От альтруизма до ненависти

- Провались в преисподнюю к абберантам, сука! - Могу ли я поверить в то, что ты действительно так думаешь? Кел… грёбаный альтруист. Милый друг, всё, что у тебя осталось, это страх и отчаяние, а ещё пара часов до того, как тебя вздёрнут за твоё самопожертвование, ты сжимаешь прутья решётки, разделяющей нас, и теперь ты наконец высказал мне всё, что ты чувствуешь. Я знаю, что даже в мыслях своих ты ни за что не сказал бы обо мне плохого. Я знаю, Кел, всё, что ты думаешь обо мне. Всё, что ты думал сутками ранее, что в твоей голове сейчас – мне неведомо, да я и не уверен, что хотел бы знать. Это из-за меня. Мне сложно тебе возразить, в этом ты совершенно прав. Если бы не я, возможно, твоя жизнь сложилась бы иначе. Нас разделяет одна решётка, но эти, покрытые коррозией, прутья, не то чтобы главное, что стоит между нами. Я должен быть на твоём месте, Кел, как и во всех других случаях. Помнишь, синяк на твоей щеке? И я помню. Я чувствую себя виновато, но не будь меня – ты помирал бы за кого-то ещё. Может, в этом весь ты. Просто альтруистичный грёбанный идиот. Как странно, что это не злило меня раньше. - Легко быть другом, когда ничего не отдаёшь, а только получаешь, да? – Да, чёрт возьми, да, Кел, это легко. И ещё так же легко во всём этом забыться и не замечать того, что причиняешь кому-то боль. Кому-то вроде тебя так легко причинить боль, если ты - кто-то вроде меня. Может, я отвратительный друг, ты будешь рад, если я признаю это, ведь так? Мне не плевать на тебя, наверное, я просто слишком зациклен на себе и своих проблемах, которые просто гроша не стоят, рядом с тем, что тебя не станет, теперь я это понимаю. Поздно, верно? - Я вытащу, вытащу тебя, Кел! Выслушай меня. – Ты плачешь? Ты боишься. И ты ни за что не поверишь мне. Но я, возможно, впервые по-настоящему сдержу своё обещание, во что бы мне это ни обошлось… и мы уедем далеко отсюда. И никогда, слышишь, никогда мне не придётся просыпаться с осознанием того, что тебя уже нет. Этого не будет. Я помню отчётливо тот день, когда ты решил, видимо, что уже достаточно долго молчал о своих чувствах ко мне. Помню, как я пытался не обидеть тебя, подобрать нужные слова. Я ведь всё понял, Кел, я понял всё правильно. Но только не так просто ответить взаимностью. Дело даже не в ориентации, дело не в том, что ты не в моём вкусе или вроде того, нет. Ты единственный, кого я когда-либо смог бы полюбить. Но не полюбил. Сложно полюбить лучшего друга. Помню, как мы стояли на крыше академии, погода была самой подходящей для того, чтобы разбить кому-то сердце. Моросящий дождь и немного духоты. Если бы я тогда сказал хоть слово, возможно, сейчас было бы не так совестно смотреть в твои глаза. И я знаю, ты понял всё ещё тогда, пока я молча изображал из себя идиота. Я промолчал и тогда, когда ты подошёл ко мне. Молча я вдыхал запах твоих объятий, щекой обтираясь о ткань твоего промокшего пиджака. Оттолкнул я тебя только тогда, когда ты потянулся за поцелуем, хотя ты бы и без этого ни за что бы не поцеловал меня. Ты грёбанный трус, и это я понял немного позже. Ловлю на себе твой тяжёлый взгляд. Твои слёзы застыли где-то на середине щек, и мне так хочется смахнуть их с твоего лица, хотя вряд ли ты теперь мне это позволишь. Не знаю, чего ты ждёшь, но... - Прости, Кел… - Не знаю за что именно. За то, что был таким эгоистом. За то, что из-за меня ты здесь. За то, что даже теперь, когда это, может быть, мой последний шанс сказать тебе что-то важное, я не могу подобрать нужных слов для тебя. - Простить? – Твой срывающийся голос как бы предвещает взрыв. Не уверен, что готов к нему, но… давай. – Всё что ты всегда делал вовремя, так это извинялся. Извинялся, снова и снова, пока портил мне жизнь. – Ты переходишь на повышенные тона, а я понимаю, что в этот раз ты снова прав. Я извинялся, и ты прощал. Ты не злился, даже когда тебя исключили из академии, но, боюсь, в этот раз одним «прости», пусть даже самым своевременным и искренним, уже не отделаться. - Сегодня вечером у меня казнь, я хочу, чтоб ты был там. – Вдруг холодно выдаёшь ты. И внутри меня всё холодеет тоже. Может, этот ужас как-то отражается на моём лице, но ты почему-то колко усмехаешься и уже чуть дрожащим - то ли от злости, то ли от снова подступающих слёз - голосом добавляешь: – Хочу, чтоб ты это видел. - Я вытащу тебя. – Я стараюсь сказать это уверенно, а в голове пусто-пусто, и к горлу подступает огромный ком, я отстраняюсь от решётки и отхожу на несколько шагов от двери, оглядываясь по сторонам, замечая вокруг только пустые коридоры и массивные двери с прорезями решёток, тянущиеся вдоль них. - Оливер?.. – Слышу, как изменился твой голос. – Ты должен быть там. – Звучит так, будто бы ты меня просишь. И я не замечаю, как срываюсь с места, возвращаясь к твоей решётке. Хватаюсь за неё так резко, что навесной замок звякает. - Заткнись, придурок, заткнись. – Шиплю я, просовывая руки между шершавыми прутьями и притягивая твоё лицо к себе. Привстаю на носочки, чтобы дотянуться к тебе за поцелуем. И ты отвечаешь мне. Так нежно, будто бы и не ненавидел меня пару минут назад. Мы целуемся достаточно долго, чтобы назвать поцелуй «распробованным», но меньше, чтобы успеть захотеть большего. Я отстраняюсь и смотрю на твоё чуть раскрасневшееся лицо. Твоя тонкая кожа и правда такая прозрачная, что моментом на твоих щеках выступает лёгкий румянец. Мы оба молчим, я соображаю, что же это на меня нашло. Я поцеловал тебя, и, знаешь, я сделал бы это снова, будь мы, скажем, в моей комнате или на той же треклятой крыше академии – не здесь. Ты смотришь на меня, будто бы в ожидании каких-то объяснений, но их не будет. Я просто понял, что боюсь не успеть это сделать. И теперь я боюсь, что не смогу это повторить. - Так ты придёшь? – Ты наконец разрываешь неловкое - если это можно назвать неловкостью - молчание. - Нет. – Уверенно отрезаю я. - Я вернусь за тобой. Ты веришь мне? – По глазам вижу, что не веришь.