Prometheus

Сумерки сгущаются над Централ Сити. Небо, затянутое темными тучами, низко склонилось над городом. Здесь, стоя на краю самой высокой башни кажется, что стоит лишь поднять руки, и небеса поглотят тебя. Харрисон тянется вверх, вставая на цыпочки, но ничего не происходит. Он всё ещё находится на этом клочке бренной земли, утопающем в мелочных проблемах и заботах, ничего не значащих в масштабах необъятной Вселенной. Кому как ни Уэллсу знать, насколько скоротечны дни пребывания на этом свете. В то время как сам он осужден на вечность существования во временной петле. Нет пути домой, о котором когда-то он так страстно мечтал. Всё, движущее им ранее, утратило смысл. Поступок, совершенный в порыве ярости, обрек Харрисона на нескончаемые муки. Словно Прометей, подаривший людям огонь, он дал им Вспышку. И повторяя судьбу Титана, его ждала та же участь - нескончаемые, словно в Дне Сурка, события, раз за разом приносящие всё больше страданий. Убив в ту ночь, одиннадцать лет назад, Нору Аллен, Уэллс создал Флэша. Он был ответственен за Барри, немой тенью следуя и оберегая его всю жизнь. И так же трепетно, как Прометей лепил людей из податливой глины, он направлял Аллена уже осязаемой дланью, когда тот очнулся после комы не только человеком, но самым быстрым созданием на Земле. С каждым новым разом, как он проходил по временной петле, он всё сильнее привязывался к юноше. Такому доверчивому и открытому, души не чаявшему в профессоре, который, в свою очередь, являлся для него не только наставником, но и неотъемлемой частичкой пазла под названием Флэш. Его личный серый кардинал. Который, по традиции, в конце истории оказывается предателем. Зная, как мимолетна человеческая жизнь, Харрисон был вдвойне осторожен. На его плечи ложилась ответственность за судьбу Барри, за то короткое время, что было отведено им двоим. И тем сложнее было не поддаться искушению сделать его полностью своим. Он не мог не замечать, с каким благоговением и плохо скрываемым желанием Аллен смотрит на него. Тот буквально пожирал его глазами, а стоило им оказаться рядом, старался находиться как можно ближе, будто бы надеясь впитать иллюзорную энергию, исходящую от профессора. По началу, это было даже лестно, но затем превратилось в настоящее испытание. Сколько раз Харрисон был на грани с тем, чтобы не пойти на поводу у терзающих душу темных желаний и не склонить его мальчика к близости. Но каждый раз неизменно ему удавалось взять себя в руки. Временами он становился подобным дикому зверю, напряженному как пружина, с перекатывающимися под кожей мышцами, ожидающим свою жертву, но когда он уже готов был наброситься на юношу, перед глазами тут же появлялся до боли знакомый образ. Лицо Барри, искажающееся ненавистью, отвращением и гневом в момент, когда тот узнавал, кем на самом деле являлся Уэллс. Уродливая застывшая гримаса боли, похожая на отражение в разбившемся зеркале. Словно картинка, причудливым образом сложившаяся в чудовищном калейдоскопе. Это заставляло сердце профессора обливаться кровью и возвращало чувство реальности. Каждый из тысячи раз, как в первый. Если бы он позволил себе такую роскошь, как обладание его мальчиком, тот был бы бесповоротно сломлен, когда правда открылась бы ему. И хотя то, что он раз за разом отвергал чувства Аллена, ранит его доверчивое сердце, он считал, что близость с ним была бы актом осквернения этого священного вместилища души. Все эти терзания были сравнимы с великодушием врача, делающего смертельную инъекцию безнадежно больному пациенту. Харрисон, будучи ученым, да и просто трезво мыслящим человеком, понимал, чем может обернуться изменение хода времени. Катастрофические последствия одного необдуманного решения, влекущие за собой множество загубленных жизней. Взять на свою совесть разрушение будущего целого города, если