The deceptive element.

Мы с тобою Две капли разные Одной воды Слезы облака Разобьемся об землю стразами Разлетимся Вокруг да около (с) Дельфин-"Серебро".

Не может не дышать громче, хотя его и отчаянно просят, шипят и кусают губы, сравнивая трением со стеной. И Тэхён бессилен что-либо изменить, не может прятать срывающихся лавиной стонов – а они такие глубокие и шумные, что у Чонгука, который в нем по самое основание - мурашки. Самые сексуальные мурашки на свете, наверное. И самое невероятное, что могло с ним произойти – одичалая влюбленность в ребенка. Чонгук чувствует себя старшим, правда, ответственным за беспорядок в комнате и засосы на карамельной коже, где-то синяки и еще немного – за перевернутые стулья, с которых они сорвались друг на друга и лишили надежды на грядущий спокойный сон. Так нельзя соскучиться, но вполне вероятно оголодать. По телу, близости, губам и уединению. Отдельная комната – это рай. Выламывающее косточки сумасшествие, соблазнительная растрепанность и искушающая дьявольщина под пушистыми ресницами - как в наказание, а Тэхён, собранный из всей этой дурацкой мозаики, не собирается останавливаться. И останавливать Чонгука, которому не надо много, чтобы открутить сдерживающие шестеренки. Иногда достаточно правильно настроенного взгляда – и оба забываются напрочь, млея и жалея о том, что нельзя испаряться прямо в воздухе. Горячая штучка ТэТэ в руках уже успела исцарапать лопатки, закусать шею и хорошенько вспотеть, кайфуя с каждого толчка и выпрашивая еще немного. — Чонгуг-и… — И сползает ниже, а Гуку приходится подхватывать, напрягая бицепсы, улавливать его и ощущать тесно, мокро. Он с ума сошел, так обжигающе вздыхать на ухо, так, чтобы другие парни наверняка услышали. Или он специально, а потом облизывает и без того влажные припухшие губы, врезаясь в Чонгука поцелуем, мычит, точно доволен на все сто. Так и есть. И не было бы расписания, рабочего графика, сцены и прочей чепухи, они бы не вылезали из постели несколько дней кряду. Носить Тэхёна на руках – давнишняя привычка Чонгука, родившаяся из желания быть главным и иметь привилегии брать то, что хочется. А хочется ему Тэхёна, и как только предоставляется возможность – он берет его. Берет и сейчас, но глубоко и ненавидит за его таланты, за стоны через сжатые зубы, как у бывалой порноактрисы. Они падают на пол, и Чонгуку открывается вид на красивую грудь. Будь Тэ женщиной – у него был бы второй аккуратный размер и маленькие соски, а вот талия не уступала бы нынешней, за которую Гук хватается руками и ждет, пока Тэхён доведет их до оргазма, подскакивая то вверх, то вниз. Но будь он женщиной – Чонгук не смог бы испытать того же желания и влечения, пошитого около одержимости, но все еще контролируемой. Тэхёну надо затыкать рот кляпом: он продолжает привлекать голосом внимание к их скромной комнатке, и Гук тянется рукой до его рта и дает облизать два пальца, Тэ бесстыже скачет и обсасывает. Бесстыжий до абсолютного, похотливо играющий язычком, он неожиданно замедляется и начинает ёрзать на Чонгуке, приводя его в исступление. Ёрзает и сжимает. И как будто им в помощь или по чистой случайности, за окном блещет молния, и небо разверзается от громовой встряски, скрывая в остаточном рокоте уже не громаду звуков, а хрип. Тэхён опускается на Чонгука и прижимается к нему крепче, все еще не отдышался, прячет нос у шеи. — Ты боишься, что ли, Тэ? — тихо интересуется Чонгук, обнимая его. — Нет… — выдыхает он вымученно. — Просто. А что там у него просто или сложно – Чонгуку не так важно, главное, что оба не