***
Четыре утра, а я всё ещё не сплю. Скоро рассвет, но, поглощенная книгой, я забываю о времени. Мне не хочется спать. И дело даже не во сне. Ночью моим мыслям, мечтам и надеждам нет пределов. Хорошо сидеть в темноте и позволять мыслям течь туда, куда они хотят. Но всё же... я скучаю по тем временам, когда ложилась спать абсолютно ни о чем не размышляя. В мои семнадцать лет я просто подросток, опустошенный изнутри. Нет, это не связано с переходным возрастом или недостатком любви. Нет. В жизни наступает момент, когда человек подходит к границе. К границе своих возможностей. Как человеку кажется, путь закончился. Все что было, оставило свой след — усталость. Усталость от этой скучной, серой и до тошноты однообразной жизни. Бег по замкнутому кругу. И больше всего пугает то, что этот каждодневный круг до конца жизни будет так медленно и тянуться. Устаешь... сильно устаешь от людей, которые приходят и уходят, от всего того, что тебя окружает, устаешь от себя. Это перерастает в болезнь, возможно даже в хроническую, когда ты просто не знаешь что дальше. Ведь эта граница — начало конца. Я эту границу переступила.***
Будильник начинает звонить раньше, чем я успеваю заснуть. Потягиваясь, я вылезаю из теплой постели и иду в душ. Капли холодной воды, попадая на кожу, снимают усталость и дают живительную силу для нового дня. Выхожу из душа, ступая босыми ногами по прохладному полу, и неспешно привожу в порядок волосы. У меня есть маленькая мечта: покрасить свои волосы в синий цвет. Но мама взбунтовалась против этой затеи, и я оставила это на лето. Лето... Осталось совсем чуть-чуть, и всё закончится. Я смогу уехать на море, снять домик и жить в тишине, наслаждаясь спокойствием. А пока я вынуждена находиться в обществе, ничего, кроме денег, собой не представляющим, и взаимодействовать с ним. Терпеть людей, их лживые маски приличия, фальшивые улыбки. Сбежать от этого мира невозможно. Просто некуда. Вот и приходится хоть как-то приспосабливаться к жизни в этом аквариуме с пираньями. Глубоко вздыхаю от собственного бессилия и распахиваю окна. Утренняя прохлада стелется над землей, врывается в комнату, а солнце нежно ласкает своими лучами лицо. С балкона прекрасно виден наш двор: клумбы, оригинальный рокарий по маминой задумке, уютная беседка и небольшой фонтан. Поливочная система уже включена и орошает ухоженный, ровно подстриженный, густой газон мелким дождем. Я одеваю белую футболку, черные джинсы и серые балетки. Наношу немного туши на ресницы— так мои серые глаза кажутся более выразительными,— и светлую розовую помаду на губы. Собираю сумку и, одев серый кардиган, спускаюсь вниз по широкой изогнутой стеклянной лестнице. Несмотря на видимую легкость, она очень прочна и надежна. Прохожу в кухню и вижу, что Тифани, наша домработница, уже хозяйничает на кухне. Я до сих пор не понимаю, зачем нам понадобилась дома прислуга. Хотя никто не считает Тифани прислугой — она живет у нас и все относятся к ней с уважением, — но мне временами кажется, что ей у здесь не нравится. Подхожу к ней; заметив меня, её полное лицо расплывается в улыбке. — Ну что, Лориночка, проснулась уже? Вот и хорошо, мои блины только поджарились. Господи, когда же она меня перестанет звать «Лориночкой»? — Нет, Тифани, я не голодна, — отвечаю я. Делаю себе крепкий кофе и сажусь за стол. Я неспешно пью кофе, наслаждаясь каждым глотком. — Родители уже уехали? — спрашиваю я, в надежде, что машины нет. В ответ слышу долгожданное: — Да, около часа назад. Так что, Лориночка, придется или такси вызывать, или пешком идти. Но ничего, ноги молодые, им ещё ходить и ходить. — Ты совершенно права. Выхожу из дома. Несмотря на солнце, на улице уже не так тепло, как летом. Соседи лениво выходят из домов, едут