не больше, профессор не хотел. К тому же однажды он уже пытался сыграть в Бога и повернуть время в свою пользу, и это обернулось тем, что теперь он приговорен к мучительной вечности. У Вселенной всегда было своеобразное чувство юмора. Уэллс безропотно и терпеливо следовал по временной петле, не внося значительных перемен в происходящее. И с каждым разом всё сильнее затягивался вокруг его шеи узел бесконечного чувства вины, раскаянья и ненависти к самому себе. Эти чувства разъедали его изнутри, словно вороны, ниспосланные Прометею, дабы методично, день за днём, рвать его плоть, стараясь всё новым и более изощренным способом добраться до печени. Это было невыносимо, но как всё не подвластное изменениям и не имеющее конца, вынуждало смириться, принимая свою участь с высоко поднятой головой. Не смотря на то, что Харрисон всегда знал конец их истории, он по мере своих возможностей старался смягчить удар безжалостного рока, уготованный Барри. Он был очень чуток и ласков с ним, ловко балансирую на грани дозволенного. Отдавая юноше всю свою любовь ровно отмеренными порциями, он пытался таким образом восполнить неудовлетворенность и разочарование от отказа. Ему казалось, что это позволит Аллену свыкнуться с тем обстоятельством, что его чувствам никогда не будет дана свобода. Но это, кажется, лишь подливало масла в огонь. Молодой человек денно и нощно был подле профессора, словно весь мир его зациклился на нем. А Уэллс заметил это слишком поздно, чтобы изменить в первый раз и теперь это стало тем единственным путем, по которому он вынужден двигаться до скончания времен. Но однажды что-то изменилось, что-то щелкнуло в мозгу Харрисона. В очередной раз выслушивая попытки Барри признаться в своих чувствах, он увидел нечто новое в его глазах. Словно проблеск, далекий отголосок какого-то знания, сокрытый в глубине зрачков. Это заставило его содрогнуться, страшная мысль закралась профессору в голову. Неужели он где-то допустил оплошность и всё пошло не так? Аллен не мог узнать его секрет раньше времени, в этом он не сомневался. Но всё же что-то изменилось. Догадки молниеносно сменяли одна другую, полностью поглотив внимание Уэллса. Вдруг его резко выдернуло в реальность. Ровно за мгновение до того, как чужое дыхание коснулось его губ. Изможденное сознание сыграло с ним злую шутку. Зажгло в его душе пламя сомнения, порождающее химеру, мираж. Вселенная очень элегантна в способах делать нечто феноменальное, совершенно, казалось бы, ей не свойственное из простых вещей. Никогда не сбоившая раньше система дала трещину, достаточно было лишь пропустить момент, когда нужно предотвратить грядущее действие. Пока Уэллс гонялся за призраком, Барри подошёл вплотную к инвалидному креслу и навис над профессором, упираясь обеими руками в подлокотники. В момент, когда Харрисон пришел в себя и был готов возразить, юноша поцеловал его. И было в этом жесте столько отчаянья, надежды и нежности, что Уэллс был не в силах противостоять волне чувств, сокрушивших все барьеры, что он так долго выстраивал вокруг себя. Получив наконец желаемое, его воля была парализована, а все доводы рассудка показались совершенно незначительными и глупыми. Мир с катастрофической скоростью начал рушиться. Всё то, что тысячи и тысячи лун подряд удавалось прятать в самые отдаленные уголки души, сейчас вырвалось на свободу. Уэллс зажмурился - он падал в пропасть и казалось, ничто не могло теперь его спасти. Но тут он почувствовал уверенное прикосновение ладони к своему затылку. Распахнув глаза, он увидел желтые вспышки, искрившиеся во взгляде Барри. Земля вновь обрела твердость и больше не пыталась поглотить его. Харрисону в голову пришла гениальная мысль. Расслабившись, он позволил Аллену углубить поцелуй. *** Они договорились встреться у профессора дома. Все изменилось в одночасье, и