Curly dentis, lovesick Lou

- Луи Томлинсон, ты следующий. Высокий резковатый голос прорывается сквозь затуманенное сознание мальчика, заставляя поток неясных и суетливых мыслей проноситься с невероятной скоростью. Нет, нет, пожалуйста, я так молод, заберите лучше того деда – он слишком стар, чтобы чувствовать боль... Челюсть сводит в судороге, и пальцы Луи вцепляются в медицинскую карту, сминая тонкий картон. Время почему-то бежит слишком быстро. Перед глазами (в хронологическом порядке) пролетает вся его жизнь. Вот он маленький, и папа выносит его из роддома под одобрительные возгласы столпившихся родственников, половина из которых все никак не может снять с головы хипстерскую повязку (правда, он знает это только с ничем не подтвержденных слов бабушки, но он всего лишь человек, а она – волшебница с чудодейственной стряпней в запасе). Вот он, будучи второклассником, спешит после школы домой, чувствуя ответственность за неразумных домочадцев: младших сестер и, конечно, маму, которая подает кое-какие надежды и скоро, возможно, даже сможет помогать ему, уже как пять лет единственному мужчине в семье. Вот он признается Зейну, что гей, и друг предлагает проверить это, соблазнив молоденького учителя физики. Вот они получают по шее, потому что в лаборантскую так не вовремя заглянула девушка физика, моментально исказившаяся в лице и кинувшаяся защищать своего зажатого в углу и, видимо, тихонько плачущего парня от развратных шестиклассников. Вот он гуляет по городу со все тем же Зейном, отмечая свое семнадцатилетие, и их безжалостно вышвыривают на улицу из кабака, когда они попытались устроить стриптиз на стойке администрации. Вот он и Малик опять гуляют вдвоем на День Святого Валентина (им пришлось ненадолго признаться друг другу в давней влюбленности, чтобы наслаждаться праздником вместе без угрызений совести); воспоминания совсем свежие, и синяки на боках, полученные в неравной схватке с противными и чересчур сильными для своего возраста третьеклассниками (Луи до сих пор не может понять, зачем им нужны были те петарды, если не для подрыва замерзшей песочницы), не дают им остыть. Зейн, с которым Томлинсон всю жизнь шел если не рука об руку, то плечом касаясь точно, сейчас, кстати, тоже рядом; он сидит на соседнем жестком кресле и утешающе треплет волосы друга, что-то рассказывая. Луи кивает, не понимая ровным счетом ничего, но Малик прекрасно знает, когда шатен отрешен от реальности. Поэтому, стоит высокому голосу вновь назвать имя голубоглазого, пакистанец ухмыляется, щипая Томмо за шею. Время почему бежит слишком быстро. Парни поднимаются (да, конечно же, Малик идет тоже. И нет, в этом нет ничего смешного: стоматолог – вещь по-настоящему страшная). Зейн делает несколько шагов вперед, оглядываясь, но дрожащие ноги Томлинсона побуждают его со вздохом подхватить шатена за талию и аккуратно довести до порожка, ловя неодобрительные взгляды остальных посетителей. Зейн мог отпираться от совместного Рождества, от медленного танца на выпускном, даже от похода в караоке(!) , но о том, чтобы оставить несчастного Луи один на один с ужасным доктором не могло быть и речи. Брюнет серьезно отнесся даже к выбору гардероба (и нет, здесь совсем не при чем его беззаветная любовь к одежде). Он подобрал для друга свободные серые штаны и футболку с комиксами Marvel, чтобы в случае если доктором окажется костлявый прыщавый придурок с похотью в мутных, как болото, глазах (а именно им он и окажется), Луи смог активировать режим супергероя и свалить оттуда к чертям, выбив окно и спровоцировав несколько инфарктов. Томмо отпирался поначалу, но, когда Зейн, сделав безумное лицо и нацепив огромные очки своей бабушки, наглядно продемонстрировал, как коварный стоматолог-маньяк будет заламывать беспомощному и молящему о пощаде Луи руки и отвратительными желтыми зубами скручивать его соски (и именно в этот момент Валия, сестра Зейна, захотела пожаловаться старшему брату на своего парня, но увиденное лишь пошатнуло ее психику, все-таки доведя до нервного срыва), шатен