Всегда

— Рон... — позвала она тихонько. — Ронни, эй... Он вяло шевельнулся. Гермиона потрясла его за плечо, сначала нежно, потом нетерпеливо, даже сердито. Он приоткрыл один глаз. — Поговори со мной, — попросила она. — Я всю ночь проворочалась, не могу больше. — Это я заметил, — вздохнул Рон. Зевнул, перевернулся на спину. Зашипел от боли в руке, которую отлежал до бесчувствия. Несколько раз сжал и разжал кулак. Гермиона молчала. — Ну? — спросил Рон. — Надо сказать Гарри, — голос Гермионы звучал твёрдо, но глаза она отвела. — Я не могу больше. Особенно после того, что Перси... — Перси? — перебил Рон с ноткой недовольства. — Опустился до флирта с прислугой Лестрейнджей, молодец, стало быть... Ну и каких пряников от этого ждать? Что милашка уже завтра пригласит моего братца войти через заднюю дверь? А тут мы ка-ак выскочим из засады... — Рон, — Гермиона укоризненно поджала губы. Вздохнула и отвернулась. — Это можно использовать, — добавила она после недолгой паузы. — Или подумать над другим способом. Они его прямо сейчас, может быть, пытают, может быть, покалечили... Гарри будет в ужасе, когда узнает, что мы молчали. Что мы все сговорились и молчали, Рон! — Да он вообще-то сам не промах, — фыркнул Рон. Заломил руку за спину и поскрёб ногтями. — Издевался над Гарри, пока мог. Гонял его, как резиновый мячик, ты не хуже моего знаешь. — Я знаю другое, — Гермиона сделала то движение подбородком, которое у неё означало высшую степень упрямства. — Я знаю, что она, леди Лестрейндж, способна создать ад на земле для кого захочет, за несколько часов. А он там много дней. — О-о-о... — простонал Рон и нырнул лицом в подушку. — Слушай, — он поднял на неё несчастные глаза, — мне не нравится, когда ты передёргиваешь. Не нужно передёргивать, хорошо? Тогда, в плену, ты пережила страшное, но... — он замялся, понимая, что скажет сейчас неприятную вещь, — но бравировать этим как-то нечестно, как тебе кажется? — Так я и не бравирую, — Гермиона поморщилась. — Рональд, я тебя не узнаю. Сказать, что? Я рассчитывала на тебя, на то, что мы союзники, как всегда ими были. Рассчитывала, что уж ты-то поймёшь, а ты... — А я не понимаю. — Он спустил ноги с кровати, откинул одеяло и поёжился от холода. — Я бы, может, и пожалел Дадли Дурсля, но подставлять ради него всех — это уж извини. — Мы должны поступить по справедливости. Гарри не бросил бы его. Гермиона мотнула головой. Она давно не выпрямляла волосы, и кудряшки подпрыгнули, как на младших курсах. Как это, помнится, бесило. Поначалу в ней бесило всё. Позже восхищало. Теперь... теперь, наверное, приелось. Её напор, резкость, с которой она высказывалась на любые темы, её упрямство и то, что она мерила поступки людей какой-то высшей, неадекватной на самом деле, мерой. К тому же Гермиона совершенно не считала нужным следить за собой так, как это нравится мужчинам. Независимость — это хорошо. Это правильно. Человек должен брать на себя ответственность за свою жизнь. Но почему в женщинах независимость и ответственность всегда сочетаются с утратой чего-то ключевого, собственно, женственности? Рону сделалось не по себе, как будто он стоял на пороге большого открытия. Прежде ему было всё равно, что там она делает с собой, его даже раздражало, когда на эти штучки тратилось драгоценное время. Сестра — та вообще заседала в ванной комнате по часу. Рон пошарил ногой по полу в поисках тапок. Внутренний голос требовал выхода, гневной тирады, скандала. — Гарри не бросил Гойла. Погружённый в себя, Рон не понял, был ли это конец длинной фразы, или она долго молчала, прежде чем вспомнить тот случай. Или молчание длилось совсем не долго, но за это "не долго" он успел пережить заново все школьные годы... — Если бы да кабы, — отрезал Рон, распаляясь в тон своему внутреннему голосу. — Нет, я не спорю, что Гарри себя не