на работу и развозят детей по школам. Я одеваю наушники и быстро перебираю ногами под музыку «Metallica », надеясь не опоздать. До колледжа довольно далеко, но это для меня не проблема. Через четверть часа я подхожу к персональному аду. Громоздкое четырехэтажное здание песочного цвета со множеством окон. и коричневой крышей с башенками наверху. Сотни студентов расположились на газонах вокруг колледжа: кто на скамейках, кто прямо на траве. Мне нравится вид колледжа, а ещё больше мне нравится общежитие, где я была один раз — в день подачи документов. Директриса показала нам общежитие, селить в котором меня категорически запретили из-за небольшого таракана, который тихо-мирно прогуливался по стене, пока миссис Джефферсон не пришлепнула его, оборвав счастливую жизнь. Мне нужно всего два года проучиться в колледже, а потом всего два года в университете, и я получу высшее образование. Как все просто, правда? Прохожу по коридорам, наполненными студентами. Каждый раз, оказываясь в замкнутом (и не очень) пространстве в толпе людей, у меня начинается острый приступ клаустрофобии и человеконенавистничества. Мне хочется поубивать их всех, расчистить пространство. Но, к сожалению, приличия не позволяют. Я неспешной походкой прохожу в аудиторию и сажусь за первый ряд. Ощущаю, что при моем появлении все сменили тему разговора и начали обсуждать меня. Это повторяется каждый раз. Но как-то, в один прекрасный момент мне стало абсолютно все равно, что думают другие люди — и жить стало легче. Достав толстую тетрадь с ручкой — единственные необходимые предметы на философии, — я закрываю глаза. Устаешь. Слишком устаешь быть, как все. Это тяжелый труд. Многие не замечают этого. Многих убивает стремление быть, как все. Понимать это страшно. Не понимать — глупо. Ловушка... Звенит звонок и аудитория заполняется людьми. Вместе со студентами входит и наш преподаватель — мистер Уилсон. Это низкий сухопарый субъект лет шестидесяти, неизменно в больших очках на не менее большом носу. Он окидывает всех взглядом, призывая к молчанию и говорит: — Вопрос на зачет автоматом. В аудитории мгновенно устанавливается тишина; все напряженно ждут дальнейших слов профессора. — Вопрос: что такое совершенство в человеке? Тишина прерывается шумом обсуждаемых вариантов ответов, и Уилсон один за другим отклоняет неправильные ответы. — Совершенство — это то, какие мы есть на самом деле — точно такое же, как и мы сами: с различными типами фигуры, личности, желаний, интересов. В этом мире неправильных направлений и фальшивых истин мы забыли, что красота — это то, какие мы уникальные и индивидуальные. Мертвая тишина. Все взгляды устремлены на дверь, где стоял тот, кто произнес эти слова. Высокий брюнет в джинсах и белой свободной рубашке стоял, облокотившись о косяк двери, и апатично смотрел на профессора, неимоверно удивленного таким ответом. — А ведь верно сказано... Да. да, прекрасно! Ваша фамилия, молодой человек? — Элисон. — Великолепное изречение. Тонко видите грань между красотой и совершенством. Садитесь, пожалуйста. Парень проходит и садится у окна. Постепенно группа перестает наблюдать за ним, и профессор спокойно продолжает вести пару. Я не слушаю его, но в какой-то момент мне стало интересно то, о чем он говорит. — Каковы наиболее характерные качества экстравертов?