ТО, ЧТО НЕ МОЖЕТ ДАТЬ ТЕБЕ ОН

— Поздравляю, подполковник. Я добился, чтобы тебя восстановили в качестве государственного алхимика. — Умм. Прикольно. — Это что, вся твоя благодарность? — А ты ждал, что я поползу к тебе на брюхе и стану лизать твои ботинки? — Ну, хотя бы символически. *~*~* Каждому мальчику на свете хочется иметь настоящий, а не игрушечный пистолет. Как любому карьеристу, Арчеру нужен был серьезный козырь в его колоде. И Багряный алхимик должен был стать этим козырем. Алхимик-психопат ишварской войны – его неигрушечное оружие массового поражения. С собственным разумом; злобной, плохо управляемой волей и совершенно без предохранителя. И, как любой карьерист, Арчер не признавал небезопасного секса со своими орудиями. Кимбли же, как ни странно, похоже, нисколько не возражал против веревок на запястьях, прикрутивших его руки (каждую в отдельности и на расстоянии друг от друга) к кованной спинке кровати. Или не так… В любом государстве, где военные играют главную скрипку в большом оркестре, офицерский состав может позволить себе красивую жизнь. В частности, молодой и перспективный подполковник Фрэнк Арчер квартировался, снимая этаж в одном из доходных домов в районе зажиточных мещан. У него были большая гостиная в зеленых тонах, большой кабинет цвета хмурящегося моря, большая гардеробная под орех и большая спальня по странному совпадению багряных тонов, с большой кроватью красного дерева. На этой кровати, абсолютно голый, если не считать паутины шрамов, абсолютно бесстыжий, с ухмылкой на лице, с руками, раскинутыми и привязанными к спинке кровати, лежал Кимбли. — Ты всегда был такой шлюхой? Арчер сидит рядом с ним, в длинном светлом халате, с бокалом бренди в руке и медленно водит пальцем по старым рубцам на боку Кимбли. — Кто бы говорил, — усмехается Багряный. — Мы теперь в одной лодке, — рука Арчера скользит на бедро Кимбли. — Мне случалось плавать с разными экипажами, — небрежно пожимает плечами Багряный. Его член, спокойный и мягкий, невозмутимо покоится в обрамлении темных паховых волос. Таким же невозмутимым он остается все то время, пока Арчер, уже без бокала и в распахнутом халате, сосредоточенно и жестоко мучает темные плоские соски Кимбли, гладит живот, трогает пупок, подбираясь к половым органам. То и дело он внимательно заглядывает в лицо Кимбли, ожидая увидеть реакцию на свои действия. — Фрэнк, ты – мужик или лесбиянка? Заканчивай страдать херней и уже еби меня, если хочешь, — чуть высокомерно щерится на него Кимбли. Арчер смотрит на него с недовольством и легким раздражением, но при этом согласно перемещается между раздвинутых коленей Кимбли. Тот послушно приподнимает бедра. — Фууу, — невольно вырывается у Арчера. — Что, не нравится? — Сколько раз тебя рвали? — Мне просто посчитать или рассказать с подробностями? — Это Жадность? Или… в тюрьме? — А я никогда не прекращал вести активную половую жизнь. — Ты просто психованный мазохист, Кимбли. — Если бы ты был прав, я бы сейчас скулил от восторга. — Тогда чего же ты хочешь? Пальцы Арчера боязливо вжимаются в самый центр сложного созвездия шрамов. Не встретив особенного сопротивления, уже увереннее вдавливаются внутрь. Вместо ответа Кимбли красноречиво шевелит связанными руками. — Это у тебя будет, — обещает ему Арчер, — но позже… — В таком случае, желаю и тебе приятно провести время, — снова щерится Кимбли и закрывает глаза. И пока требовательные пальцы одной руки настойчиво растягивают его внутренние мыщцы, а пальцы другой играют его мошонкой, он представляет себе совсем не эти руки. Он вспоминает. Всегда решительные, неотвратимые, как смена дня и ночи, властно-заботливые, нежно жестокие. Иногда твердые, как гранит, почти что холодные на ощупь. И биение алхимического пульса под этой кожей. И упоительное