Violentia

Делать вид, что ничего не происходит- не выход. И я понимаю. Но это ничего не меняет. Прости меня. Прости меня, красавчик, потому что я делаю с тобой непозволительные вещи. Каждое мое прикосновение очерняет тебя, от каждого поцелуя остается размазанная сажа. Я растираю ее по твоему телу и оно больше не выглядит таким снежно белым. Ты похож на скульптуру из самого тонкого, самого светлого фарфора, я - на вымаранного в грязи трубочиста, который тайно украл ее и теперь изо всех сил пытается не разбить ее. Я измазываю тебя, но каждый раз ты с преданной готовностью идешь за мной, несмотря на то что иногда я слишком сильно сжимаю твои плечи и у тебя между бровей пролегает складка от боли, каждый раз ты подставляешься под мой поцелуй, даже не пытаясь оказать сопротивление. И это почти насилие с моей стороны. Некоторые истории просто не могут иметь хорошего конца, потому что уже изначально обречены на провал. И эта не станет тем самым исключением, который так трепетно освещают в фильмах. Когда я развожу твои бедра впервые, ты чувствуешь словно очень медленно погружаешься в воду. Ты уже понимаешь, что счастливый финал - это далеко не твоя прерогатива. Ты осознаёшь это, но не убегаешь. Твои пальцы судорожно пытаются сжать чужие запястья, руки напрягаются до предела и это выглядит так, словно ты тонешь и желаешь опустится как можно глубже - это выглядит почти трогательно - выглядит жалко. Ты не хочешь никакого спасения, потому что иногда смерть - лучшее что может случится. Ты хочешь утонуть. Потому что когда ты живешь, и у тебя нет ничего за что можно ухватиться, нужно находить что то важное. Даже если оно убивает тебя. Даже если это и есть твоя смерть. Потому что когда твоя жизнь дерьмо еще с рождения, ты особо не придираешься к вещам которые могут помочь тебе выдержать. Потому что когда тебе тяжело, тебе приходится находить любые способы жить дальше. Жить утопая - вот правда, которую тебе пришлось выбрать. А я - тот самый океан, который убивает тебя. Сначала это все казалось временным. Не было никаких длинных ужинов с вином и свечами, не было длинных флиртующих диалогов, был только я и твой просящий взгляд, неизменно направленный снизу вверх. Ты совсем не представлял что тебя ожидает, но все равно молил меня о помощи. Ты не хотел бежать от своих проблем, ты хотел бы с ними справиться, я знаю, но тебе было не под силу. И бежал ты ко мне. И это уже твоя ошибка. А некоторые погрешности оказываются слишком фундаментальными. И я правда хотел помочь. Но я переоценил себя. Ты должен был оставаться моим запретом, ты должен был оставаться моим табу, моим вето, моим отлучением. Я должен был надломить себя еще тогда, как только я попробовал тебя впервые, как только ты в первый раз выстонал мое имя, как только я почувствовал что меня повело от тебя, как хищника ведет от крови. Прости что не смог сберечь тебя от самого себя. Ты то, что что должно было оставаться неприкосновенным, кристально чистым, то, что должно было быть моей непогрешимой святостью. Я согрешил. Я пришел в храм и разбил все иконы, я разорвал все книги, и я сжег святой алтарь. Я осквернил тебя. И не говори, что тебе не было больно. Я надеялся сделать тебя всего одним коротким отступлением от собственных убеждений. Незначительной шероховатостью в личной жизни. Сбоем системы. Коротким суррогатом настоящих отношений, вдобавок с вязкой тишиной, размазанной по простыням, в подтверждение того, что никто из нас не собирается воспринимать эти, почти случайные, стоны в моей спальне как нечто основательное. Прости меня за мою наивную уверенность в том, что после одного раза не наступит другой. Потому что он всегда наступает. Надеюсь ты сразу поселил меня на самой далекой грани своего сознания, потому что я не дам тебе большего. Я не дам тебе ничего. И не дам даже ложных надежд, которых так безостановочно раздаю всем. Я не могу дать тебе даже этого. Ты понимаешь что упаковки из-под таблеток от саднящих болей в горле так и не станут чем-то важным? Ты же понимаешь, что я не скажу того, что я люблю тебя, правда? Ты