— рассуждал Уилсон. — Они заряжаются энергией от внешнего мира — от действий, людей, мест и вещей. Они — расточители энергии. Длительные периоды бездействия, внутреннего созерцания, или одиночества, или общения только с одним человеком лишают их ощущения смысла жизни. Экстраверты могут многое предложить нашему обществу: они легко самовыражаются, сконцентрированы на результатах, обожают толпу и действие. Интроверты подобны электрической батарее с подзарядкой. Им необходимо периодически останавливаться, переставать тратить энергию и отдыхать, чтобы зарядиться снова. Именно возможность зарядиться и обеспечивает интровертам менее возбуждающая обстановка. В ней они восстанавливают энергию. Такова их естественная экологическая ниша. Но, мне думается, что среди нас нет интровертов, ибо сейчас не такое время. Но, может быть, есть кто-то, кто считает себя интровертом? Поднялась лишь одна рука. Элисон. Он спокойно смотрит перед собой, словно не замечая никого. — Вы действительно считаете себя интровертом? — спрашивает Уилсон. — Да. — Но, может быть вы расскажете нам, каково это — быть интровертом? — Интровертом быть хорошо, потому что ты не борешься с одиночеством, а наслаждаешься им. Нетрудно понять, почему мы, интроверты, можем показаться поглощенными самими собой или безразличными из-за того, что закрываемся от внешних стимулов, когда считаем, что с нас довольно. — Почему? — слышится вопрошающий голос с задних рядов. — Нам нужно сравнить внешний опыт с внутренним, когда мы пытаемся понять новую информацию на фоне старой. Мы думаем, как этот опыт может повлиять на нас. — Интроверты не общительны. Почему? — Общительность для нас — это опция, в базовую комплектацию она не включена. Мы не можем слишком хорошо играть счастье или возбуждение, и вы скорее всего прочитаете это у нас на лице. Я слушала его слова и с удивлением и непонятной мне тревогой замечала, что. в сущности, Элисон выражает мои собственные взгляды. — Интровертам не нравятся люди? — прозвучал следующий вопрос. — Напротив, интроверты крайне ценят своих немногих друзей. Они могут пересчитать близких друзей на пальцах одной руки. И если вам повезло оказаться в их числе, вероятно, вы получили союзника на всю жизнь. — Интроверты не умеют расслабляться! — Странное заявление. Интроверты обычно расслабляются дома или на лоне природы, а не в шумных общественных местах. Если вокруг них слишком много разговоров и шума, они просто «выключаются». Учитывайте это. Звенит звонок, но никто не желает уходить: все хотят послушать «того странного брюнета-интроверта». Но он больше не заговаривает, а лишь молча сидит, одев наушники, и смотрит в окно. Мне четко виден его профиль: относительно длинные черные волосы, спадающие на высокий лоб, прямые брови,широко раскрытые серые глаза, окаймленные густыми темными ресницами, как у девушки; небольшой, с опущенными уголками рот и резко очерченная линия губ. Сильно выраженная линия скул, бледное, как у мертвеца ( да простят меня читатели за это избитое сравнение), лицо. Он симпатичен, и, вероятно, имел бы большой успех в обществе, если бы не был интровертом. Это пугает людей. Но не меня. Мне нравится его отчужденность. Я чувствую вибрацию в сумке и, покопавшись, достаю телефон. «Аннет» Я закатываю глаза и принимаю входящий. — Да, Анн. — Лорен, привет. Слушай, у меня к тебе великая просьба,— слышится ее детский голос. — Говори. — Можно я у тебя из шкатулки возьму денег? — А у тебя нет? — спрашиваю я. — Ну-у-у... Я их потратила, а мне нужно новое платье к вечеру, — тараторит она. — А что у тебя вечером? — интересуюсь я. — Как что? Сегодня четверг, придут гости. А мне не хочется старые платья одевать. — А-а-а... Ясно. Бери. — А сколько можно? — осведомляется Аннет милым голоском. — Можно сто пятьдесят долларов. Хватит тебе, транжира. — Спасибо. Люблю тебя, сестричка, — чмокает Аннет в трубку. Я сбрасываю вызов. Снова гости. Я не люблю эти сборища глупых людей, кичащихся своим состоянием. Ведь, в основном, нас посещают только богачи. Говорить о человеке не как о личности, а как о каком-то мешке с деньгами, занимающем определенное положение в обществе, — это стало для них нормой. Думаю, что