пожалеет. Только не думаю, что Гарри вообще способен за себя решить, у него в башке В... Сама знаешь, — Рон едва осёкся и теперь, чувствуя неловкость, понизил голос. — Мне ведь тоже есть, чем потрясти у тебя перед носом. Я ведь прекрасно помню, как это, когда проклятая дрянь въедается в тебя и начинает диктовать свои правила. — Он никогда не диктовал Гарри, — заметила Гермиона. — Ну да... — иронически согласился Рон. — Конечно. Он запрокинул голову и с отвращением заметил в углу потолка колтун чёрной, давно покинутой паутины. Спина опять зачесалась. Он сунул руку под пижаму и вытянул длинный кудрявый волос. — Миона, — сказал он прочувствованно, с глубоким вздохом. — Герми. Милая. Послушай. Пожалуйста. Каждое слово давалось с усилием, подобным тому, которое требуется, чтобы раз за разом толкать качели, они возвращаются, ты толкаешь их снова... Гермиона встала, потянув за собой покрывало, и подошла к зеркалу. Покрывало потерялось на пол-дороги, взгляду Рона открылись мятые пижамные шорты и мятая, наполовину заправленная в них майка. Гермиона взяла с трельяжа щётку и провела по волосам один раз, другой, с нажимом, как будто вычёсывала репьи из лошадиного хвоста. В зубьях щётки, путаясь, застревали волосы, волосы, волосы — готовое гнездо для небольшой птички. Гермиона вытащила их и скатала в комок. Снова принялась расчёсываться, и всё молчала — видимо, слушала. Ну да, в её исполнении это и есть "слушать" — отвернуться, занявшись чем-то посторонним, между делом вроде бы и не мешая ему высказываться. — Давай уедем, — сказал он с внезапно прорвавшейся болью. В зеркале отразились её округлившиеся глаза, а когда она обернулась, всё лицо её, казалось, округлилось от удивления. — Как? Куда? — Спросила она и развела руками. — Куда же мы... — Чарли поможет нам. От него была весточка. Папа, мама — они не против, и если Чарли поможет, а он поможет, мы сможем начать нормальную жизнь. Мы вне закона, Герми, мы тут всё равно как в тюрьме, и под угрозой угодить в настоящую тюрьму или даже быть убитыми. Ты хочешь жить, Герми? Я знаю, ты хочешь, но здесь ты не будешь. Здесь ты даже ребёнка... — у него запершило в горле от только что сказанных слов. — Я хочу держать на руках моего сына, Гермиона, нашего сына. — Ронни! — Её лицо расцвело, зарделось. Она бросилась ему на шею, перекрыв на секунду воздух густым облаком распушившихся от трения волос. — Я тоже этого хочу! Но для этого, — она отстранилась, посмурнела, — мы должны победить, иначе никто и нигде не в безопасности, особенно наши дети. И мы не можем бросить Гарри. О, Ронни, я так тебя люблю! — Нет, — он выставил вперёд руку, отстраняясь от новой порции объятий, — ты не поняла меня, послушай ещё. Гермиона присела на корточки возле кровати. — Ты, когда выбирала меня в мужья, думала, что мы вечно будем играть в супергероев? Война обойдётся без нас на этот раз. Гарри обойдётся без нас. Все обойдутся без нас, и — да, никакое место не вполне безопасно, пока в Англии правит он, но относительную безопасность отыскать пока ещё можно. Конечно, если война придёт и туда... Но это будет не скоро, и это будет там, где мы сможем жить свои умом, как двое взрослых людей, и если надо — станем воевать, а не играться в войнушку. Он умолк, чувствуя, что сейчас сам запутается в собственных внезапно нахлынувших мыслях. Ребёнок. Сын. Раньше он не думал о детях вообще, а сейчас, говоря, что хочет сына, он почти ощущал на своих руках его вес. — Мы... не должны... бежать... — проговорила она, запинаясь, кусая губу. — Ты сможешь жить, как ты говоришь, нормально, зная, что все наши друзья и твоя семья — здесь, под колпаком? — Смогу, — в голосе Рона зазвучала бравада. Так менялся его голос, когда случалось столкнуться в коридоре с бандой Малфоя. — Я тебе больше скажу, не станет нас — проблемой меньше. Мы, конечно, не единственные