теперь Уэллс усиленно обдумывал, как именно действовать дальше. Когда наконец план приобрел осязаемые контуры, а затем был детально проработан, мужчина отправился в свой тайный кабинет. Внеся некоторые корректировки в свои расчеты, он уверенно произнес: -Гидеон, покажи мне будущее. Появилась голографическая газета, заголовок которой изменился. Если ранее он сообщал о том, что на момент 25 апреля 2024 года Флэш пропал, сейчас же он гласил «Главный супергерой Централ Сити удачно пополнил список спасенных им людей и заслужил всеобщее признание». Удовлетворенно вздохнув, профессор устало потер глаза. Убедившись в том, что его план увенчается успехом, он взялся за письмо. Мысли путались, так странно было после долгого молчания и одиночества, рассказывать кому-то о своих чувствах, свою историю. Несколько раз он останавливался, думая об абсурдности затеи, но всё же продолжал писать, движимый желанием впервые высказать всё, как есть, ничего не скрывая и не умалчивая. Город был окрашен всполохами закатного солнца, когда в дверь постучали. На пороге стоял переминающийся с ноги на ногу юноша. Он явно нервничал и весь день до назначенного часа не мог найти себе места, об этом говорил весь его образ: растрепанные волосы, которые безуспешно пытались уложить и придать им более-менее осмысленный вид, но затем снова взъерошивали, выбившийся из-под пояса брюк уголок рубашки, наполовину поднятый воротничок, который, видимо, забыли расправить после того, как надели галстук. Было странно, но в то же время очаровательно, видеть его при параде. Зрелище было таким трогательным, что Харрисон не мог сдержать улыбки, от которой щеки Барри вспыхнули румянцем, и он потупил взгляд. -Ты замечательно выглядишь, - голос мужчины был низким с нотками, которые раньше никогда не доводилось слышать. Возможно, думалось Аллену, так профессор говорит с теми, кто ему не безразличен. Это показалось чем-то очень личным, интимным и оттого на сердце стало теплей, а неуверенность потихоньку стала отступать. -Знаю, алкоголь на тебя не действует, но может всё же хочешь чего-нибудь? Вереница ответов закрутилась в голове Барри, один непотребней другого. И чтобы не ляпнуть чего-нибудь лишнего, он наспех проговорил: -Просто воды. Харрисон направился к столику с напитками. Заходящее солнце свободно проникало через раскинувшиеся во все стены окна, наполняя помещение яркими красками. Блики играли в очках профессора и из-за этого невозможно было понять, о чём он сейчас думает. Его лицо было умиротворенным и спокойным, пока он наполнял стакан жидкостью, внимательно следя, чтобы ни одной капли не пролилось мимо. В диком саду возле дома оживленно переговаривались птицы. Их гомон заглушал шум машин и создавалось ощущение, что они перенеслись в некую иную реальность, сильно отличавшуюся от привычной обыденности. Настолько чуждым было видеть домашнего Уэллса. Каждый его жест, взгляд, слово были адресованы лично Барри. Будто бы профессор существовал здесь и сейчас, да и всю свою жизнь, только ради него. Юноша не знал, какими словами выразить всё то, что он чувствовал в данный момент. Предвкушение и томительное ожидание того, о чём он мечтал с первой минуты, как узнал о Харрисоне, смешивались с легким страхом неизвестности. Сегодняшний день поменяет привычный уклад жизни и неизвестно, к чему это может привести. Странное чувство беспокойства не давало Аллену покоя, но он старался не думать об этом. Почему-то сейчас он ощущал себя первооткрывателем - он никогда не видел, чтобы профессор подпускал кого-то к себе. Он был достаточно скрытным, поэтому наверняка нельзя было сказать, бывал ли хоть кто-то постоянным гостем в его доме. Барри вдруг представились прекрасные, утонченные нимфы, прогуливающиеся меж книжных стеллажей и кокетливо улыбающихся наблюдавшему за ними мужчине. Но почему-то