никто из них, смотря на высокое бесконечное небо, не восхищался его красками; ни один из них, откусывая очередной кусок хлеба, не задумывался, ценой каких лишений достается он бедным. Для них существуют рамки, за которые они не хотят взглянуть. И мне отчасти жаль этих людей. Когда-нибудь они поймут, что деньги не имеют ценности. Следующие сорок минут говорит только Уилсон. Никто не хочет ничего понимать, и я в том числе. Следующий предмет — биология, где миссис Бейкер, — дородная дама в очках лет сорока,— всю пару скучно объясняет строение генов. Я сижу на первом ряду, поэтому не могу себе позволить уснуть на парте, как остальные. От нечего делать рисую на полях тетради узоры. Последнюю пару сняли, потому что препод по социологии заболел, а замену не нашли. Я выхожу из колледжа и направляюсь домой. Улицы, как ни странно, почти пусты, и я могу посвятить себя неспешной прогулке, давая ход своим мыслям. Мы переехали в Штаты недавно — всего полгода назад. Маме нужна была смена климата, вот мы и приехали сюда, в Америку. Отец купил землю на большой улице недалеко от реки, и спустя две недели мы поселились в новом особняке. В этом доме мраморный пол, сверкающий под светом огромных стеклянных люстр, высокие потолки и большие окна. Красивый объём, который образуют полукруглые лестничные марши, является отличительной чертой интерьера особняка. Комнаты настолько огромны, что кажется, как будто попадаешь в волшебный мир, которому нет конца. На первом этаже спроектирована гостиная зона в два уровня, разделенная на две комнаты отдыха, каминный зал, столовую и кухню с непосредственным выходом во внутренний двор. Складные стеклянные двери стирают границы между закрытыми помещениями особняка и его открытыми участками. Нижний уровень также занимают домашний кинотеатр, кабинет, две спальни для прислуги и гараж. Лестница из срамора, камня и стекла ведет на второй этаж, где спроектирована комната отдыха, две гостевые комнаты и просторная главная спальня с лаундж-зоной и камином. В общем, в доме находятся куча комнат: две гостиных, холл, каминный зал, гостевая комната, столовая, кухня,кабинеты родителей, шесть спален, три ванных комнаты и площадка на крыше, если ее тоже можно считать комнатой. Эту площадку я облюбовала с самого приезда, и она только моя. Площадка покрыта зеленой мягкой травой, по которой невероятно приятно ходить босиком; там же я повесила и гамак, который мне купили на 15, без пяти минут 16 году жизни. Ему больше года, но я все же привезла его с собой из Франции. Дом очень большой, и в нем много свободного места, что мне очень нравится. Моя комната находится на третьем этаже. Это просторная светлая комната с окном во всю стену и выходом на балкон. Широкий низкий подоконник, на котором я так люблю сидеть и читать. Мебель преимущественно серых и черно-белых оттенков. На стене плазменный телевизор, а под ним находится аквариум с рыбками, встроенный в стену. Каким образом Тифани их кормит и меняет воду — для меня это остается секретом. Большая мягкая кровать стоит напротив телевизора, рядом — стеклянный столик. Таких у комнате у меня два. Второй находится в углу возле кожаного кресла и буквально ломится от журналов. Большое зеркало, слева от кровати, занимает полстены. Не понимаю, зачем тратить столько пространства на ненужные вещи. У двери есть гардеробная, а также вход в ванную. На стене пару стеклянных полочек, на которых лежат мои любимые книги. Остальные книги я храню на крыше. Приятно тихим теплым вечером подняться на площадку, лечь в гамак, взять любимую книжку и погрузиться в новый, особенный мир. Вне дома тоже очень красиво. От тротуара улицы дом отделяет роскошная ограда с воротами. Со двора к зданию пристроена терраса, у которой две лестницы в небольшой сад, находящийся за домом. Терраса огорожена мраморной балюстрадой с резными фигурными столбиками.