же понимаешь, что это не так? Да только ты совсем не жаждешь любви. Ты нуждаешься в том, чтобы кто-то понял. В том, чтобы кто-то разобрал тебя. В том чтобы кто-то упорядочил тебя. И мы оба понимаем, почему я не смогу этого сделать. Ты слишком сложный персонаж, а я даже не герой. Но некоторые вещи я все же понимаю. И от этого не становится легче. Откровенно говоря, легче ни отчего больше не становится. Я вижу как каждое утро ты изо всех сил делаешь вид что у тебя все хорошо, что все просто прекрасно, ты смотришь на мертвых, окровавленных, расчлененных, изуродованных, удушенных женщин, мужчин, детей и стариков и ловишь себя на мысли что завидуешь им, завидуешь тому что у них все кончено. Теперь им уже ничего не нужно терпеть. Теперь ничто их больше не терзает. В отличии от тебя. Ты помнишь каждое лицо. Ты помнишь мельчайшие детали. Ты помнишь каждое имя. Ты помнишь каждый способ убийства. Ты помнишь точное, до сантиметров, размещение ран. Ты помнишь каждую букву из любого прочитанного тобой отчета. Ты помнишь каждую секунду проведенную у бесчисленных трупов. Ты помнишь все. И у тебя уже нет выбора. Сочувствие для тебя - непозволительная роскошь, и поэтому ты всегда находил хоть какое-то спасение в свой беде. Может быть неумение чувствовать, на самом деле, лучшее что случалось в твоей жизни? Потому что иначе я не могу понять как ты это выдерживаешь. И я не могу тебе помочь. Хотя очень пытаюсь. Время застывает. Время закупорено в бутылке. Время оседает в наших легких. Время смешивается с кровью. Время смешивается с нами, образуя из нас двоих нечто единоцельное, неразрывно связанное, вжатое друг в друга. Время стирает все острые углы между нами. Ночью есть только я и твоя всепоглощающая сущность. И ничего вокруг, а только плотный вакуум образовывавшийся от нашего слияния. В этот самый момент в мире рождается около 4 людей и умирает около 2. В этот самый момент около 30 людей признаются в любви и еще около 1000 целуются. Интересно, сколько людей в этот момент спит с свои сотрудником? И это почти насилие. Я чувствую как иногда любое касание вызывает у тебя боль, каждое прикосновение невыносимо жжет кожу. Я вижу как постепенно твои пальцы покрываются синяками - похоже на голубой фарфор. Но ты все равно продолжаешь до предела изгибать спину в оргазме, потому что давно уяснил что пытка - лучшее доказательство того что ты еще жив. К утру, когда я ухожу, а ты остаешься один, тебе кажется что весь воздух выбил из легких, а горло сковывает до той степени, что ты почти на сто процентов уверен что на нем останутся следы. А иногда становится еще хуже - тебе мерещится что ты горишь, что мое вожделение сжигает тебя до тла, и от тебя остаются остаются только обугленные кости и пара совершенно ненужных фактов. Но каждый день ты ошибаешься, но ты изо всех сил держишься за это чувство, потому что знаешь - оно реально. Тебе больно, здесь и сейчас, а значит ты существуешь. И вечные ссадины на коленях- - как твое личное доказательство того что ты не сошел с ума окончательно. Как доказательство того что твое “мы” не просто больная фантазия. Как доказательство того что “мы” были. Как доказательство того что “мы” есть. Иногда ты смотришь в зеркало и тебя пробирает отвращение к человеку в отражении. Каждый день ты видишь себя отвратительно, податливо слабым и потом еще долго стоишь под ледяным душем в тщетных попытках смыть это ощущение. Оно липнет к твоей коже. Оно пульсирует фиолетовыми шрамами в локтевой вене. Надеюсь, ты понимаешь что вышибать клин клином не выход, ибо я боюсь, я очень боюсь что между болью тогда и болью сейчас ты выберешь не меня, а наркотики. Они давали тебе чувство собственной значимости. Я же даю тебе только стертые ладони, в которые намертво въелся мой запах. В тебе нет ни капли той трогательной театральности, как у страждущих в фильмах. Ты не поджигаешь сигарету трясущимися руками и не смотришь на людей исподлобья. Ты стараешься жить как все нормальные люди, изо всех сил, и это заметно. Но у тебя не получается. У нормальных людей нет матерей запертых в