I am done.

Я не контролировала себя, когда обидела его. Задев его честь в очередной раз, решила, что он отпустит меня или прогонит, но эти мысли были глупостью. Глупостью, что принудительно изменила мою судьбу, что поспособствовала моему ужасу наяву: я, подвал, шершавые и холодные каменные стены. Цепей нет, нет и вербены. Но есть Он. Он, изучающий мое лицо странно жалостливым взглядом. Он, насильно обрекший меня на нахождение здесь, свернувши мою тонкую шею. Он - жестокий и ласковый, хладнокровный и обезумевший. Без капли стеснения и неловкости я позволяю себе заглянуть в его глаза. Отчаянно пытаюсь уловить в серо-голубой пучине его тайные замыслы, но лишь бесчисленное количество раз разбиваюсь о стену его непроницаемости и стойкости сложного, упрямого характера. Зато я точно смогла понять одно: в бездне его глаз нет прежнего восхищения и любования; лишь горечь и отстранение, еле заметная обида и неожиданная мизерная доля сожаления. Меня не пробирает холод, меня не пробирает дрожь. Чувство вины - вот, что нещадно гложит меня. До этого не задумывавшаяся о последствиях, сейчас я поняла, что своими неоднократными упреками и отказами смогла сделать больно самому могущественному существу на свете. Жизнь в очередной раз доказала мне, что даже самый сильный уязвим. А он, видимо, был уязвим мной... - Почему я не слышу колкостей, дорогуша? - Серьезный взгляд мужчины переформировывается в смеющийся, а ехидный тон его, пропитанный едкой желчью, создает неприятные ощущения глубоко в душе. - Где выражения твоей ненависти ко мне? - Зачем я здесь, Клаус? - Игнорирую мило-гневную ухмылку на его лице, строго полагаясь на тактику "Вопросом на вопрос". - Просто так. Я же тиран. Монстр, не знающий пощады. Я ужасный человек и я никогда не изменюсь. - Тон его приятного голоса, что не испортить ни одной усмешкой, злобно играючий. Он почти перефразировал мои слова, надавливая тем самым тяжелыми стопами совести на мое сердце, отбивающее крайне быстрый ритм танца "Ирландский степ". - А ведь я старался. Пытался измениться. Творил ужасы сам, но от них яро пытался уберечь тебя. Я должен бы привыкнуть к тому, что мои поступки не ценятся. Но я все же надеялся, что хоть немного их не будешь отталкивать именно ты. Оказалось, зря. Ситуация невольно заставляет меня задуматься. Я признаю, временами я могла быть слишком резка, временами я могла быть не мила, и даже груба порою. Но я должна была. Нет, не ради кого-то, а ради себя. Это был единственный способ убеждения самой себя в том, что я на нужной стороне, на правильной - рядом с друзьями. Убеждения самой себя в том, что я действительно слишком умна для того, чтобы быть очарованной им. Убеждения самой себя в том, что я не стала очарованной им уже и все еще верна Тайлеру. Способ убеждения провалился, плавно видоизменившись под самовнушение. У Клауса наверняка тоже кое-что провалилось. Терпение. Его растоптала я. Неожиданно для меня он встает. Чуть ленивой, медленной походкой идет в мою сторону, и меня сковывает страх. Его глаза горят янтарным блеском, а губы изогнулись в полуулыбке-полуоскале; плечи, как и всегда до этого, распрамлены горделиво. - Раз уж монстр, то мне, скорее всего, наплевать на чужие мнения и принципы, не так ли? - Он уже возвышается надо мной, испуганной и пораженной, с наигранным самодовольством глядя сверху вниз. - Это наверняка значит, что я делаю и беру всё, чего только захочу, да? Что же... - Я поднимаю голову и наблюдаю за тем, как он принимает задумчивый вид: мечтательно сощуривает глаза и пальцем поглаживает свой подбородок, изучая взглядом темный потолок. - А ведь я хочу тебя. - Снова смотрит на меня. Теряю дар речи, окончательно поддавшись отчаянию. Дышу тяжело, оглядываясь по сторонам в поиске спасения. Не свожу глаз с выхода, надеясь на мимолетный шанс сбежать. Он это видит, замечает. Ухмыляется так не по-доброму, так непривычно для меня, словно он холоден ко мне, словно мои слова о том, что он меня любит - больше не есть правда. - Что ты собираешься делать? - Пытаюсь найти доводы против своих опасений, но попытки тщетны. Приходится цепляться за каждое слово, оттягивая момент. - Ты ведь уже догадалась, милая. Я знаю, что ты у меня очень умная. - Это не похоже на комплимент, больше напоминает насмешку. - Не надо, Клаус. - Я подскакиваю с каменного пола, в надежде призвать его здравый рассудок. - Но я хочу, Кэролайн. - Он издает смешок. - Хочу тебя, понимаешь? Если я не могу получить твое сердце и душу, я получу твое тело. - Пожимает плечами и улыбается. Его улыбку я всегда находила красивой. Как и его самого, на самом деле. - Почему ты считаешь, что не можешь получить мое сердце и душу? - Я говорю искренне, потому что, хоть он и не знает, но он уже всё это получил. Отнял у Тайлера, конечно. Но все же получил. - Ты издеваешься?! - Резко он хватает меня за волосы и аккуратно, а от этого не менее больно, тянет мою голову назад. - Не играй со мной, Кэролайн, - он шепчет мне на ухо, твердо выговаривая каждую букву. А я морщусь от боли, потому что мне кажется, что вот-вот и придется прощаться со скальпом. - Прекрати, пожалуйста. - Я молю его о пощаде, о еще одном шансе. - Ты моя. Сегодня точно будешь моей. И мне плевать на твою