решительно отказался даже от любимого лака для волос. Они с Зейном единогласно выбрали счастливую желтую толстовку Луи, подаренную пакистанцем около шести лет назад «на вырост, а не на ношение», сверху, чтобы она питала его своей мощью и внутренней энергией. (Да, они оба безоговорочно верили в волшебную силу всемогущей желтой толстовки и с.) (Да, это не было странным.) Дверь кабинета распахивается; оттуда веет запахом лекарств, шприцов и смерти. Томлинсон сдавленно охает, в последний раз оглядывая такие любимые в эти секунды серые лица угрюмых людей, театрально вздыхает и надломленным голосом говорит: - Ну, пойдем, Зейни. - Вперед, Лу, вперед, - так же трагично кивает Малик, и друзья, прихрамывая, семенят к распахнутой двери. Из-за дверного косяка выглядывает светловолосая девушка, и сейчас Луи больше всего на свете хочется дать ей несколько монет на хлеб, чувствуя, как сердце болезненно сжимается при виде ее выпирающих костей. - Луи Томлинсон? – шатен измученно кивает. – Вы... Вы хотите пойти вместе? – удивленно хлопает ресницами девушка, отступая на шаг назад. - Мы вообще не хотим идти, - отвечает пакистанец, и в его голосе слышны едва уловимые едкие нотки. Луи пихает его в бок. Девушка что-то бормочет в ответ, тут же теряя интерес к посетителям, и оборачивается. - Найл, сходи за Гарри, этот к нему записан! - О, да, конечно, сейчас приведу его! Джим, ты как, в состоянии сам поставить себе пломбу? – слышится за стеной саркастичный голос с грубым ирландским акцентом, вынуждая девушку поджать тонкие губы. – Уйди, Тэйлор, мы сами разберемся! Ребенок в кабинете заливисто смеется, Найл громко и забавно улюлюкает, Тэйлор злится, Зейн постанывает под тяжестью друга, а Луи рыдает навзрыд, кое-как передвигаясь на ватных ногах. - Балаган! – возмущается блондинка и заталкивает ноющего Томмо в кабинет, отрывая от Малика. Дверь с громким стуком захлопывается, и покинутый всеми Томлинсон остается один в середине помещения и слезах. Найл – это, видимо, тот привлекательный блондин, склонившийся над темноволосым ребенком в кресле, – с интересом наблюдает за несчастным парнем. - Проходи, ну же, - ободряюще улыбается он, кивая на соседнее сидение. – Садись сюда, Гарри сейчас подойдет. Обмерший шатен аккуратно устраивается на самом краешке указанного кресла и думает, что Найл, который, мягко говоря, весьма неплох собой, просто по закону подлости не может работать с кем-то более-менее симпатичным. Воображение яркими красками рисует, как корявые слизкие щупальца, что стоматолог-мутант называет своими пальцами, тянутся к благородному рту Томлинсона; как в великолепный нос Луи врезается резкий запах пота, смешанный с дешевым одеколоном, который даже Нотибой (один придурок из его класса, так страстно желающий соблазнить бедолагу Зейна) вертел; как на отвратительной физиономии, покрытой прыщами и какой-то сыпью, расцветает леденящий душу оскал, что все вокруг привыкли считать улыбкой этого ужасного существа. И это все настолько отвратительно, что Луи готов активировать суперрежим уже сейчас. Парня лихорадит, и желтая толстовка что-то нихрена не помогает. Но вот дверь, скрытая столиком с обезболивающими, отворяется, и Томмо боится поднять глаза, только сильнее жмурясь и стараясь избавиться от настойчивого образа стоматолога, кусающего его соски. - Да-да, Тэй, я все понял, - ладно, хорошо, если и есть в этом чудовище что-то сносное, то исключительно глубокий хриплый голос, так замечательно вписывающийся в образ идеального мужчины Луи, но сейчас не об этом. Найл говорит что-то, посмеиваясь и звеня инструментами. Зажмурившийся Луи слышит короткий смешок своего стоматолога, и ладно, это самый прекрасный звук, который ему доводилось слышать. Вот только это тоже почему-то ничерта не успокаивает. - Так, у меня сейчас удаление молочного зуба? – окей, парень, мы все уже поняли, что голос – твое главное оружие, вот только использовать его так часто все-таки нечестно. Луи вовсе не хочется представлять, как этот голос хрипит его имя, сбиваясь из-за тяжелого