психушке, нет значка за воздержание от наркотиков и уж точно нет склонности к шизофрении. Нормальные люди ужинают хорошо прожаренной свининой в ресторане с девушкой и покупают годовой абонемент в спортзал. Твоя проблема в что ты родился не в том мире. Ты был бы отличным компьютером, просто сногсшибательным, разработанным лучшими специалистами, где-то в Японии, единственным в своем экземпляре. А вместо этого ты познаешь тот мир, в котором никто не способен оценить тебя по достоинству. Даже я. И от того, что ты станешь употреблять чуть меньше неясных слов, а речевые обороты станут чуть более понятными из твоих движений не исчезнет лишняя суетливость, а жизнь не станет проще. Когда ты впервые осознал что знаешь и можешь больше, куда больше чем другие дети в твоем возрасте, что-то порвалось у тебя внутри с сухим звуком. Именно это событие является прологом твоей жизни, оно становится той самой завязкой, отправной точкой, первоначалом. И это больно. Больно осознавать что теперь твой ум - это все что у тебя есть, и теперь тебе нужно соответствовать. Не оправдывать возложенные на тебя, чужие ожидания, куда сложнее чем не оправдывать свои собственные. Теперь твоя функция сводится к тому что бы использовать свой исключительный интеллект на полную, без остатка, не размениваясь ни на что другое. Потому что он у тебя есть. Потому что он твой и ты обязан эксплуатировать его на все сто процентов. Истощать до последней капли. Расходовать до дна. Так наверняка бывает, что один раз ты просыпаешься и обнаруживаешь что ты уже охуительно всем должен. Теперь ты обязан знать все, абсолютно все. Потому что это твой крест и ты вынужден нести его до конца. Потому что это твоя роль, и ты вынужден ее отыграть. Даже если ты не просил этого. Даже если ты не хотел. Просто с самого начала тебе немного не повезло. И судя по стертым в кровь коленям продолжает не везти и сейчас. И это мой грех. Мое вожделение и несдержанность укладывают тебя в могилу. И ничего не могу сделать. Россыпь лиловых пятен на у тебя теле - не просто синяки, а метки, которые буквально захлебываются криком “чужое”. “Чужое” как знак что ты кому-то принадлежишь, а значит ты уже не один. По крайней мере тебе нравится так думать. Прости меня, за то что я с тобой делаю. Ты был подобен богу, а я опорочил тебя, я стащил тебя на землю, я измазал тебя в грязи, и продолжаю это делать. Прости меня, что каждый раз когда я оказываюсь над тобой, я хочу сломать тебя все кости, что бы ты кричал мое имя в сто раз больше чем можешь. Прости меня, что каждый раз когда ты снова оказываешься на три головы ниже меня, я снова позволяю тебе растереть горло до крови и окропить его моей грязью. С самого начала между нами была слишком большая пропасть. Твой недостаток был не в том, что ты слишком мало знал о жизни, а в том, что ты знал чересчур много. Ты был так близко к богам, а любое касание отдаляло тебя от них, и я знал это, знал, и это самое страшное. Прости меня, мне стыдно, мне очень стыдно, что иногда я слишком перенасыщен и слишком пьян тобой, я начинаю шептать слишком много восторженных слов о твоих скуловых косточках, и вижу как твои щеки накаливаются жаром. Я ощутимо осязаю твою неловкость, тебе непривычно любое восхищение в адрес не твоей одаренности, а тебя самого. Прости меня. Прости что я не могу дать тебе ничего больше чем удушливые поцелуи в темноте и уродливые гематомы на шее. Прости что я не могу уберечь тебя от удушья мира, который так бесстыдно ломает тебя, а лишь изредка предпринимаю до слез жалкие попытки научить тебя жить в нем, больше похожие на издевку. Прости что я так часто не могу защитить тебя, прости меня что я так слаб. Прости меня, за то что каждый раз когда ты замолкаешь и опускаешь голову я бессилен тебе помочь, и единственное что я могу для тебя сделать это дождаться вечера это разложить тебя на хрустящих простынях, пытаясь заполнить твои страдания собой. Но мы оба знаем что мне никогда не постичь твоих глубин полностью, мне никогда не постичь и десятой части тебя. Прости мне мою трусость. Прости мне мое