Особняк очень светлый во всех отношениях. Почти во все жилые комнаты естественный свет проходит из семи больших окон, расположенных с разных сторон. Кроме того, этому способствует и ширина оконных проемов, занимающих порой, как у меня, всю стену. Прогулочные дорожки выполнены песчаником и электрифицированы. Аккуратный газон и лужайка оснащены автоматической поливочной системой. Вероятно, наш дом самый напыщенный из всех, ибо отец хотел сделать дом шикарным. А, по-моему, здесь все слишком искусственно. Я захожу в дом и поднимаюсь по лестнице, никем не замеченная. Бросаю сумку на пол и просто валюсь на пол от сонливости. Пересилив себя, я через минут десять поднимаюсь с пола и иду в ванную. Раздеваюсь и включаю душ. Легкий, освежающий, ароматный... Он расслабляет и позволяет успокоиться, дарит поразительное успокоение. Целый час проходит, прежде чем я выхожу из дома. Я иду в сторону Солт-авеню, где находится торговый центр. Захожу в первый же бутик. Мое внимание привлекает нежно-розовое платье выше колена с милой пышной юбкой, и я беру его. Мой размер. Отлично. Захватив бежевые туфли на танкетке и клатч того же цвета, я иду на кассу. Миловидная брюнетка с улыбкой отпускает меня и я отправляюсь в парикмахерскую, находящуюся на противоположной стороне дороги. В большом зале угрюмо играет радио, одна женщина, раза в четыре полнее меня, наводит лоск на стремительно лысеющем мужчине. Другая парикмахерша лениво и громко жует жвачку, при этом так же лениво листая журнал, у нее лохматые и собранные в пучок волосы и очень, очень яркий макияж. Ко мне подбегает молоденькая девушка японской внешности и я объясняю ей, что от нее требуется. Спустя час сидения в этом помещении, я наконец могу выйти и вздохнуть полной грудью, что я и делаю. Медленно иду по полупустому парку. Путешествие в одиночестве обладает особой магией, которую не почувствуешь, находясь в толпе. Толпа не любит одиночек; она признает только фальшивых людей, подражающих во всем друг другу. Толпа презирает каждого, кто держится особняком, кто отстаивает свои права, защищает свою свободу, поступает по-своему, невзирая на последствия. Я дохожу до дома и открываю дверь. Странно, здесь так тихо. Снимаю балетки и прохожу в гостиную. Никого. Господи, как прекрасно. Тишина. Хочется с головой погрузиться в мечты, уединиться от мира, вырваться из суеты. поднимаюсь наверх, в свою комнату, и замечаю, что что-то не так. Осматриваю каждую деталь в комнате и последним замечаю маленький белый листочек, лежащий на подоконнике. Сев на низкий подоконник, я начинаю читать: «Любимая моя сестренка! Спасибо за те деньги, которые ты мне так любезно одолжила. Ни мне не понадобились, и спокойно лежат в шкатулке. Взамен я взяла твое старое серое платье, которое ты не носишь уже несколько лет. Мы с родителями решили поехать в гости к Фрэнзерам (помнишь того толстого старика с лысой головой? Так это он), поэтому отменили сегодняшний прием. У Фрэнзеров какая-то выставка, и все отправились туда.» А про меня забыли, да? Хотя... Это не так уж и плохо. «...Я сказала маме, что у тебя зачеты, поэтому ты не сможешь поехать с нами. Весь дом остается на тебя. До утра, наверное, нас не будет. Не сердись.Твоя Анн.»