сознание того, что можно взорвать это мощное, грациозное тело, одновременно ощущая его в себе. И можно делать это снова и снова… От душной судороги возбуждения Кимбли издал горлом тихий, протяжный выдох. И тогда Арчер вставил ему. Ничего, все терпимо. Кимбли даже подался навстречу, левой ногой обнимая его бедра, чтобы усилить проникновение. — Ну же, двигайся, ленивая тварь, — приказал он. Арчер зарычал и размашисто заработал бедрами. Наклонился вперед, касаясь дыханием шеи и груди. «Ты мой», — охотно пророкотал в памяти Кимбли довольный низкий голос, и он забился, сжимаясь внутри, чтобы полнее ощутить ебущую его плоть. — Никогда, — еле слышно прохрипел он в ответ и, приоткрыв глаза, уперся взглядом в нахмуренное лицо Арчера. Ему показалось, тот сейчас ударит его по губам. И новый рывок внутри оказался резче и грубее остальных. — Перестань представлять себе эту тварь! — Заставь меня, — пожал плечами Кимбли и содрогнулся от ярости новых рывков внутри себя. — Грязная шлюха, — Арчер со злостью впился зубами ему в шею. — Ну, в этом спорте ты ему точно не соперник, — простонал, извиваясь от наслаждения Кимбли. – Он мог отрывать от меня зубами куски мяса. Было очень больно. «И член у него, кстати, был куда больше», — добавил он уже про себя. И от воспоминаний об этой карающей колонне возбужденной плоти, Кимбли завелся еще хлеще, содрогаясь в своих путах и издавая совершенно непристойные звуки. — Ах ты, похотливый подонок, — шипел на него Арчер. – Ублюдок. Ебанный психопат. Дешевая блядь. — Да ты ревнуешь, — засмеялся ему в лицо Кимбли. — Заткнись, — бесится Арчер и наотмашь бьет его по лицу. И тут же память рисует ему склонившееся совсем близко довольное лицо, азартный блеск в темном и сытом взгляде, ухмылку крупного зубастого рта. Кожа вспоминает выдох. «Говнюк», — звучит у него в голове долгий рокочущий отзвук. И Кимбли коротко и с облегчением кончает, так тесно сжимаясь внутри, что Арчер почти болезненно кончает следом за ним. — Прямо, как нежные возлюбленные, — слабо усмехается Кимбли. Он вспотел, но пот остывает на теле, неприятный и липкий. Очень хочется покурить. Арчер устало опирается на локоть, устраиваясь рядом с ним. Смотрит по-прежнему недовольно. — Что он давал тебе такого, чего не могу дать я? Кимбли скалится, как дикий зверь, смех толкается изнутри ему в зубы. — Тебе не понравится ответ. Арчер выразительно хмурит брови, а Кимбли, черт побери, помнит, что и ему тоже нужен этот хищный и хваткий молодой офицер: — У нас с тобой будут другие совместные занятия. — Ты взрывал его в постели? — О, да ты действительно неплохой аналитик. — Не язви. — Освободи мне руки. — А где «пожалуйста»? — Иди в жопу. — Он тоже тебя связывал? — Было пару раз. Впрочем, он мог удерживать меня сам, без всякой помощи. Если хотел. — Он здорово пригодился бы нам, если бы идея с шантажом не провалилась. — Уже не знаю. Он оказался, в сущности, таким романтиком. — А ты жестокий человек, Зольф. — … — Жалеешь, что с ним так вышло? — Фрэнк, я не возражаю против здоровой ебли в задницу, но оставь свое мозгоебство при себе. Арчер смеется и жарко целует его в рот. *~*~* Он никогда не спит рядом с другими людьми. Секс в любой роли с обоими полами, это пожалуйста, но спать рядом с другим мягким живым дышащим человеком… Так легко во сне повернуться, положить руку на спину (или чуть по ниже) и сделать из партнера маленький и упоительно красивый «ба-бах». А это не всегда приветствуется обществом. И потому он никогда не спит рядом со своими любовниками. Все время своего вынужденного квартирного ареста в доме Арчера он спит днем, пока Френка нет, а ночами благополучно бодрствует. В конце концов, ему никогда не бывало скучно с самим собой. Наверно, поэтому его не сломала одиночная камера. В предчувствии