Виселица

Сырой запах плесени и гнили витает вокруг. Удивительно, что жители, ходящие прямо над этими тюремными камерами, не чувствуют запаха смерти и разложения: он здесь повсюду, он въедается в кожу, попадает в легкие и течет по крови каждого, кто хоть раз побывал здесь, пусть даже и случайно. Две фигуры могли бы привлечь внимание охранника, не будь он подкуплен. Два молодых парня - по ту и по эту сторону свободы. Один из них может бросить все и уйти на поверхность, попытавшись вымыть этот смрад из себя; другого же - может бросить сама жизнь, бесповоротно и несносно, как делала она с сотнями заключенных, сидевших здесь ранее.       - Кел! Утром ты звонил мне... Но... Я спал и не слышал телефона, - слова Ветрана, сливающиеся в глупое оправдание, звучат слишком громко для тишины тюремных камер, разрывая перепонки ушей, которые бывают даже у гладких кирпичных поверхностей. - У меня возникли некоторые трудности с деньгами, но я тебя обязательно вытащу! Вытащу, слышишь? Кел лишь глядел мимо него, словно пытаясь рассмотреть за спиной друга нечто более важное, чем эти слова, сказанные впустую, брошенные другом на ветер. Да, Домиан знал, что все эти оправдания Оливера его не спасут: уже не раз убеждался, что слова друга ни разу в жизни не смогли спасти или хотя бы помочь ему. Реально помочь, а не дать пустую надежду, которая позволяла бы идти дальше, несмотря ни на что. Но в этот раз - это ведь не дворовые мальчишки и не начало Декады, которые можно перетерпеть... Это не прогулы в Академии и не побои от одноклассников... Это тюрьма и виселица - два безвыходных положения, который обвалились на плечи Кела, заставляя парня согнуться под своей тяжестью.       - Кел? Скажи что-нибудь..! - от тишины разрывает перепонки и Вертран буквально молит об этом друга. Он ещё не понимает всей серьезности этой ситуации. И никогда не поймет - глупый и наивный приемыш Орвуда.       - Зачем? - голос Кела звучит безжизненно, совершенно не похоже на голосок Оливера - такой громкий и напуганный; в карих глазах Домиана блестит влага. - В твоих словах все равно никакого толку. Я недавно это понял, но после этого все сразу встало на свои места. А потом, чуть тише, на выдохе, будто бы боясь даже шума своего охрипшего от крика голоса:       - Делай, что хочешь. Оливер смотрит на друга, не понимая, что произошло с тем самоотверженным и готовым всегда прийти на помощь парнем... Где тот самый Кел, за которого Оливер был готов бороться до последней капли крови? Где его настоящий друг, который всегда приходил на помощь и терпел, вместе с Вертраном, многочисленные неудачи и пощечины судьбы? Неужели тюремная камера сломала его? Неужели...       - Кел, не падай духом! Я вытащу тебя, обязательно, просто сначала мне надо освободить Кристиана. Он тоже здесь, в тюрьме. Снова слышатся пустые оправдания, которыми была наполнена вся жизнь Оливера Вертрана с самого первого дня их дружбы. Эти оправдания предназначались одному человеку - тому, кто стоит сейчас, глядя в неизвестность, и глотает слезы, не давая им пролиться. Они только для него и, что-то подсказывало Оливеру, что в этот раз он просто не успеет спасти его. Никогда не успевал, но сейчас... Это заключительный аккорд их несуществующей дружбы. Но лицо Кела вмиг становится странно раздраженным, будто бы Оливер сморозил внеочередную глупость. Глаза вновь вспыхивают, только в этот раз, праведным огнем, готовым карать направо и налево. Пухлые губы подрагивают в злобной усмешке, обнажая белые, крепко сжатые зубы. По всему видно - Кел ужасно зол. Пальцы, сжимающие решетку на двери его новой обители, белеют от напряжения и, кажется, что скоро руки парня сольются с этим металлом, станут с ним единым целым.       - Ты что, идиот?! Или тебе просто насрать на меня?! Оливер отскочил от решетки, как ошпаренный, в ту же секунду, как услышал этот страшно громкий крик. Ему стало не по себе: он видел Домиана таким впервые в своей жизни: таким разгоряченным, злым, готовым вцепиться ему в глотку; или Вертрану только чудится этот голодный блеск в карих глазах, вся эта злость, что источается от друга..? "Отчаяние... Это отчаяние, глупый, вот и всего..."       ~Шепот Древа не доходит до разума Вертрана. Никогда не доходил.       - Кел.. - изрекает Оливер тихо, вновь подойдя к решетке, вплотную к этому окошку, через которое он может видеть друга.       - Кел! Что "Кел"? - недовольно рычит Домиан и, пристально глядя на друга, продолжает:       - Ах, Оливер, давай придумаем гениальный план! - говорит Кел тихим, по-девчачьи писклявым голоском, а затем сменяет его на парнишеский, так похожий на Оливеровский, тенор. - Уже придумал, Дарина. Нужен только Кел, он возьмет всю вину на себя, - а затем, снова, уже своим голосом. - Так все и было, да?! И тут Оливера не выдерживает:       - Послушай, немедленно прекрати разговаривать со мной в таком тоне. Я не потерплю...       - Конечно, ты не потерпишь. Ты то терпеть не привык, не твой стиль. На этот случай у тебя был дружок тряпка, готовый терпеть, что угодно. Наконец-то ты молчишь. Наконец-то тебе НЕЧЕГО сказать! - прикрыв глаза, Вертран впечатывает кулак в деревянную дверь камеры. - А помнится, прежде у тебя было много хороших и уместных слов, которые делали всегда тебя правым. Только вся эта болтовня не делала нашу дружбу настоящей, понимаешь?! Ты только обманывал меня, а я верил во все, что ты говорил!       - Кел, хватит! Это какой-то бред! Мы ведь друзья...       - Себя ты тоже обманываешь. Нет, Оливер, мы не друзья. Мы никогда не были друзьями, потому что ты не понимаешь, что это такое - быть настоящим другом. Легко быть другом, Оливер, когда ничего не отдаешь взамен, правда?       - Но ты же... Любишь меня..? И тут Домиан вздрагивает, прижимаясь бледным лицом к решетчатому окну и злобно глядя на Оливера.       - Ты знал..? Все эти годы ты знал?! - Кел брызжет слюной, закатив глаза. - Да провались ты! Провались в преисподнюю к аберрантам, сука! Вертран прикусывает тонкую губу и, прикрыв глаза, понимает, что не следовало говорить этого. Можно было попросить прощения, можно было сказать что-то утешающее... Но не тыкать друга в его же грязные мысли, не искать оправдание своей трусости в проступках и мыслях его друга детства.       - Мне хочется, - продолжает он, громко всхлипывая. - Вцепиться тебе в лицо. Разорвать его на хрен, вместе с твоим проклятым черепом! Щеки Кела бороздят горячие дорожки слёз. Оливер не в силах придумать, как успокоить его, но смотреть на заплаканное лицо друга детства становится просто невыносимым. Сердце сжимается, болезненным комком отдавая весь тот яд, что накопился в Вертране за долгие годы жизни. И тут до парня доходит такая простая и в то же время ужасная истина: все эти девушки... Они его пресытили. Они высосали из Вертрана все жизненные соки и были не готовы жертвовать собой. Не в счет Дарина - отношения с ней с самого первого их секса были гибельными. Даже сестра, использовавшая его в ту ночь для успокоения и мнимой поддержки, не готова была полностью отдаться ему: ей было не важно, что её брат, такой же девственник, как и она сама. Ей было плевать, что это под запретом морали - продолжать этого она просто не будет. Это порочная связь и, значит, одноразовая. Слова, сказанные Келом, проходят мимо ушей парня.       - Знаешь, что было тогда? Юлия просила ускорить разбирательство. Суд был утром. Я звонил тебе, чтобы ты пришел, сказал хоть что-то в мою защиту!       - Кел, я...       - Хватит оправданий! Хватит!       - ...люблю тебя, идиот, - тихо шепчет Вертран и целует эти родные, до боли, губы. Они так близко и, в то же время, так далеко - за холодной решеткой и за тысячью осколков их давно треснувшей дружбы. Слова эти ударяют сильнее любого кнута, жалят ужасней любой ядовитой змеи... Они заставляют Кела содрогнуться, отпрыгнуть от окна и сесть в самый угол своей темной и холодной камеры. На душе парня теперь - полная и непроглядная тьма. Домиан в полнейшей заднице, теперь это видно даже не вооруженным взглядом.       - Ты... Ты издеваешься? Домиан касается своих губ. Он дрожит всем телом - от страха, боли и ненависти. Ненависти к этому миру и самому себе. Но он ничего не может поделать: эти слова сказаны, эти признания сделаны. Осталось сделать своё:       - Даже, если ты сказал правду, - Домиан прикусывает губу. - Все равно это уже не важно. Меня ждет виселица, Оливер. И ты просто обязан прийти, чтобы посмотреть на это... В глазах Домиана, снова подошедшего к решетке тюремной камеры, мерцают, предательски, слезы...