малодушие, когда что я по два раза проверяю насколько плотно задернуты шторы и запираю двери на все замки, а потом почти молюсь на слюну, тонкой ниткой стекающей у тебя по подбородку, наматывая твои волосы на руку. Прости что количество тех слов которые никогда не прозвучат между нами неумолимо ползет вверх. Прости что никогда не называю тебя по имени при людях и слишком быстро прерываю случайные контакты. Прости меня, что я трусливо верю твоим успокаивающим взглядам, которые изо всех сил стараются уверить меня что ты не хотел бы большего. Прости что я позволили себе непозволительную для меня слабость - узнал тебя, и теперь не могу отказаться, при этом слишком боятся давать что либо взамен. И твой нелепый галстук, мертво болтается на дверной ручке в мою спальню - знание того что я его туда швырнул, выжигает в мозгу понимание того что я увяз. И это измена не просто своим принципам. Это измена самому себе. Я чувствую как результаты длинных минут проведенных в тщательной работе над собой ускользают водой между пальцев. Ты - это мое возвращение к началу. Ты - моя панихида по священным радостям брака. Ты - это своеобразная ретирада от стабильной социальной жизни. И это нечестно по отношению не только ко мне, это вдовое нечестно по отношению к нам обоим, потому что от вечного балансирования на той самой грани дозволенного устаешь, но приходится возвращаешься туда, как старый цепной пес возвращается домой. Но даже тот момент, когда ощущения того что происходящее алогично для меня, постепенно сходит на нет, и твои волосы, разметавшиеся на моей подушке кажутся мне почти правильными, не переходит в точку невозврата. И никогда не перейдет. Мы оба это знаем. И те невозможные вещи о которых ты даже не смеешь просить скользят отравой моей жизни у меня по крови. И те факты, которые я не разрешаю тебе принимать душат нас обоих. И может быть, в день когда я наконец перестану хватать тебя за руки горячо шепча свои монотонные, идолопоклоннические речи ты сможешь просить меня. Они падают стальными цепями на тебя, они ложатся на твои плечи непосильной ношей, что все больше вдавливая тебя в землю. Я чувствую мои слова оставляют порезы на твоей коже, я почти вижу как они наполняются густой кровью. Иллюзия, которая выглядит реалистичнее чем ты. Иллюзия, которая выглядит реалистичнее чем я. Иллюзия, которая выглядит реалистичнее чем “мы”. Моли бога помочь нам, ибо я вижу что еще немного и я не смогу остановится, а значит твой хребет окончательно сломается под напором моих грехов. Прости меня за мое вожделение, ты был так потерян и так близко, близко ко мне, чрезмерно податливый, с слишком хрупкими плечами и слишком женоподобными кистям, с рваными тенями от ресниц на бледных щеках и даже не пытающийся сопротивляться, покорно идущий за мной. Я чувствую как мои моральные устои остаются моим солоноватым привкусом у тебя на языке. Я чувствую как мои моральные устои наполняют комнату, выливаясь в твои стоны. Я чувствую как мои моральные устои рушатся пока я разрушаю тебя. Слишком много слов, слишком много фактов, слишком много цифр, слишком много требований от самого себя - я чувствую как ты обреченно замолкаешь рядом со мной, а так не должно быть. Истины, кажущиеся сложными любому кроме тебя, щедро брошенные тобой в лицо миру - твой кислород, а рядом со мной он перекрыт и я чувствую как твое дыхание становится тяжелее под моими ладонями. Ты готов падать на колени передо мной, и целовать костяшки моих пальцев в знак своей признательности. Ты не хочешь быть равным мне Ты хочешь быть ниже. Но проблема в том что ниже на самом деле я. На самом деле весь мир ниже. И ты мог бы покорить его, если бы твои плечи были чуть менее ссутуленными, а взгляд-чуть менее болезненным. Просто кто-то стремится к использованию. А кому-то нужно, чтобы использовали их. Прости меня, что с каждой ночью проведенной чуть ближе чем просто рядом, слой грязи на тебе увеличивается в сотни раз. Прости меня, ибо это мой грех, мое настолько тяжкое преступление что даже ты не смог бы представить всех его масштабов. И даже