Я вскакиваю с подоконника и вальсирую по комнате от радости. Я одна! Наконец-то! Впервые за все время мне не приходится ездить на эти приемы, вечера, не приходится общаться с незнакомыми мне людьми и улыбаться всем подряд. Я натыкаюсь на диван и падаю на него, улыбаясь. Взяв пульт, я включаю музыку погромче и спускаюсь в столовую. Подпевая Rammstein, я беру со стола два зеленых яблока, прихватив заодно и минералку. Боковым зрением замечаю, что слева от меня кто-то стоит, и, повернувшись, вижу Тифани с не самым добрым выражением лица. — Лориночка, ну что же это такое! Только отдохнуть собралась, так слышу эти крики. Под «криками» она подразумевала Rammstein — не трудно было догадаться. Я отвечаю с притворно-милым лицом: — Ладно, иди отдыхай. Музыку я сделаю тише, обещаю. Я взбегаю на третий этаж и выключаю музыку. Поднимаюсь на крышу и босиком по мягкой траве иду к гамаку. Как же приятно чувствовать на коже последние лучи солнца, скользящие по крышам домов, деревьям. Каждая крупица дышит, живет и излучает особую энергию. Быть ближе ко всему этому, в тишине, умиротворении, слышать хруст страниц, быть в гармонии с покоем. Истинное удовольствие. Лежу и наслаждаюсь тишиной. Внезапно услышав громкий лай, я спрыгиваю с гамака и подбегаю к краю крыши, пытаясь разглядеть собаку, издающую столь громкие звуки. Я вижу, как две крупных дворняги вцепились в ногу паренька, повалив его на тротуар, а третья пытается подобраться к девушке, упавшей на землю и отталкивающей собаку сумочкой. Размахнувшись, я кидаю яблоко в псов; взвизгнув, одна собака, отпустив сумку, отбежала прочь, и остановилась недалеко. Второе яблоко отпугнуло двух других, но в тот же момент первая снова бросилась в атаку, но уже на парня. Я швыряю в нее увесистую бутылку минералки, и всё — цель уничтожена и со злобным рычанием перебегает улицу. Поднявшись с тротуара и отряхиваясь, парень с девушкой смотрят по сторонам; взяв в руки минералку, брюнетка в недоумении на нее смотрит. — Не трожь мою воду! От моего крика бутылка выпадает у нее из рук; парень круто развернулся и смешно задрал голову, смотря на меня. От удивления у меня приоткрылся рот: это был не кто иной, как Элисон. — Спустишься или забросить? — Спущусь! — кричу я и со скоростью света вбегаю на улицу. Элисон стоял на том же месте, а брюнетка повисла у него на плече. Взяв воду, я говорю: — Всегда носите с собой минералку: видимо, помогает. — Ага. Я — Дороти, а это — Мэтт. — брюнетка протягивает мне руку и прищуривает карие глаза. — Приятно познакомиться. Лорентайн. — Интересное имя, — хмыкнув, изрекает Мэтт и обнимает за плечи Дороти. — Ты здесь живешь? — Да. С недавних пор. — Классный дом, мне нравится! — с глупым смешком Дороти хлопает в ладоши. Такое детское поведение меня раздражает, но я стою на месте, не зная — уходить или нет. Наконец Мэтт говорит: — Ну, Лорентайн, нам пора. Удачи, и... Спасибо за спасение, что ли. — Пожалуйста. Пожав плечами, я разворачиваюсь и иду домой. Что ж, хоть доброе дело сделала! Прохожу на кухню; Тифани снова что-то готовит. — Тифани, ты же хотела отдохнуть? — спрашиваю я. — Да не отдохнешь тут. Вот торт испеку, поешь немного. — Не хочу. Я наверху. Поднявшись на крышу, я удобно устраиваюсь в гамаке и продолжаю свое прерванное чтение. Глаза бегают по строчкам, но мысли уносятся за пределы досягаемости. В книгах мы не находим ничего, кроме самих себя. Тишина. Вот к чему мы стремимся. Люди разучились молчать. Возникает пауза и становится неловко. Но мир запутывает нас в сети своих перемен и непостоянности, что всё это остаётся за гранью реальности. Назойливая мелодия будильника будит меня. Неохотно открываю глаза и смотрю на дисплей. Чёрт, уже семь! Пытаюсь быстро встать, но вместо этого падаю на мягкую траву. Прекрасно! Значит, на гамаке уснула. Сажусь у края крыши и смотрю на солнце,. медленно всходящее из-за горизонта. Боже, как красиво. На улице такая тишина, что хочется окунуться в нее с головой и лежать, ни о чем не думать. Просто лежать. Легко поднимаюсь и иду к себе в комнату. У меня до выхода ещё час, поэтому я смогу не спеша собраться. Из одежды я выбираю светлые джинсы и свободную блузу