Метки

У Соске — красивые глаза, это первое, на что ведется Макото. Они не синие, совсем не похожие на глаза Хару. Они холодные, как лед в Антарктиде, с зеленоватыми прожилками, но стоит Соске взглянуть на Рина, к примеру, с нежностью и симпатией, как взгляд его теплеет. И тогда от него перехватывает дыхание. Нет, вообще-то Соске весь красивый, нельзя не признать. Макото на автомате сравнивает его с собой, не задумываясь о том, что делает: Соске немного выше, чуть тоньше в кости. Несколько… жестче. Жесткости Макото не хватает, это он знает точно. У него не получится выглядеть сурово, не заботиться о друзьях, как курица-наседка. Макото не может — в этом он тоже уверен — быть мокрой мечтой для девчонок. Не то чтобы ему очень хотелось, в конце концов, друзья намного важнее, чем девушки, но все-таки это немного расстраивает. Чуть меньше, чем то, что когда Соске отталкивается от тумбы и входит в воду под идеальным углом, — Рей в этот момент даже присвистывает восхищенно — у Макото встает. Практически полностью, приходится даже наклониться, растирая якобы заболевшее колено, чтобы отдышаться и переждать, пока отпустит. Однако Макото все равно смотрит, взгляд прикован к легко скользящему в воде телу, и подтягивает повыше болезненно давящие плавки. Кажется, это не остается незамеченным: Соске бросает короткий взгляд через плечо, прежде чем прыгнуть в очередной раз, слизывает воду с губ и растягивает их в довольной, сытой усмешке. Макото разгибается с трудом, подает руку Хару, помогая ему выбраться из воды, однако смотрит все еще на Соске. Тот плывет лениво, словно красуясь, едва перебирает руками. Макото рассеянно трет под ключицей — кожа там красная, пятна неровно расползаются по груди, и это уже не только смущение. Соске хочется трогать, провести ладонью по мокрой коже, снять губами капли воды. Макото сглатывает и отходит к началу дорожки, куда в очередной раз подплывает Соске. Последний круг — Рин отмечает время. Макото наклоняется, протягивая руку, широко улыбается, чувствуя, как начинают гореть уши: — Давай помогу. Воздух кажется горячим, густым — режь и раскладывай по тарелкам, как пудинг. Соске крепко сжимает ладонь Макото, его рука холодная, но это не помогает остыть. Наоборот, бьет контрастом так, что даже перехватывает дыхание. Макото подтягивает того из воды одним рывком, напрягается всем телом. Жадно смотрит, как по светлой коже текут крупные капли. Одна из них скользит по груди, обрисовывает мышцы, скользит по кубикам пресса и замирает на линии плавок. Черт возьми! — Рин! — отворачивается Макото торопливо. Голос его звучит хрипловато, слишком резко. Макото понимает, что выдает себя сам, и привычно улыбается, чтобы скрыть смущение. — Давай проплывем вместе. Как… ну, как капитан с капитаном, подадим пример. Вода в бассейне даст возможность остыть. А еще с Рином нельзя плавать лениво, не выкладываясь полностью. Усталость тоже поможет сбить ненужное возбуждение, которое давит в паху, тлеет внутри и требует выхода. — Прости, Макото, — Рин улыбается в ответ, его глаза теплеют. — Сейчас не могу. И правда — он уже успел переодеться, и теперь просто наблюдает за командой. Соске ехидно ухмыляется, подходит ближе, так, что Макото становится неуютно. И смотрит, внимательно ощупывает взглядом, словно мстит за то, что сам Макото несколькими минутами ранее разглядывал его. Соске совершенно точно смотрит вниз, туда, где тугими плавками отчетливо обрисован напрягшийся член. Макото едва сдерживает стон, когда понимает это. — Если хочешь, я могу поплавать с тобой, — предлагает Соске. Он стоит совсем рядом, и в его льдистых глазах сейчас без труда можно разглядеть зеленоватые стрелки. Они лучиками расходятся от зрачка, будто с острого пера капнули чернилами и разбавили водой. — Можем даже устроить небольшое соревнование. Макото вздрагивает, мечется взглядом между еще плавающим в одиночестве Хару и дверью в душевые. Раздевалка пуста, тренировка уже закончена, остались только они пятеро. И