образ казановы никак не вязался с привычным Харрисоном. Дом был до краев наполнен одиночеством, и даже сейчас, в лучах закатного солнца, из каждого уголка веяло холодом. На душе стало тоскливо и в то же время до странного приятно при мысли о том, что Барри первый, кому дозволено находиться здесь. И улыбнувшись своим мыслям, он шагнул к профессору. Казалось таким естественным положить руки на его напряженные плечи, начав медленно и вдумчиво их массировать, чувствуя, как под теплыми ладонями мышцы, хранящие в себе необыкновенную силу, постепенно расслабляются. Услышав поощрительный тихий, едва уловимый стон, Барри воодушевился. Теплая улыбка озарила лицо мужчины, и он чуть склонил голову, приглашая. Первое прикосновение губ к шее вызвало судорожный вздох. Юноша поразился, насколько тонкой и чувствительной была здесь кожа. Он видел переплетающиеся в причудливом танце ниточки кровеносных сосудов. Хотелось следовать за ними, лаская каждое местечко, где бы они изгибались, чуть меняя направление. Эмоции переполняли его и, не сдержавшись, он чуть прикусил податливую плоть. Чем спровоцировал низкий утробный рык, в его волосы тут же вплелись чужие пальцы, привлекая ближе для поцелуя. Ласки, которые они оба дарили были неторопливыми, преисполненные нежностью, практически невинными. Ожидание близости было столь долгим и выматывающим, что сейчас они стремились максимально насытиться друг другом, стараясь не оставить ни единый участок тела без внимания. Некоторое время спустя Аллен сидел на коленях мужчины, а их губы непрерывно терзались поцелуями. Харрисон методично расстегивал пуговку за пуговкой на юноше, а затем неожиданно проник ладонями за пояс брюк. Барри задержал дыхание, закусывая губу, но оказалось, это было лишь для того, чтобы высвободить низ рубашки. Профессор улыбнулся, наблюдая за его реакцией. Маленькая провокация удалась. Когда верхняя одежда оказалась на полу, перед Уэллсом предстала прекрасная картина: молочно-белая кожа была усыпана созвездиями родинок, вереницей уходящих за кромку выглядывающего из брюк белья. Он глубоко вдохнул и выдохнул, стараясь унять отчетливо пробудившееся в нём возбуждение, которое было на грани с болезненным. Ему хотелось сполна насладиться юношей, поэтому он мысленно поблагодарил свою выдержку, тренируемую годами. Увлекая Барри в очередной поцелуй, он занес руку ему за спину, слепо что-то ища. Через мгновение тот застонал профессору в губы, а глаза его в удивлении широко распахнулись. По его телу пробежала волна мурашек. -Что...аах... - Он не успел закончить, прерываемый очередным стоном. Лед, управляемый рукой Харрисона, чертил замысловатые узоры на обнаженной груди юноши. Разгоряченная кожа остро реагировала на холод, казалось, что нервные окончания оголились и поэтому каждое прикосновение словно пронизывало током. А затем мужчина придвинулся ближе и начал осыпать его поцелуями, ведомый влажной линией. Он спускался всё ниже и ниже, пока не дошел до пояса брюк. Затем Уэллс одной рукой взял подбородок Барри и чуть надавил кусочком льда на губы, проталкивая его внутрь. Тот покорно принял его, а затем увлек профессора в поцелуй. -Ты не поможешь? Харрисон кивнул в сторону спальни, намекая, что они могли бы занять более удобное положение. Аллен, быстро поднявшись, аккуратно подхватил мужчину на руки. Мгновение спустя они уже лежали на постели. -Хороший мальчик, - довольная улыбка украсила губы Уэллса и он облизнулся. - А теперь разденься для меня. Сердце юноши пропустило пару ударов. Он предвидел, что скоро дойдёт и до этого, но когда момент всё же наступил, то он немного стушевался. Руки застыли на ремне, не решаясь расстегнуть его. Ища поддержки, он заглянул в глаза профессору. Льдисто-голубая радужка была до краев затоплена чернотой расширившегося зрачка, но при этом в них до сих пор