учащенного дыхания и выстанывая каждый звук, но, как ни странно, он это делает, и только образ самого стоматолога не дает Томлинсону стать размазнёй. - Ага, - мимоходом кивает ирландец. – Вон он в кресле уже сидит. - Прекрасно. Не видел мои перчатки? Томмо съеживается, когда слышит приближающиеся к его креслу-крепости шаги и все так же не открывает глаза. - Ох ты, - удивленно произносит доктор-недочеловек. – Я думал, здесь будет ребенок. Луи резко распахивает глаза, собираясь возмущенно воскликнуть: «А я кто, престарелый самец богомола?!», но вид стоматолога напрочь выбивает из головы все мысли и буквы. Вот же черт, где обещанный Зейном озабоченный желтозуб? Длинные кудри, достигающие плеч и заставляющие глаза Луи увлажниться, слишком хорошо сочетаются с пушистыми черными ресницами, длинную назойливую челку убирает со лба розовый ободок с чудесным цветочком, а прекрасно подобранный гардероб (ну, не то, чтобы шатен считал нелепую желтую рубашку с пальмами милой, но на этом парне она смотрится как платье от кутюр) под белоснежным халатом будто дразнит Томлинсона: «Как там поживают твои широченные брюки?» И да, Луи обещает принять участие в поросячьих бегах под собственным именем, если Зейн покажет ему болото такого кристально чистого изумрудного цвета. - Ну, что же, иди сюда, - улыбается доктор, усаживаясь на низенькую скамеечку и придвигая кресло вместе с открывшим рот Луи к себе. Господи, эти люди вообще хоть в курсе, что надо хоть иногда проветривать помещение, когда здесь работает настолько горячий парень? - Устраивайся поудобней, солнышко, - и черт его дери, если шатен неверно прочитал в глазах кудрявой бестии неподдельный интерес! Томлинсон послушно придвигается, все еще не в силах закрыть рот, и стоматолог обеспокоенно хмурится: - Что-то не так? Он следит за взглядом Луи, направленным на премилый цветок в его волосах, и, явно расстроившись, стыдливо стаскивает его с кудрявой макушки. Луи невольно дергается вперед, пытаясь прекратить это беззаконие: - Ты очень красивый, - выпаливает Томмо, прежде чем тридцать три раза проклясть себя и прикрыть рот обеими руками. Зрачки кудрявого расширяются, и он, на удивление, чертовски смущается. - Т-ты... Ты правда так думаешь? Луи кивает, до сих пор не отрывая ладошек ото рта. - С-спасибо, - и если Луи больше никогда не доведется наблюдать этот превосходный (впрочем, как и все остальное в кудрявом) румянец на щечках, то он будет безостановочно рыдать всю оставшуюся жизнь, скорбя о потере. Стоматолог, однако, уже кое-как справился с эмоциями и, когда Найл отпускает своего маленького клиента, устало стягивая белые перчатки, чуть придвигает к себе ящичек с инструментами. - Сколько тебе лет? – бодро интересуется он, и Томмо, столь страстно желающий запечатлеться в сознании кудрявого так же, как и он в его, готов в панике снести все оборудование. - Семнадцать, - чуть слышно пищит он из-под своей руки, вжимаясь в обивку кресла. – Но совсем скоро исполнится восемнадцать, - поспешно добавляет он, получив цоканье со стороны врача. - Правда? Когда? - Через десять месяцев, - вмешивается в разговор ухмыляющийся Малик, и они с Найлом весело фыркают. Томмо старается убить друга взглядом. Стоматолог же, однако, мягко смеется, и это – официально новый любимый звук Луи. - Так почему же ты не обратился ко взрослому доктору? И Луи бы рад что-нибудь ответить, но его рот все еще запечатан собственными ладонями, поэтому он посылает мысленный сигнал Зейну, который тот успешно получает: - Мы пытались записаться, но нам отказали, так что оставалось только детское отделение. А вы не рады? Шатен всерьез задумывается о продаже Малика в рабство. - Нет-нет, что ты, - спешно качает головой зеленоглазый, и Луи хочется умереть от того, как идеально подпрыгивают его кудряшки. – Просто у меня нет нужного обезболивающего, а взрослая стоматология сегодня не работает, так что придется накачать тебя до звездочек в глазах [нет, ты, конечно, мог бы и потерпеть, но я не хочу причинять тебе боль, ведь ты выглядишь слишком