Соске. — Н-нет, — Макото облизывает губы и все-таки отступает на шаг. — Я лучше в душ. Рин, если Хару спросит… — Да-да, — кивает Рин, и Макото бросается в сторону душевых, поскальзывается на влажном полу. — Осторожнее, — Соске подхватывает его под локоть, крепко удерживает. Несмотря на то, что тот только из воды, у него горячая ладонь, и кажется, что тепло от нее передается Макото, впитывается в кожу, растворяется в крови. — Давай я провожу. Макото заглядывает ему в лицо и рассеянно кивает. От одного только прикосновения становится жарко и душно, плавки давят сильнее. Стоило бы спросить, какого черта, но Макото молчит. Больно закусывает губу, хотя отрезвить себя не выходит, а потом становится только хуже: Соске плотно прикрывает дверь и стягивает с себя плавки. Поворачивается вполоборота, ищет гель в болтающемся на крючке пакете. Макото замирает, не шевелясь, и смотрит как зачарованный. Щеки горят, дыхание срывается, и хочется глотнуть холодной воды, немедленно. При каждом движении на спине Соске четко выделяется рельеф мышц, взгляд сползает все ниже, к подтянутым округлым ягодицам, которые хочется сжать в ладонях. — Ну, раздеваться собираешься, или ты стесняешься? — хрипло спрашивает Соске. Макото уже не стесняется — его кроет желанием, в паху тянет нещадно. Приходится собрать всю силу воли, чтобы не подойти, не толкнуть Соске к стене и не сделать… чего-нибудь. То, что он никогда не решился бы сделать с Хару. Хару — это святое. Им нужно любоваться на расстоянии, но трогать его нельзя. Хару сам знает, как близко можно подпустить Макото, и он не обижается — привык. — Есть немного, — он с усилием опускает глаза. Раздеться — значит снять плавки. Макото никогда раньше не задумывался, как может выглядеть в такие моменты — голым, с торчащим членом и поджавшимися яичками. Слишком недвусмысленно, даже присутствием Го не оправдаться: сегодня у нее нашлись другие дела. Макото находит выход — роется в собственном пакете в поисках губки, потом выкручивает кран с холодной водой. Его бьет крупная дрожь, когда по коже прокатываются ледяные струи. Бодрит — не то слово! Макото оттягивает плавки, позволяя воде литься в них, стискивает зубы до скрежета. Это неприятно, однако должно помочь. — Ну и зачем? — интересуется неслышно подобравшийся за спину Соске. — Ненормальный, застудишься. Макото резко оборачивается, вскидывает голову. Резинка плавок звонко щелкает о живот, вода шумит, застилая уши. Макото делает непроизвольный шаг назад, подальше от холодных брызг, кожа сразу же становится «гусиной». — Ты о чем, Ямазаки-кун? — интересуется он как можно более вежливо, стараясь не стучать зубами. Выглядеть жестко, как же. Сейчас у него определенно щенячий взгляд, наивный и мягкий, и хорошо если удалось спрятать тлеющий внутри голод. Скорее всего, нет — Соске делает шаг к Макото, почти прижимается к замерзшей, покрывшейся мурашками коже, ставит на решетчатую полочку флакон с гелем. Затем протягивает руку и выкручивает кран с горячей водой. Макото ахает, шумно дышит и жмурится. Кружится голова, он мелко вздрагивает, согреваясь. Сейчас… сейчас Соске может требовать все, что угодно, у Макото больше нет сил терпеть. Он позволит все, стоит только попросить — прогнется и разрешит прикасаться к себе. Соске хочет этого, сомнений уже не остается, слишком крепко он прижимается сейчас к Макото. — Ты заболеешь, если будешь столько торчать под ледяным душем, — шепчет он на ухо, задевает губами кожу. Они у него прохладные, и Макото чувствует новую волну возбуждения. — Собираешься мыться в плавках? Или у тебя там что-то не так? Все «не так». У Макото стоит так, что можно забивать гвозди. Разбавленная горячим вода согревает тело, усиливает растекшийся внутри него жар. Соске поддевает резинку плавок кончиками пальцев, слегка забирается под нее. Гладит ямочки на пояснице, обводит ногтем вокруг пупка. Макото вздрагивает, оборачивается и жмется членом к его бедру. Перед глазами плывет: душевую наполняет пар, водяное крошево