сохранялась ясность. Барри шикнул сам на себя за то, что мешкает. Реальность отличалась от всех даже самых смелых его фантазий, потому что тот Харрисон, что находился здесь и сейчас, был несомненно лучше всех тех бледных копий из снов. Густое желание волнами исходило от него, но при этом он всё равно был очень терпелив и внимателен к нему. Отметая последние сомнения, Аллен снял с себя оставшуюся одежду и помог раздеться профессору. Оставшись абсолютно нагим, его накрыло волной стыда. Украдкой он осматривал Уэллса, впитывая всё увиденное, запоминая до мельчайших подробностей каждую черточку, каждый изгиб. Он всё ещё не решался смотреть открыто, да и сам старался закрыться руками. Профессор приподнялся на руках и потянулся, доставая из прикроватной тумбочки тюбик лубриканта. Аллен же пожирал взглядом его сильную спину. Как, наверное, приятно быть в его объятьях. Окутывает ли тогда чувство безопасности и защищенности, чувствуется ли мирно покоящаяся мощь, скрытая в мышцах. Всё это ещё предстояло испытать ему, сейчас же мужчина склонился над ним, обдавая шею горячим дыханием. -Откройся мне, Барри. Ещё никогда его имя не произносили Таким образом. Было в этом что-то властное, показывающее, кому он теперь принадлежит. Аллен запоздало осознал, что угодил в лапы хищнику, терпеливо выжидающему всё это время и прячущемуся за ободком радужки цвета предгрозового моря. Он почувствовал как на бедро упало несколько капель смазки и понял, что за этим последует. Увлекая юношу в очередной головокружительный поцелуй, Уэллс ввел в него первый палец. Аллен прикрыл глаза, его длинные ресницы трепетали, словно бабочки оказавшиеся в неволе. Из его груди вырвался сдавленный стон и он закусил губу, в попытке сдержать последующие громкие звуки. Но попытка не увенчалась успехом - очень скоро Харрисон нащупал заветную точку и стал едва ощутимо её массировать. Удовольствие волнами расходилось от низа живота, поминутно обдавая Барри жаром. Капельки пота медленно скользили по виску, прочерчивая сверкающие в последних лучах заходящего солнца дорожки, а Уэллс нежно сцеловывал их. А затем снова возвращался к шее, припадая губами к пульсирующей сонной артерии. Аллен был полностью в его власти, беззащитный и жадный до прикосновений, он призывно стонал, умоляя дать ему ещё. За вторым пальцем последовал третий, медленно растягивая и тщательно смазывая чувствительные стенки. Неспешные движения начинали сводить его с ума. Когда последние отголоски боли ушли, он тяжело дыша проговорил: -Профессор, я хочу...мне нужно...больше. -Что-что? - Уэллс, хищно улыбнувшись, чуть сильнее надавил на простату. Барри всхлипнул и весь затрясся. -Я хочу почувствовать... - Он зажмурился, щеки обожгло румянцем стыда. - Вас внутри. Довольный услышанным, Харрисон перевернулся на спину, увлекая юношу за собой. Тот нетерпеливо оседлал его бедра. Поддерживая руками Аллена, мужчина помог ему постепенно опуститься на свой член. Тугой жар его тела принял в себя всю длину. Барри был умопомрачительно узким, но в то же время очень податливым. И не смотря на все предварительные ласки и подготовку, он не сразу смог начать двигаться свободно, привыкая к новым ощущениям. Рваные вздохи перемежались стонами, Уэллс оказался значительно больше, чем изначально предполагал юноша, так что теперь он ни на секунду не мог отвлечься от ощущения идеальной и такой правильной заполненности. Дискомфорт сменился небывалым наслаждением, которое казалось в любое мгновение могло разорвать Аллена на части. Упершись ладонью в грудь, Харрисон заставил тем самым его отклониться чуть назад, меняя угол проникновения. И следующее же движение заставило юношу непроизвольно выгнуться дугой, а с его губ сорвался пронзительный стон. Теперь каждый раз член проходился по заветной точке, доводя тем самым Барри до исступления. Понадобилось