прекрасным]. - Ага [если солнце – это звезда, то передо мной уже есть одна], - невнятно бормочет Луи, словно страшась издавать хоть какие-то звуки в присутствии молодого Аполлона. Парни обмениваются неуверенными улыбками, и на несколько секунд их глаза встречаются [Гарри бросается на Луи со страстным поцелуем и лишает девственности прямо на глазах у сходящих с ума Зейна и Найла]. Хотя и первого все-таки оказалось достаточным для того, чтобы послать по всему телу Томлинсона стаю мурашек. - Доктор Пейн, вы не можете входить сюда просто так, доктора Стайлс и Хоран заняты, - раздается вдруг за дверью голос Тэйлор, и Томмо вздрагивает. - Мисс Свифт, это мои лучшие друзья, и я уверен, они не выгонят меня, когда бы я ни пришел. В кабинет вваливается красивый крепкий шатен в белом халате и очках; за ним маячит разъяренная блондинка. - Мистер Пейн, вы хоть понимаете, что... - Мисс Свифт, покиньте комнату, будьте любезны, - уже более строго говорит Пейн, раздраженно указывая напряженной рукой на дверь. Мисс Свифт оторопело пялится на него. - Тэй, выйди, пожалуйста, - мягко произносит кудрявый, глядя прямо в глаза девушки, и Томмо вдруг чувствует неутолимую жажду крови какой-нибудь тощей блондинки. - Х-хорошо, если тебе нужно, Гарри, - тает подходящая для удовлетворения желаний Томлинсона кандидатура, прежде чем медленно выйти за дверь. Пейн устало вздыхает. - Спасибо, Хазз, - кивает он, облокачиваясь на ближайший стенд, и Луи ухмыляется, замечая восхищенный взгляд Зейна. – А ты все ждал, пока я ей с ноги пропишу? – обращается парень к хмыкающему Найлу. - Вообще-то, да, - пожимает плечами блондин, запрыгивая на кресло и начиная болтать ногами в воздухе. – Ты чего хотел-то, Лиам? - Мне только что привезли новую мебель, и кто-то должен помочь ее перетащить... - О, нет, друг, это не ко мне, - реагирует блондин, откидываясь на спинку сидения и блаженно прикрывая глаза. - Гарри? – с надеждой в голосе спрашивает Лиам, чуть поворачиваясь в сторону кудрявого. - Я не могу, - с сожалением качает головой тот. – Прости, я бы правда помог, но я... занят, - взгляд мельком, маленькая улыбка, ямочка на чуть покрасневшей щеке – и сердце Томлинсона громко стучит и орет, как в край обдолбавшаяся антилопа. Пейн разочарованно цокает языком. - Я свободен сейчас, - мгновенно подскакивает опомнившийся Зейн, и Луи бы закатил глаза, если бы не боялся потом не вернуть их обратно из-за внезапно напавшего на него нервного тика, когда зеленоглазый подмигнул ему. Пейн с интересом разглядывает старающегося соблазнительно потянуться Зейна. - Отлично, спасибо огромное, - наконец, широко улыбается он, протягивая крепкую ладонь. – Лиам. - Зейн, - охотно отвечает на приветствие пакистанец, не сводя глаз с доктора. – Идем? - Да, да, конечно, - кивает Лиам, подталкивая Малика к выходу. – Удачи, ребят, увидимся позже. Зейн покидает кабинет первый, расслабленно улыбаясь ухмыляющемуся другу. Найл бормочет что-то невнятное, сладко зевая, а Луи умирает от пронзительного взгляда зеленых глаз на себе. - Надо поставить укол, - чуть виновато шепчет кудрявый, нависая над затаившим дыхание пациентом. Томлинсон неуверенно кивает, и зрачки его глаз испуганно расширяются, когда стоматолог набирает в шприц обезболивающее. Зеленоглазый подносит холодящий кровь предмет к лицу Луи и заботливо поправляет капюшон его толстовки. – Все в порядке? - Меня вот-вот вырвет от ужаса, - едва шевеля губами, шепчет Томмо, и старший парень мягко смеется. - Просто смотри на меня, хорошо? Да легко, собственно, шатен только этим и занимался бы всю оставшуюся жизнь. Огромная ладонь кудрявого аккуратно разжимает вцепившиеся в ручку кресла пальцы Томмо и нежно поглаживает их, пока ее хозяин гипнотизирует бедного подростка своими незаконно красивыми органами зрения. Время замедляется, и Луи понимает, что это вовсе не из-за препарата. - Гарри, Гарри, смотри, я выбила тебе новые инструменты! – верещит Тэйлор, влетая в кабинет и всячески стараясь привлечь внимание зеленоглазого стоматолога, но тот даже бровью