рассыпается вокруг. В воздухе словно разлито возбуждение, заполняет легкие, склеивает ресницы набухающими в уголках глаз капельками. — Но если ты против… — Соске отстраняется, словно невзначай проводит ладонью по ягодице. Макото стонет, невольно подается вперед, член стоит уже болезненно, на головке проступает смазка. Будет очень неловко, если кто-нибудь из команды решит воспользоваться душевой именно сейчас. Как объяснить им решение задачи, в условиях которой есть два парня, два стояка и ни одной девушки. Макото уверен: придумать правдивую ложь у него не получится, он вообще не умеет обманывать... Время идет, и Соске хмурится, хмыкает разочарованно. И Макото решается — в этот раз он готов рискнуть. — Нет, — выдыхает он и, наконец, стягивает с себя проклятую тряпку. — Стой. Я не против. Он позволяет себе отозваться, перестает сдерживаться. Плавки тяжелым комом ложатся на полочку, на черной ткани пузырится капнувший гель. Макото отступает к стене, упирается лопатками и расставляет ноги, прищуриваясь. У Соске — жадный взгляд. Он, кажется, ощупывает тело Макото, заставляет яички подтягиваться сильнее. Макото прижимает член ладонью к животу, скользя большим пальцем по головке, цепляет волоски — один ноготь обломан, неудачно финишировал в начале тренировки — и теперь в трещину попадает один или два волоска. Больно. Макото шипит сквозь зубы, а потом его руку отталкивают, и он стонет в голос. Пальцы у Соске жесткие. Макото, кажется, плевать, как это будет, ничего еще не начато, а ему уже хочется кончить. Чтобы отпустило, не давило изнутри, не распирало ребра. Он готов даже встать на колени или развернуться лицом к стене, если это будет означать освобождение. — Что, если войдет? — выдыхает он. — То есть, войдут. Кто-нибудь из наших. Или Рин. Хару... Хару не поймет, это единственное, что беспокоит Макото. Вообще, никто не поймет, но мнение Хару волнует Макото больше всех остальных. Соске поджимает губы, недобро щурится. Кажется, упоминание Хару разозлило его. — Давай по-быстрому, — грубо бросает Соске и крепко сжимает пальцами член. Дрочит жестко, оглаживает головку большим пальцем, поддевает ногтем щель уретры. Макото уверен, что если сейчас заглянуть ему в глаза, то никакого тепла там не будет. Соске злится, уверенность приходит сама собой. Злость Соске отчего-то заводит еще сильнее, чем его нежность или желание. Макото жарко стонет, облизывает губы и кивает, шире расставляет ноги. Они в дальней кабинке, если дверь распахнется, успеют отскочить и сделать вид, что крайне увлечены душем. Почему в одной кабинке? Ну, кран заело! Или Соске решил одолжить гель для душа… Сейчас это кажется уже неважным. От близости Соске мутится в голове, мысли перескакивают, и сосредоточиться невозможно. Тот все еще хмурится, и Макото тянется к нему, проводит ладонью по плечу, вниз к груди. — Ты можешь подрочить мне, а я — тебе. Или я могу подрочить тебе, а потом трахнуть. Ты можешь отсосать, — говорит Соске, но в голосе его больше не слышится злости, скорее смущение. Будто он сам не знает, что делать, хотя старается выглядеть крутым. «Соске не нужно стараться», — думает Макото. Он закусывает губу, шумно втягивает воздух, пережидая приступ возбуждения. Член тяжелеет, но и Соске не остается равнодушным. Дышит хрипло и неглубоко, между его ключиц отчетливо видна бьющаяся жилка. Макото слегка мутит — в горле собирается комок, внизу живота еще один, побольше, хочется запрокинуть голову, изогнуться и в пару резких толчков навстречу закончить все. Это было бы то самое «подрочить друг другу». Мало. Всего этого чертовски мало! Макото протряхивает от смущения, проскользнувшего в голосе Соске, морозцем по спине, странное ощущение. Все правильно, по-быстрому и надо, однако что-то царапает, не дает спокойно расслабиться и отпустить себя совсем. И «быстро отдрочить» — этого все-таки недостаточно. От мысли о том, что Соске ему вставит, поджимается все. Жадно, нетерпеливо. Приличный мальчик Тачибана Макото, как же — стоит, задыхаясь, в