бирюзового цвета, дополнив все это босоножками кремового цвета. Мне жутко лень что-то делать, поэтому волосы выпрямляю и оставляю распущенными; собираю сумку и бегом спускаюсь вниз. — Тифани, они приехали? — Да, Лориночка, в столовой сидят. Прохожу в столовую и поочередно обнимаю всех. Папа, как всегда, читает утренние новости, и почти не обращает внимания. Ему уже 46 лет, но выглядит на пятнадцать лет моложе: темные коротко подстриженные волосы, смугловатая кожа и ярко-голубые глаза. Он высокого роста и атлетичного телосложения. Не Геркулес, но сойдет. Мама говорила, что он всегда был первым красавцем в их компаниях. Мама не похожа на отца. Высокая, стройная женщина 39 лет. Испанка. У нее бледная кожа, правильный овал лица и большие серые глаза. Эти глаза никогда не улыбаются, несмотря на то, что мама смеется. Она смеется всегда. Никто не видел ее грустной или, более того, плачущей. Она действительно сильная женщина, которая умеет поддержать любого. В ней нет ни капли эгоизма. Прекрасный человек — моя мама. Аннет. Эта наглая своенравная девчонка, которая меня раздражает и которую я люблю. Наверное, с сестрами всегда так. Зеленые глаза, доставшиеся от бабушки, и хорошенькое личико в ореоле светлых волос. Характером вся в отца: такая же активная и предприимчивая. — Как съездили? — Хорошо. Завтракать будешь? — спрашивает мама. Я качаю головой и хватаю несколько шоколадок. — Не успеваю, мам. — Тогда беги. Джейкоб тебя довезет. Пока. — Пока всем, — улыбаюсь и ухожу. Джейкоб уже стоит у гаража и ждет меня. Ненавижу его пунктуальность. — Доброе утро, Лорентайн. — Утро добрым не бывает, запомни. По крайней мере для меня. Поехали. В колледже уже кипит активная деятельность, от которой становится тошно. Мимо меня проходит кучка хохочущих девиц в мини-юбках, ребята в спортивной форме, компании, которые прижимают в груди стопки учебников. Как же их много, этих людей. И я очередной человек в этом скоплении. Посторонняя на их празднике жизни. Быть в толпе — это для меня равно пытке. В этой бестолковой и бесплодной суете забывается один простой факт: единственный человек, с которым ты проведёшь всю жизнь, — это ты сам. Подхожу к расписанию: химия, экономика и физическая культура. Я вспоминаю, что не брала с собой спортивный костюм. Что ж, не везет с начала дня. Захожу в аудиторию и молча сажусь за парту. Я не нахожу в себе достаточно сил, чтобы слушать и понимать, о чем говорит преподаватель, но мне предстоит полуторачасовое тиранство со стороны мистера Калхоуна. Студенты откровенно скучают, некоторые даже спят, развалившись за партами. Наконец звенит долгожданный сигнал о конце этой инквизиции. Все вскакивают со своих мест и бегут прочь из аудитории. Мне не хочется дольше других оставаться в кабинете; схватив сумку, я выхожу в коридор и спускаюсь в столовую, осматривая полки витрин буфетчиц. Выбор падает на яблочный сок и овощной салат. Вспомнив столы на школьном дворе, я направляюсь туда, ведь погода отличная и можно пообедать на улице. На лужайке сидят ребята с байками и скейтами, кучка компаний на крыльце и еще масса интересных и не очень людей. Нахожу пустой столик и усаживаюсь за него. Достаю из сумки телефон и наушники продолжаю прослушивание «Radiohead», попутно ковыряясь в салате. Мне не хочется есть: это лишь предлог, чтобы хоть немного уединиться от толпы, давящей своей суетой. Внезапно на стол падает записка. «Сегодня в шесть в Центральном парке». Написано печатными буквами. Оглядываюсь по сторонам в поиске посланника столь странной записки, но никто даже не смотрит в мою сторону. Нахмурившись, я кидаю записку в сумку и встаю из-за стола, направляясь к зданию. «Что ж, кто-то решил со мной поиграть. Посмотрим, каким боком это ему обернется».