пойманы и снова осторожны после потрясающего секса. Они перебрались в постель, и Тэ натянул одеяло до самых глаз, попросив Гуки спать непременно с ним и отвоевав местечко на его груди. — Все-таки боишься, — ухмыляется Гук, довольный тем, что ему все нипочем, а в его защите так остро нуждаются. — Да? — Ничего подобного, — ворчит Тэ. И куда, спрашивается, подевалась вся его одурманивающая соблазнительность? — Но ты спи тут. Пожалуйста. Польщенный, Чонгук улыбается и задумывает пакость, как только Тэхён начинает посапывать: выныривает из-под одеяла и медленно перебирается к себе. Тэ замечает подлость слишком поздно, чтобы успеть ухватиться за беглеца. И теперь, сидя на кровати напротив, Чонгук наблюдает трогательную картину. Тэхён, словно потерянный на необитаемом острове среди ночи, потирает сонные глаза и, поджав ноги, заворачивается в одеяло целиком, на прощание лишь уныло поскулив. — А хочешь, я отучу тебя бояться? — прислушиваясь к шуму дождя, спрашивает Чонгук, уверенный в том, что Тэ все равно ответит. Но ответ приходит нескоро и сквозь глухую мягкую стену. — Хочу, — сознается Тэхён и выглядывает, чтобы посмотреть на своего предателя. Натянув пижамные штаны приличия ради, Гук расчесал пятерней спутавшиеся волосы и направился прямо к окну. У Тэ ёкнуло сердце. Там полыхали сумасшедшие разряды, а этот его широкоплечий юный герой не только раздвигает шторы, но и открывает окно. На полном серьезе и молча. Грозовой свежий ветер, облаченный в дождь, прошелся по комнате и поманил за собой. — Иди ко мне, — обернувшись, позвал Чон. Тэхён нехотя встал, нащупал в полутьме сброшенные шорты – и то не свои, напялил кое-как и пошел. Легко и в каком-то томительном предвкушении. — Нельзя же в грозу у окон… — заикнулся Тэхён, но его губы смяло губами Чонгука, и он не смог продолжить. Не смог не прильнуть к нему и не подтаять в объятиях. — Что ты делаешь, дурак? — Тонко намекаю, что здесь нет ничего страшного, — отвечает Гуки. И снова гром, Тэ вздрагивает, а затем сам тянется за поцелуем, после которого умильно сообщает на ушко: — Попался. Поняв, что его обвели вокруг пальца, ведь такое дитя природы, как ТэТэ вряд ли будет бояться чего-то естественного, Чонгук разозлился, развернул его к подоконнику и вжал колено между ног, заставив запрокинуть голову. В макушку и на шею попадают брызги дождя, вовсю бушует стихия, а Гук нарочно оставляет на шее засос и снова возбуждает, цедит: «Засранец» и захлопывает окно, чтобы ненароком этого же засранца не простудить. Зато широкий низкий подоконник используется в благих целях, которые лишают повторное одевание всякого смысла. Тэхён – тоже стихия, обманчивая. В шторме его страсти – зарево мягкой чувственности и удивительная отдача с прогибами. И иногда Чонгук боится, что его слишком сильно увлечет такая грозовая притягательность, что воздушные касания пальцев Тэ и открытый космос глаз лишат рассудка окончательно. Тэхёну же бояться и впрямь нечего, он рожден быть наваждением. Чонгук вдруг непростительно заботлив, опуская его на кровать и пытая нежностью вплотную, замирая, чтобы наглядеться. Быстрые вздохи, ничем не сокрытые от слушателей. Тэ беспощадно сцарапывает ногтями длинные дорожки на влажной чонгуковой спине. И дальше много молний и вспышек, электричество тел, чтобы почти исчезнуть. …Волосы Тэхёна пахнут дождем. Крохой целого шторма. Каплей воды, в которой целый мир. Мир, нужный Чонгуку. Но все, что им дозволено – продолжать нестись с бешеной скоростью к земле, держась за руки, и не думать о том, что предел существует, что предел неизбежен.