душевой и с радостью позволяет зажимать себя в угол. И едва дышит от льющихся в ухо непристойностей. Маленький грязный секрет правильного мальчика: его безумно заводит, когда все это произносится вслух. — Нечестно, Ямазаки-кун, — выдыхает он, жмурясь. — Почему только мне брать в рот? Ноги у Макото почти ватные, подламываются, словно вместо мускулов, суставов и костей — кофейное желе. Такое они ели недавно, перед тем, как прийти в Самезуку. На самом деле, Макото не уверен, что сможет встать, если все же упадет. Или что не упадет, кончая. Хочется все и сразу, и чтобы Соске не затыкался, чтобы нес пошлости с тем же скучающим видом. Макото стискивает зубы и разворачивается спиной, упирается руками в стену. Локти его дрожат, мышцы словно судорогой сводит. — Придержишь меня, Ямазаки-кун, — оглядывается он через плечо. Доверчиво, ловя взгляд Соске — такой же голодный, от этого сбивает дыхание, — и медленно облизывает губы. Пошлый, грязноватый трюк, но Макото кажется, что Соске понравится, что тот оценит. И действительно, на щеках Соске вспухают желваки, вязь вен на кулаках становится ярче, заметнее. Соске прижимается стоящим членом к ягодицам, трется головкой о ложбинку, слегка нажимает на стиснутый анус. Макото точно знает: стоит тому вставить, и он кончит. Кончит, едва головка окажется внутри. Соске проводит языком по уху, втягивает в рот мочку, посасывает легонько. Кажется, он уже сам не хочет «по-быстрому», и Макото, наверное, этому рад. — Значит, вот так? — шепчет Соске, вылизывая его ухо. — А твой драгоценный Нанасе знает, что ты раздвигаешь ноги? С удовольствием подставляешь зад под член. — Макото стонет высоко и жалобно, откидывает голову на плечо Соске. Влажные волосы липнут ко лбу, лезут в глаза, и Макото нетерпеливо проводит по лицу ладонью. — Ты, наверное, и его представляешь. Как тебе больше хочется? Чтобы Нанасе трахнул тебя? — Макото судорожно втягивает воздух, крепко жмурится, чтобы не упасть. Голова все еще кружится, словно он на карусели, низ живота прошивает острым возбуждением. — Думаю, перед ним ты бы тоже с удовольствием раздвинул ноги, развел ягодицы и даже растянул бы себя сам. Всовывал бы пальцы глубоко, раздвигал внутри. Готовил бы свою дырку для него. Соске сжимает его член у основания, заставляя плещущее через край возбуждение немного отступить. Будто чувствует, что Макото едва-едва держится. И когда тот трогает анус кончиком пальца и проникает на одну фалангу, раздается высокий стон. Макото даже не верится, что он способен на такое. — Узко. Твой дорогой Хару, — Соске выплевывает имя так, словно это ругательство, — совсем тебя не трахает? — Х-хару... Он не такой, — Макото подается назад и шипит от боли. — Он идиот, который не способен взять то, что тащат ему на блюдечке, — Соске покусывает плечо Макото. — Поэтому я заберу тебя у него. Вставлю так, что ты будешь выть от удовольствия, подмахивать и насаживаться. А потом сам приползешь. Потому что ты, Макото, создан для того, чтобы быть оттраханым. — Да-а-а. Яйца Макото поджимаются, кожа его, кажется, горит. Соске тянется за гелем, щедро льет на ягодицы Макото, размазывает пальцами тягучую жидкость. Он гладит мошонку, перекатывает яйца рукой. С губ Макото срывается жалобный скулеж, и Соске за его спиной шипит. Макото оборачивается как раз вовремя, чтобы увидеть: теперь уже тот пережимает свой член у основания. — Будет щипать, — предупреждает Соске и вдвигает палец слишком резко. Действительно щиплет, палец его давит на стенки ануса, разминает изнутри. До одури хочется, чтобы тот уже сделал все по-настоящему. — У тебя был хоть кто-то? — хрипло спрашивает Соске. — Нет, — шепчет Макото. Жжение внутри чуть-чуть перебивает возбуждение, однако этого все еще мало. — Нет, никого. Разве что собственные пальцы. Соске угадал, он действительно представлял, как это мог бы делать Хару. Долго, неспешно, Макото бы отдал ему все, что есть, всего себя, но как можно даже помыслить о том, чтобы действительно коснуться