утра, он достает из комода простой холщовый мешок и долго роется в лежащих в нем осколках костей, пока не подбирает один чашевидной формы. С этим осколком и сигаретой в зубах он выходит на балкон. И стоит там, по-прежнему, голый, меланхолично всматриваясь в плавно растекающиеся по ночному небу бледные отсветы, предвещающие зарю. Он накрывает ладонями сигарету и микровзрывом поджигает ее. Затягивается, глядя в небо и опираясь локтями на кованую ограду балкона. Потом стряхивает пепел в осколок черепа. — Ну, и чего ты добился? – спрашивает он у осколка. – Зачем надо было так подло меня обламывать? Он снова затягивается и смотрит, как в небесах над ним умирает ночь. Задумчиво проводит ладонями вниз по своим плечам. Ему не холодно. Просто он действительно не умеет сожалеть. Он может только перебирать в воспоминания ухмылки и оскалы Жадности, весь богатый калейдоскоп его гримас вплоть до момента, когда лицо гомункула отразило удивление и понимание происходящего. «Кимбли, ты предатель», — отголоском прозвучало внутри. — У нас все равно бы ничего не вышло, — шепчет он, и прохладный ветерок треплет крысиный хвостик его волос. – Ты утверждал, что хочешь, чтобы все было твоим. А я хотел и хочу все повзрывать. Он курит, и в мутном дыме перед ним проплывают картины того, как он портил мебель и вещи в «Чертовом гнезде». Жадность то сердился, то смеялся над этим. Пока однажды он не искалечил взрывом одну из глупых химер, и Жадность наказал его, без всякой жалости отымев его в форме Абсолютного щита. Была у него такая непедагогичная манера использовать секс, как в качестве поощрения, так и в качестве наказания. Уничтожить эту живую обсидиановую статую с грацией пантеры и броней по всему телу Кимбли не мог. Ущерб, который он, даже отчаянно защищаясь, мог причинить Абсолютному щиту, был слишком незначителен. Жадность без труда справился с ним. И хотя, как выяснилось позже, он не сломал в теле Кимбли ни одной кости, после того как Жадность распрямился над ним, Багряный ощущал себя не лучше собаки, которая умудрилась пережить, что ее переехал бронепоезд. Но что еще хуже, не снимая щита, Жадность вдруг наклонился к нему и удивительно бережно поднял Кимбли на руки, как берут ребенка. Просто без слов поднял на руки и едва ощутимо покачивал у своей груди. И Зольф никогда не забудет острого стыда от того, что тогда обеими руками обвил его шею, уткнувшись лицом в иссиня-черную шкуру. И он был так благодарен за эту непрошенную нежность, за ощущение заботы и защищенности. Он легко мог бы дотянутся до красных узлов рисунка на теле гомункула и вызвать взрыв, на несколько минут причинивший бы тому определенные неудобства, но Кимбли НЕ ХОТЕЛ. И этого он никогда не простит Жадности. — Я не твой. Ты меня не приручил, — упрямо и тихо сообщил он своей пепельнице. – Я снова государственный алхимик. Подполковник Зольф Ж.Кимбли. А ты облажался и сдох. Дурак. – Багряный алхимик зажмурился и рассеянным жестом потер переносицу: — Самонадеянный добрый дурак. Кимбли сплевывает с балкона вниз и, ухмыляясь, тушит окурок в осколке черепа. — Ты и меня предашь также легко? Багряный плавно оборачивается. В дверях балкона, завернувшись в одеяло, стоит Арчер. Кимбли ловит его за руку, притягивает к себе и жадно целует. — Нет, Френк, что ты. Предать можно только того, кто тебе доверяет. А после Арчер позволяет завалить себя животом на перила, и Кимбли сваливает с него одеяло и безо всяких прелюдий овладевает им. Татуированные ладони гладят напрягшуюся спину, сквозь кожу смакуя ощущение трепета и страха. — Не бойся. Я не пошел бы с тобой, если бы ты не мог дать мне нечто такое, чего не мог дать Жадность, — Кимбли запрокидывает лицо к небу, и его желтые глаза окрашиваются красками новорожденного утра. – Войну. Ende 11.11.2008