совсем немного времени, чтобы довести его до предела. Дыхание стало поверхностным, отрывистым, глаза были крепко зажмурены, а всё тело напряжено как пружина. В ушах гулко ухала кровь и весь он, казалось, выпал из реальности, движимый одним лишь желанием разрядки. Но тут в его бедра впились цепкие пальцы, а в следующий момент он уже был чуть приподнят и лишен возможности получить то, что ему было так необходимо. Он слепым взглядом окинул комнату, не понимая, что происходит. Всё его тело сводило судорогой от перенапряжения. А откуда-то издалека до него доносились обрывки слов. -Барри. Барри! Смотри мне в глаза. - Голос Уэллса был хриплым, рокочущим, почти что рычащим. Юноша взглянул на него и его снова пробило. Судорожно цепляясь за плечи мужчины, он отчаянно впивался в них ногтями, оставляя красные полосы, которые тут же расцветали бисеринками крови. Он метался и в неосознанном порыве желал получить то, что у него отняли. Но Харрисон был намного сильнее его, прерывая на корню всякие попытки к сопротивлению. Поняв, что всё тщетно, Аллен обессилено заскулил. Его член вздрагивал, сочась смазкой и оставляя тонкие нити тянущиеся от живота к головке. Срывающееся дыхание мешало ему говорить, поэтому он смог лишь глухо прошептать: -Пожалуйста... Этого было достаточно, чтобы Уэллс опустил его обратно на себя, одним толчком заполняя до предела, а затем задавая бешенный ритм. Барри широко открыл рот, пытаясь сделать вдох и выгнулся назад, тут же услышав: -Не смей отворачиваться, я хочу видеть твоё лицо, когда ты будешь кончать. Юноша отчаянно замотал головой, но всё же собрался с силами и посмотрел на Харрисона полными слез глазами. Его губы беззвучно складывались в слова. -Я больше не могу. Не могу. И как только Уэллс коснулся рукой его члена, Аллен протяжно застонал, срываясь на крик. Весь сотрясаемый крупной дрожью, он начал изливаться на живот и грудь мужчине. Который, в свою очередь, тоже не заставил себя долго ждать, заполняя обессиленное расслабленное тело горячим семенем. Спустя быстрый душ, скинув испачканные покрывала и лежав теперь под боком Харрисона, юноша почти провалился в сон. Он был в объятьях сладостной неги и полного умиротворения. И не сразу понял, что к нему обращаются. -Барри, послушай. - Ему с трудом удалось открыть глаза и сфокусировать взгляд на лице собеседника. - Я никогда не говорил тебе этого, но я люблю тебя. Мне нужно, чтобы ты знал это. Не дожидаясь ответа, профессор накрыл его губы своими. И отчего-то казалось, что поцелуй этот был горьким на вкус, полным чего-то недосказанного, скрывая в себе нечто важное. Но спросить об этом Аллен не успел, Морфей уже забрал его в своё царство. *** Очередной сильный порыв ветра вывел Уэллса из задумчивости. Его губы тронула легкая улыбка при мысли о том, что прошлой ночью, спустя целую вечность, ему наконец было дозволено сжимать его мальчика в объятьях. И это стоило всех тех мучений, через которые ему пришлось пройти. Конечно, он поступает отвратительно, склонив юношу к греху и подарив ему надежду, а затем так же неожиданно исчезнув. Но всё же это случилось. Ему думалось, что в качестве прощанья он мог получить несколько часов счастья. Сейчас где-то там, в десятках километров от крыши самого высокого здания в городе, Барри читает его письмо, послужившее Харрисону исповедью. И ему остается лишь надеяться на понимание. Хотя велика вероятность, что тот попросту возненавидит его. Но тогда боль от утраты не будет столь сильной, он сможет излечиться от недуга под названием любовь, и сам профессор станет лишь тенью, воспоминанием для него. А возможно...Но об этом Уэллс решил не думать, дабы не спугнуть призрачною возможность такого исхода. Он сделал шаг навстречу бездне и, прежде чем закрыть глаза, он заметил движущуюся желтую вспышку. Его лицо озарила улыбка.