Хару. На блюдечке, да, но Хару это не нужно, не нужно... ему нужна вода. Соске рычит, злится и сильно кусает шею Макото, втягивает в рот кожу, оставляет засос. — Еще! — всхлипывает Макото. — И не... не молчи. Выгибает спину, чтобы откинуть голову Соске на плечо. Руки дрожат, колени едва не подламываются, когда он отнимает от стены одну руку, ища ладонь Соске. Не удержавшись, стискивает свой член, сдавливает головку — из щели на ее вершине выступают крупные капли смазки, стекают тягуче. Это будет больно, но они оба долго не продержатся, кажется, хватит едва только вставить. И еще пару фраз, от которых по спине течет плавящий кости жар. Такой, что хочется сползти на пол и позволить все, что попросят. Макото даже страшно — от самого себя. От того, как сильно ему этого, оказывается, не хватало. — Какая же ты нетерпеливая сучка, — Соске подхватывает его под живот, поддерживает, потому что ноги Макото подламываются. Еще чуть-чуть, и упадет. — Теперь все будут знать, что у тебя есть кто-то. Кто-то, кто драл тебя сзади и наставил засосов на шее. И, поверь мне, никто не подумает, что твой Нанасе способен на подобные проявления страсти. Соске кусает еще и еще; внутри будто вращается водоворот, утягивает, заставляет захлебываться воздухом. Удержаться просто невозможно. Он собирает с ягодиц Макото остаток геля и вводит в зад два пальца. Раздвигает их, проталкивает глубже, сгибает. Липкое марево возбуждения на время отступает, Макото морщится и сильнее прогибается в пояснице. Он оборачивается через плечо и теперь видит лицо Соске. Он как-то по-особенному сгибает пальцы и замирает, не шевелится. Макото снова стонет и подается назад, сжимается вокруг пальцев, старается сняться, чтобы потом насадиться снова. — Не молчи, — хрипло выдыхает он. — Я сейчас вставлю тебе, — говорит Соске. У него немного заплетается язык, слова выходят несвязными, и Макото вслушивается в его бормотание. — Тебе будет больно. В первый раз подставляться всегда больно. Наверное. Не знаю, я не пробовал. Я бы не дал трахнуть себя, словно девку. А вот ты... У тебя на лице написано, как тебе нравятся мои пальцы. И, знаешь, — Соске снова нажимает внутри и кусает за ухом, — мой член тебе понравится еще больше. Я кончу в тебя и потом вымою сперму из твоей задницы. Так, как тебе нравится. Пальцами. Или ты бы хотел ходить с ней в заднице весь день? — Макото скулит, зажимается. — В ужасе сжиматься, совсем как сейчас, представлять, что из дырки сейчас потечет, пропитает трусы и проступит мокрым пятном на брюках. Ты будешь пахнуть ею с ног до головы, и каждый, даже твой ненаглядный Хару, будет знать, что ты подставляешь зад. Дальше терпеть невозможно. Макото жмется к стене, и Соске втискивает в его зад головку члена. Мышцы раздаются неохотно, кажется, что сейчас лопнут, брызнет кровь, но Макото только сильнее выгибается и рвано дышит. Мышцы на его животе ходят ходуном, и Соске потирает ладонью кубики пресса. — Блядь, какой ты узкий. — Макото вцепляется в руку Соске, прижимается лбом к мокрой кафельной плитке. — Охуенно узкий. Головка входит медленно, и Макото жмурится, переводит дыхание. Соске тоже замирает, проводит ладонью по его спине, а потом снова двигается, чуть оттягивается назад и вдалбливается внутрь. Больно, Соске прав, это больно. Однако Макото плевать, у него уже что-то не то вместо крови, то ли кипяток, то ли вообще жидкий огонь. Ему кажется: мозг расплавился от того, что несет Соске. От неприличного, грязного — эта грязь окатывает с ног до головы и переплавляется в мучительную жажду. Хару... нет, Хару неспособен на такое. Хару выше этого, Хару — это святое. А плохой мальчик Макото подается с хрипом назад, насаживаясь сильнее. Он дрожит всем телом, потому что это больно, мышцы не хотят расступаться. Он дрожит, потому что ему нравится, потому что самоконтроль куда-то испаряется. Вообще весь контроль. Голова кружится, перед глазами синеватая муть, похожая на водную взвесь — ледяные глубины океана, которых Макото