я. Когда-то со мной делали ужасные вещи, но я смог их пережить. Но вопрос в другом Переживешь ли их ты? Ты совсем не умеешь за себя постоять. Когда я, в очередной раз подхожу к тебе и кладу руку на бедро, ты не произносишь ни слова. Ты даже не пытаешься убежать, не говоря о том что бы защитится, ты просто поднимаешь умоляющий взгляд, почти предлагая себя, как проститутка. Да, только я ничего не могу тебе дать, абсолютно ничего. Я могу только умолять тебя, подтвердить теорию параллельных вселенных, потому что миры в которых мы не делим одну постель самые счастливые. В них у тебя еще есть шанс расправить плечи. И когда ты морщишь лоб и прикладываешь ладонь к виску, я прошу тебя лишь о том что бы ты спас себя, мальчик, потому что я признаю - я этого не могу. Ты отворачиваешься. Будто бы ты и так каждую секунду своей жизни не пытаешься. А я не могу помочь тебе, красавчик, потому что на самом деле я слаб. Я слаб, я так слаб, меня сломали уже очень давно, и мне тяжело, но даже этот ничтожный факт я скрываю от самого себя так сильно, что едва не вою волком, если кто либо хоть немного видит мою слабость. В таком случае, разве я смогу признать что у меня есть масса куда более значимых дефектов? Разве когда-нибудь я смогу признать что то что между нами происходит - и есть мой самый большой дефект? Я завишу от тебя, красавчик, завишу так же как каждый второй школьник зависит от порно, как каждый пятый американец зависит от фастфуда, завишу так же как ты когда-то зависел от наркотиков. И я должен был надломить себя еще в начале. Потому что иногда нам удается побороть отравляющие привычки. Но иногда они оказываются сильнее нас, и перерастают в неутолимую потребность. Ты знаешь каково это. У тебя есть несколько значков за воздержание от наркотиков, но знаешь что я тебе скажу? Выброси их ко всем чертям. Получи еще столько же значков за абстиненцию от меня, вот тогда это будет достижение в сот раз больше. А знаешь почему? Потому сейчас я воздерживаюсь от тебя, и это не просто тяжело. Это невыносимо. Но так нужно. Переоценить себя - страшно, потому что вместо обещанной помощи тебе я оказываюсь сам втянут, и теперь изо все сил пытаюсь избавится от последствий - я получаю свой значок за отказ от тебя. У нее темная кожа. Я не допустил бы никакого, даже самого маленького намека на бледность. На ней вещи идеально сидят, а волосы всегда уложены. И ей нужны те самые сомнительные, но общественно принятые доказательства любви вроде поцелуев на людях, совместных походов в кино на последний ряд или общих покупок еды в супермаркете, и это хорошо, хорошо потому что они дают мне чувство нормальности. Она умет флиртовать, она умеет красиво говорить и я могу познакомить с ней собственную семью, и она сможет поддержать непринужденную беседу с моей матерью. И у нее нет шрамов на венах и ни малейшего намека на отклонения в психике. Она не кричит от кошмаров ночью, а о психосоматических болях знает только из учебников. И она явно никогда не читала "Войну и мир" за двадцать минут. Я всеми силами стараюсь выглядеть перед ней как можно в лучшем свете, я всеми силами открещиваюсь от тебя. С ней я очень стараюсь привести свою жизнь в минимальную из людских норм. Она - мой личный гарант хоть какой-то социальной стабильности. Ты невесомо касаешься пальцами виска и морщишься. Так театрально. Так фальшиво. Но ты должен меня понять, так же как я понимал тебя. И тебе не в чем меня упрекнуть. Как и мне тебя. Как и мне себя. Жаль, только я опять проиграл тебе. Мои простыни снова до крови режут тебе лопатки. Рецидив - удар вдвое больнее для меня, и в десять - для тебя. И это уже насилие. И тысяча фильмов о вещах которые никогда не произойдут между нами. И тысяча историй о словах которые никогда не прозвучат между нами. И может быть, в день когда солнце сядет на востоке, а луна взойдет на западе, я и признаю что если в моей жизни и есть что-то важное - то это ты. Но пока никакого света дальше. Никакого прошения. Только всегда задернутые шторы И никогда покой. Absolvo te! Sed nil inultum remanebit, amica mea.*