верность твоему щенку, поняла? Я возьму тебя. Возьму так, как желаю того сам. - Подчиняющий тон - его коронное. Он разжимает пальцы и отпускает мои волосы, и я начинаю щипеть, схватившись за затылок. Неожиданно Клаус заключает меня в свои объятия, бережно поглаживая по голове. Лицо его выражает обеспокоенность, и от его неуравновешенности и ветренности мне становится еще страшнее. - Я ведь могу быть ласковым. - Он целует меня в лоб, одаривая секундным спокойствием. В миг страх исчезает, но точно так же возвращается. - Но не этой ночью, дорогуша. - Он быстро стягивает с себя кофту и бросает куда подальше. Больно ударяюсь спиной о стену. Прижатая телом Клауса, я округляю глаза от неожиданности его действий. Еще более нежданно мое тонкое платьице разрывается под напором его сильных рук, и я возмущенно выдыхаю: - Что ты делаешь? Не надо! Но мои слова остаются проигнорированными, и он резко разворачивает меня спиной к себе. Этот странный и быстрый контраст между холодной каменной стеной и его горячим, но кажется, тоже каменным торсом - приятен мне. Я чертыхаюсь от этих неправильных ощущений, но изгнать их не могу. Как и не хочу. А почувствовав влажные губы на своей шее, и вовсе забываю о том, что они неправильны. Его поцелуи - сладострастная нега. Мне нравится его одеколон с ярко выраженными нотками мускуса, одурманивающий разум. Так же, как и его прикосновения к моей талие: грубые и ласковые, болезненные и плавные. Многогранные, подобно своему творителю. Клаус отстраняется, но я не оборачиваюсь. Лишь слышу шуршащий звук материи его темных джинс, от которых он, по всей видимости, избавляется. Навалившаяся на мою лопатку со всей силы тяжелая рука больно прижимает меня снова к стене, заставляя всхлипнуть, ведь неотесанный камень острыми краями вспарывает кожу на лице и груди. Одному Богу известно, почему я все еще не попыталась сбежать. Становится еще холодней, когда та же рука лишает меня единственной хоть немного согревающей вещи - трусиков. Я не чувствую страха, меня одолевает только лишь необъяснимое волнение, словно это - мой первый раз. Рядом с опытным первородным ощущаю себя неумной и незнающей в этом деле ничего. Вроде насилие, а я боюсь его разочаровать. А боится ли чего-то он сейчас? Думаю, да. Ведь стук сердца бешенный я различаю без проблем. Да и прерывистое до предела дыхание раздается у самого моего уха, когда он шепчет...: - Моя. ...И резко входит. Мощным толчком он заполняет всю меня, и я яро глотаю витающий тут оксиген, пытаясь наполнить до упора свои легкие, сжавшиеся от неожиданности боли. Приятной боли. Морщусь и вздыхаю. Разочарованно вздыхаю, ведь он выходит из меня. Он управляет мною сейчас впервые и как сам того захочет. Что странно, я не оказываю сопротивлений. Возможно, я просто получаю то, чего хочу?... Под набором силы его рук, я уже стою лицом к нему, в очередной раз прижатая к стене все еще горячей от его ладоней спиной. Смотрю прямо на него, в его глаза, и вижу в них море разврата и похоти. - Ты должна видеть меня, милая. - Он хищно улыбается и снова входит в меня, крадя своим поцелуем мой стон. Я то потягиваюсь вверх, то двигаюсь навстречу ему. В итоге это превращается в заданный и быстрый ритм, от которого сносит крышу и сбивается дыхание. Никогда еще размер достоинства не внушал мне восхищения. Вполне может быть, что душою своей Клаус не вызывает положительных эмоций, но внешние данные альфа-самца у него в переизбытке. Я, Он - мы дышим рвано, но почти в унисон. Мурашки под кожей - не знаю, существует ли такое понятие, - но прямо сейчас я познаю его сполна. Пухлые губы на моих ключицах - невиданное наслаждение, и я рассыпаюсь. На чудовищно мелкие частички рассыпаюсь в собственных криках. Во мне всё начинает сжиматься, отчего возрастает скорость наших движений. Последние толчки плавным переходом опускаются до уровня дрожи, а я схожу с ума от разливающегося во мне семя, что, кажется, даже обжигает стенки влагалища. Клаус издает шумный рык, ударяющийся о стены и расползающийся по всему помещению глухим эхом. Он прикрывает глаза, смачно причмокнув губами, и я понимаю, мы чувствуем одно - блаженство. Ко мне приходит обыденная, наверное, всеми женщинами истина: не важно место, важен человек. Самый запоминающийся оргазм я получила в затхлом и сыром подвале. - Это было волшебно, sweetheart. А теперь давай к интересному. - Я, распластавшаяся на его груди и размякшая в его руках, поднимаю на него свои искренне удивленные глаза. - О чем ты? Ответа не последовало. Перед глазами лишь макушка его кудрявой головы, а в шее острая боль от его клыков. Моя кровь без промедлений вытекает в его уста по его первому зову, и я чувствую то, чего не чувствовала очень давно - обессиленность. Он больше не поддерживает меня, отчего я с грохотом выпадаю из маленького счастья прямо в лапы смерти, на, по моим теперешним ощущениям, ледяной пол. Мое голое тело в миг начинает охлаждаться. Но это не приятно. Вместе с ним становится холодным и мое сердце - оно еле бьется. - За что? - Не понимаю, как за считанные секунды мой голос успел осипнуть. - Я не должен чувствовать, милая. И больше я ничего не слышала, кроме топота удаляющихся вон шагов. Кроме последних стуков разбитого сердца.