боится. Панически. Невыносимо. Соске похож на этот океан, и Макото тонет в нем, распахнув глаза и не в силах пошевелиться. Ни одного движения, чтобы выплыть, только вглубь. Дальше ко дну. — Да, — просит он, цепляясь за руку Соске. — Оставь ее внутри. Он не чувствует презрения в голосе Соске, только такую же жажду и непонятную злость на Хару. То, что он говорит — грязно и пошло, но это просто констатация факта, и Макото раскрывается навстречу, доверяет себя. — Кусай, — выдыхает он. — Мне нравится. И едва не спускает от мысли, что придется выйти из душевой к воде. С пятнами, расползающимся по шее и груди, с алым румянцем, с засосами и следами зубов на коже. Это увидят, будут спрашивать, а может и нет. Это должно пугать, но Макото только стискивается вокруг распирающего изнутри члена, пережимает собственный у основания, пытаясь оттянуть подкатывающий оргазм. Пытается не упасть, вцепляясь в Соске сильнее, жадно глотает влажный горячий воздух. Соске кончает быстро, выгибается. И от одной только мысли, что тот кончил внутрь, яйца поджимаются так, что больно, в горле — сушь. Макото облизывает губы и снова стонет. Все, что он может — только стонать. Соске просовывает руку под бедро Макото, легко проводит ладонью по члену вверх и вниз, оттягивая крайнюю плоть. — Черт, — выдыхает он. — Ты такой... услужливый. В следующий раз я заставлю тебя взять в рот, будешь стоять на коленях и заглатывать до основания. Давиться и кашлять, но, я уверен, получится у тебя так же хорошо, как и сейчас. И я кончу тебе на лицо. И Макото выворачивает оргазмом, он вздрагивает всем телом. Колени подламываются, мурашки расходятся по телу жаркой дрожью. Это так странно. — Кончить в первый раз только от члена в заднице. И от грязных словечек... Да ты настоящий извращенец, Тачибана-кун, — передразнивает Соске и со стоном выскальзывает, наконец, из его зада. Макото обессиленно сползает по стене на кафельный пол, и Соске опускается рядом. — Второе, — тихо поправляет Макото, отдышавшись. — От слов. Он вспоминает, как его крыло, и понимает: да, он мог бы кончить и безо всего. Просто от того, что именно нашептывал в его ухо Соске. От этого кровь густела, стекала вниз без остатка. Соске насмешливо фыркает, подцепляет за подбородок и поворачивает лицо Макото к себе. Всматривается, как будто настороженно. Макото слабо улыбается ему и прикрывает глаза. Его почти отпустило, еще чуть-чуть, и можно будет встать и ополоснуться. — Даже так? — насмешка становится более явной, незлая, даже заинтересованная. — Тогда ты еще больший извращенец. Что, Нанасе так не может? — Хватит, — просит Макото. — Он тут ни при чем. Макото трется о гладкое плечо щекой, прежде чем с усилием подняться. Ноги подгибаются, кожу на шее жжет, там наверняка наливаются багровым укусы. И Макото... нравится. Это смущает, это неправильно, однако он думает, что может быть так Хару... А что Хару? Захочет сам? Приревнует? Смешно! У Макото нет сил мыться — он прополаскивает плавки и поворачивается под струями воды, смывая с себя пот. Если Соске приспичит, Макото разрешит ему сделать обещанное — протолкнуть пальцы в саднящую задницу и вымыть оттуда сперму. Если нет... От этой мысли снова становится немного жарко. Засосы похожи на метки, и Макото надеется, что его шея вся покрыта ими. На плечах темнеют несколько бурых пятнышек, и Макото на автомате проводит пальцами по шее, словно сумеет почувствовать, остались ли следы. Соске подходит со спины, проводит от лопаток до поясницы, гладит по позвоночнику, словно большого кота. Макото замирает, тяжело сглатывает, и сводит лопатки вместе. И когда пальцы Соске соскальзывают в ложбинку между ягодиц, Макото снова стонет. — Я не думал, что ты захочешь так, когда говорил. Не думал, что ты решишь попробовать, — он прижимается губами к виску Макото. — Это, конечно, заводит и круто, но вдруг я порвал тебя? Я хочу взглянуть. Макото стонет и снова подставляет зад. От того, что делает Соске, перехватывает дыхание. Тот зачерпывает воду в горсть, льет