не ведет, полностью сконцентрировавшись на завороженном пациенте, и Луи думает, что это матьегопобеда! - Иди давай отсюда, Тэй, - машет рукой расслабленный Найл, едва видный за спинкой кушетки. – Ты тут явно лишняя, не чуешь? Кажется, Тэйлор поджимает губы, резко разворачиваясь на каблуках, но Луи не уверен, потому что перед глазами все плывет после вколотой дозы обезболивающего. - Так, малыш, ты все помнишь? Смотри на меня, - ласково улыбается зеленоглазый, и его кудри становятся размытыми тоже. Хлопает дверь, и Найл говорит странно глухим голосом: - Ох, Гарри, ну и мучается с тобой Тэйлор, - театрально вздыхает он. – Из кожи вон лезет, лишь бы твой член оказался в ее заднице. - Так... Так все бы лез-зли, - громко лопочет Томлинсон, заставляя стоматолога хихикнуть, а блондина хитро прищуриться. - А ты? Ты бы хотел этого? – спрашивает он прежде, чем кудрявому удается его заткнуть. - Да, очень, только это секрет, не рассказывай нашему ангелу, - заговорщицки подмигивает Томмо, и эхо от его шепота разносится над всем городом, вызывая хохот Найла и смущенный румянец на щечках кудрявого. Чистый образ молодого стоматолога, его милая ямочка на краснеющей щечке, пушистые кудри, чудесный ободок, глубокие, словно омут глаза и даже эта дурацкая рубашка с пальмами прочно застревают в голове Томлинсона, заставляя сердце биться быстрее в икс-игрик раз, где икс – это изначальное количество ударов в минуту, а игрик – коэффициент бесконечности... Да, анестезия тоже дает о себе знать. Луи чувствует себя так хорошо, как будто он в раю, хотя, может, так и есть, ведь эти прекрасные глаза напротив притягивают его все сильнее, и мальчик, наконец, тонет в них, не жалея ни минуты о прыжке в этот изумрудный омут. Это странно, но Томлинсон чувствует себя обманутым, просыпаясь в своей кровати через несколько часов в полном одиночестве, и о прекрасном ангеле ему напоминают только вырванные зуб и сердце. *** - Так, стоп, что? – Луи останавливается, как вкопанный, ошарашено глядя на смеющегося Зейна. Со дня посещения злосчастного стоматолога, из-за которого Томмо в какой-то момент хотел вскрыть вены, но вовремя остановился, вспомнив о предстоящей подготовке к выпускным экзаменам, заставившим его со вздохом отложить лезвие до лучших времен (умирать без диплома – что-то как-то фу), прошла почти неделя. За этот поражающий воображение срок, наполненный бесконечными серыми буднями и удушающей обыденностью, Томмо смог по кусочкам собрать разбитое сердце, сорвав со стен все плакаты с Брайаном Мэйем и безжалостно сожрав даже самые сокровенные запасы мороженого в их доме. А сейчас Малик, вероятно, специально сыпет соль на его незажившие раны, ох. - Лиам позвал меня в кафе в следующую субботу, - повторяет пакистанец, широко улыбаясь. - Как тебе, а? Шатен готов вырвать другу кадык за то, что он дразнится, ведь это нечестно, они решили так еще с шести лет. Зло сверля брюнета взглядом, Томлинсон демонстративно молчит, как бы закрывая тему; парни продолжают дорогу, некоторое время соблюдая тишину и практически беззвучно поедая мороженое. Вдруг Зейн, словно вспомнив что-то, добавляет: - А, и да, там будет этот, мхм, как его... Гарри, который все время доставал Лиама своими расспросами о тебе, - с досадой в голосе возмущается он, сдерживая улыбку при виде вытянувшегося лица шатена. – Вообще не понимаю, чего он к тебе прикопался, но мой бедный Лиам даже плакал пару раз, этот отморозок так сильно на него давил! Дьявол во плоти, только и знал, что повторять: «Он мне так нравится» да «Как мне с ним встретиться», ужас! – наигранно восклицает Малик, даже всплескивая руками от негодования. И, наверное, нет на Земле такого человека, улыбающегося в дождливый понедельник неизвестно чему, но перепачканный растаявшим мороженым Луи словно светится, чувствуя, как приятное тепло разливается в душе, покрывая многочисленные недельные шрамы впечатлительного подростка. Гарри. Его. Искал. ВОТ ЖЕ ЧЕРТ! Зейн смеется над танцующим по лужам другом, и время снова почему-то бежит слишком быстро.