Уизли вне закона, но глядишь — и Джинни задумается покрепче, когда мы подадим пример. Давно пора решить, как избавиться от этой штуки у Гарри в голове, а не все эти полумеры, вроде "ой, я не буду пользоваться волшебной палочкой", "ой, ну ладно, немножко буду..." Может быть, — новая мысль поразила самого Рона так, что зашумело в висках, — Сама-Знаешь-Кто давно в курсе, где прячется Гарри, просто зачем убивать того, кто сам сдался? Может, ему невыгодно никого убивать, крестраж-то последний! Вот, о чём надо думать! А Дурсль... Гарри и не вспоминал о нём ни разу, да и было бы, о чём вспоминать... Гермиона, до сих пор внимавшая с интересом, перебила: — У Гарри погибли многие близкие люди, если умрёт Дадли, он будет считать его смерть грузом на своей совести, даром что он ничего не знал. — Она поднялась с пола, прошлась до окна и обратно. — И моя совесть не будет чиста. Моя совесть уже не будет чиста. Иногда молчание — та же ложь, и я чувствую, только не понимаю, как донести до тебя, что эта ложь — не во спасение. — А если, спасая Дадли, погибнет кто-то из нас? Что тогда случится с совестью Гарри? Рон говорил с сарказмом. Он уже понимал, что переспорить Гермиону невозможно, как всегда. К тому же он вдруг подумал, что она, если что, не жена ему вовсе, и не Уизли, может, и к лучшему. От этой мысли стало стыдно и холодно, как будто с него, голого, одеяло сдернули. — Мы могли погибнуть много раз, — заметила Гермиона-не-Уизли. — Разве это мешало нам исполнять долг? — Давай закончим этот бесполезный разговор, — ответил Рон. — Я в душ. Он взял со стула свою вчерашнюю, брошенную как попало одежду, и вышел. Когда он спустился к завтраку, семья была почти в сборе, но стол ещё не был накрыт. Джинни натирала тряпкой вазочку для фруктов. Кто-то, видимо Гермиона, громыхал на кухне посудой. Коула что-то не было видно, Джорджа тоже. И Новака. Гарри с Говардом играли в шахматы. Гарри поднял голову и пожелал Рону доброго утра, пацан тем временем переменил фигуры на доске. Рон промолчал. Мать с отцом переговаривались в дверях веранды. Отец выглядел озабоченным. — Ну, ушёл, — мать пожала плечами, как бы говоря "не делай из мухи слона". — Ну так что ж, мне его удерживать надо было? Захотел и ушёл. Правильно, пусть. — Правильно-то оно правильно, но и неправильно тоже, — произнёс мистер Уизли задумчиво. — Не делай из мухи слона, — одного жеста Молли Уизли показалось недостаточно, она решила подкрепить его словами. — Кто ушёл-то? — спросил Рон, подходя вплотную. — Доброе утро, мам, пап. Кто ушёл? — Мракоборец наш, который бывшим не бывает, — объяснила Молли, ломая любимую фразочку Теда. — Сегодня, ещё до рассвета. Точнее, пришёл до рассвета, я едва поднялась, а он тут как тут. Оставил мне много зелий для аптечки, и ушёл тогда уж насовсем. У него друзья собрали отряд, ну, он подался к ним. Гермиона появилась из кухни, неся перед собой башню из посуды — столько невозможно удержать без магии. За ней Коул тащил, уже без всякой магии, обёрнутую в полотенце кастрюлю с кашей. — Ладно, — решил Артур Уизли, — Теду здесь и правда делать нечего, мы с ним это обсуждали уже. Но что за причина была исчезать, не прощаясь? Рон, — он заметил, что девушки уже расставляют посуду, — пойди позови Джорджа. — Перси не буди, — добавила Молли, — он после смены. — Сам знаю, — буркнул Рон. В ответ на стук из комнаты брата не донеслось ни звука, и Рон нехотя толкнул дверь. Он и так пребывал в паршивом настроении, так ещё и будить Джорджа, который, если заспался, тоже не отличался ни кротостью, ни оптимизмом. Комната брата была пуста. На застеленной кровати лежал конверт, адресованный отцу. Но наверняка там для всех, и приписка для него, младшенького, может, даже какой-то юморок в стиле прежнего Джорджа. Рон стиснул зубы. Ему бы каплю уверенности, что Джордж... что он не смерти ищет.