на ягодицы. Немного воды попадает внутрь, и Макото зажимается. Тогда Соске чуть сдвигает его, нагибает раком и разводит в стороны ягодицы и вводит внутрь два пальца, так, чтобы попадала вода. И Макото рефлекторно дергается. — Не бойся, только чуть-чуть, — Соске успокаивающе поглаживает живот. — У тебя снова встает, значит, тебе нравится. Нравится еще одна грязная игра. Макото судорожно дышит, упирается в пол руками. Бедра его подрагивают, трясутся, словно он проплыл тройную норму. Соске громко сглатывает и опять вставляет пальцы. — Сейчас они глубоко, чувствуешь? — Соске сгибает их внутри. — Я только что трахнул тебя, кончил внутрь, а ты уже готов снова подставиться. Может, стоит пригласить Нанасе? Дать ему пару уроков правильного обращения с тобой. И кто бы ни был на тебе потом, ты всегда будешь вспоминать меня. Мои пальцы, вымывающие сперму, и слова, которые я тебе говорил. — Не надо Хару, — стонет Макото. — Только не Хару. — Нанасе не заметит, что тебя трахнули, даже если это случится у него под носом. — Из горла Макото вырывается глухой хрип. Он сжимается вокруг пальцев, прогибается в спине и снова кончает, почти насухую. На мокрый кафель падает несколько белесых капель. Соске отпускает его, и он падает на четвереньки. — Я хочу, чтобы ты знал. — Соске встает под теплые струи воды и ловит их губами. — Большая часть того, что я тут нес — только ради секса. Ты не шлюха, хоть тебя и заводят грязные словечки. Мне понравилось трахать тебя. Это было круто, и я буду рад, если ты решишься повторить. Но я ненавижу Нанасе. Если подставишься ему или кому еще... После второго оргазма Макото чувствует себя обессиленным. Он опускается на холодный пол, вытягивает ноги. — Я знаю, — тихо отзывается наконец он. — Это чувствуется. Мог бы и не объяснять, но так куда приятнее. Подтвердить то, что Макото услышал в его интонациях — Соске просто угадал, что ему нравится, и сделал это. Это смягчает его искреннее «ненавижу Нанасе». Как можно ненавидеть Хару? Макото не понимает этого. — Чтобы не было недопонимания, — говорит он, устало жмурясь. — Ты первый. Не приплетай сюда Хару. Соске хмыкает, но не возражает. Над «повторить» Макото подумает. Слишком хорошо оказалось, чтобы так сразу отказываться. Они одеваются вместе, и Макото еще раз с удовольствием рассматривает красивое, ладное тело Соске. Тот, похоже, не жалеет, выглядит довольным, а вот у Макото есть небольшая проблема. Свободная куртка от формы не скрывает ничего из того, что стоило бы. Макото догадывается по легкому жжению: у него искусаны шея и плечи, и заматываться чем-то или даже застегивать куртку было бы еще более откровенно, чем так, не скрываясь. Это безумно смущает — Рин вскидывает бровь, когда Макото выходит из душевой обратно к воде. Бросает взгляд на Соске, потом опять на Макото и чуть заметно заливается краской. — Охренели! — вполголоса шипит он. — Черт возьми, Макото! Макото опускает глаза и улыбается. Что тут скажешь. Макото больно — Хару скользит по нему взглядом, даже подходит и смотрит, молча. И отворачивается, пожимая плечами, поднимается на тумбу и прыгает в бассейн. Все очевидно, если у Макото и был шанс — если бы он решился когда-нибудь, — теперь его уже нет. Соске оставил достаточно меток. — Мако-чан? — Нагиса подбегает, шлепая босыми ногами. — Ма... Макото с силой трет лицо ладонями, прежде чем широко улыбнуться. — Нагиса? Все в порядке. Немного устал. Рин сбоку кашляет в кулак, и Макото улыбается еще шире, пока не начинает сводить скулы. Он уже давно привык прятаться, выставляя свои эмоции наружу. Ведь на то, что находится у всех на глазах, меньше всего обращают внимания. Он справится. В конце концов, ничего не изменилось. Совсем. Может, кроме одного. Макото оглядывается на Соске, тот стоит у входа, опирается плечом на косяк. Макото старается поймать его взгляд, но он нечитаемый. А через мгновение Соске улыбается, тепло и мягко. И Макото глубоко вдыхает, прикрывает глаза и улыбается в ответ. В этот раз по-настоящему.