в кровати Мэй. Она оборачивает простыню вокруг его сияющего лица. — Она говорит, нужно оставить тебя в покое. — Мне не грустно, — шепчет в ответ Мэй. — Я просто никто. Местный чиновник сказал, что Зуко вернулся в столицу. Но от него самого всю зиму не было ни единого письма, и это молчание приносит Томико что-то похожее на унизительное для Мэй удовлетворение. «Жена, которую сочли бесполезной, вскоре будет заменена», — говорит он, а у Мэй нет даже сил, чтобы защитить свой распадающийся брак, и она просто удаляется к себе. Но, как ни странно, не он убеждает её наконец уехать, а Шоума. Она входит вместо служанки, пока Мэй моется. Мэй в воде по самый подбородок, она вяло следит за движениями матери. — Если бы ты снова была маленькой девочкой, после купания я завернула бы тебя в полотенце и расчесала бы волосы. — Перед камином, — шепчет Мэй. — Ты качала бы меня и пела, пока я не усну. Тогда всё было хорошо. Она вздыхает, тяжело закрывая глаза, а пальцы Шоумы осторожно расплетают мокрую косу. — Ты не можешь продолжать жить здесь. Ты заслуживаешь не этого. — Как и ты, — устало отвечает Мэй. — Ты же знаешь, вместе с Том-Томом вы можете жить во дворце. И избавиться от него. — Я выбрала свою судьбу, — Шоума говорит так тихо, что всплеск воды почти заглушает её слова. — Как и ты. — Тоже мне, выбор. Мне просто повезло, что моя любовь была взаимна. Поедем. Отец бы тоже так сделал. — Твой отец… он просто сломлен обстоятельствами. — Он просто сломлен. Как и все мы. Шоума помогает ей подняться из ванны и одеться в лежащее рядом платье, с беспокойством оглядев тело Мэй. — Ты не будешь ни к чему годна, пока будешь похожа на скелет. — Ведь только это и важно: годна я к чему-нибудь или нет?! Но Мэй не может продолжать спор и падает на разложенные перед камином подушки. Одежда её не согревает. Шоума садится позади, держа гребень в руке, и начинает расчёсывать волосы прядь за прядью. — Впрочем, это всё не важно. Хозяин Огня может выбрать кого пожелает, и любой ребёнок, рождённый от такого союза, станет его наследником и получит все титулы и привилегии. — Так говорит твой отец. — Но это не значит, что это не правда. — Мэй… Она поводит плечами, сбрасывая руки матери, и потягивает колени к подбородку. — Я не стану возражать. Наверное, я просто исчезну. — Зуко никогда так с тобой не поступит. — Потому что Отец не поступил? И Озай не поступил? — Мэй, пожалуйста… — Не трогай меня! Она вновь отстраняется и подбирается ближе к огню. — Казалось, что так будет проще, вдали от дворца. Ни насмешек слуг, ни жалости, и Зуко… Шоума поднимается, складывая расчёски и мыло. Потом оборачивается и говорит, спрятав руки в рукавах: — Мэй, моя маленькая ракушка… Ты ничего не добьёшься ожиданием. Ты должна вернуться к мужу и встретить любую судьбу, какую бы духи ни даровали тебе. Так она и поступает. Старые иллюзии больше не имеют власти над Мэй: детское прозвище превратилось в ужасное пророчество, и она складывает в сундук белые одежды. Слуга собирает всё остальное и грузит в ожидающую карету. Только Том-Том пытается не расплакаться, своими маленькими ручками обнимая Мэй так сильно, как только может. — Я пошлю за вами летом, — ласково говорит Мэй. — И мы тогда пойдём на Фестиваль. Томико исчезает внутри дома даже раньше, чем карета въезжает в сад. Никто не ожидал увидеть её снова, и когда Мэй всходит на корабль, вся команда с удивлением отрывается от своего чая и Пай Шо. — К вашим услугам, моя госпожа, — говорит капитан, низко кланяясь. — Лёд тронулся, мы сможем отплыть меньше, чем через час. — Домой, — вздыхает Мэй, глядя в серую даль. — Пришло время вернуться домой.