***

Холодно и грустно. Грустно и так не похоже на правду, что хочется очнуться поскорее, обнять теплое одеяло... Хочется, чтобы ничего этого не было - чтобы исчезли стоящие вокруг люди, переговаривающие и ропчащие на несносную судьбу. Чтобы растаяла эта одинокая виселица, этот ссутулившийся парень, которого Оливер лишь недавно целовал через прутья клетки и... Чтобы растаяла рука, которая легла на его плечо и, со стальным напором, давила на парня. Рука Кристиана Орвуда казалась противной и тяжелой - будь возможность, Вертран бы давно убил этого ублюдка... Убил бы, после стольких лет... - ...объявляется мера наказания в виде казни через повешение... - обрывочно слышит Оливер монотонный голос палача, от которого бросает в дрожь. И вот - глаза Вертрана застилают слёзы. Губы предательски дрожат, а друг его, смотрящий прямо на него, спокойно идет и улыбается - Домиан понимает, что так нужно. Он не жалеет об отданной за свою порочную любовь жизни и... Он ни о чем не жалеет. Ведь Оливер его лучший друг. Домиан уже смирился со своей смертью - неизбежной и такой желанной... Для них всех, кто собрался здесь. И только Вертран и Домиан не желают этого принимать, как ни странно. Несколько мгновений и вот - вой ветра доносит последний неловкий стон, сорвавшийся с губ парня, потерявшего точку опоры. Тело бьется в легких судорогах, в глазах отразился ужас и боль, но губы... Они все так же искривлены в милой улыбке, которую он обещал сохранить Оливеру даже после смерти. Её он обещал подарить ему на его день рождения. На его девятнадцатый день рождения и, кто знает, доживет ли до него сам Оливер...       ~Мысли уносят Охотника за демонами слишком далеко от его оболочки... Лучи закатного солнца освещают холодную городскую площадь, опустевшую несколько часов назад. Одинокая петля, в которой покачивается от дуновения ветра тело молодого и красивого юноши, злобно смотрит на последних посетителей: парня и рослого мужчину, стоявшего рядом с ним. На красивом лице Оливера Вертрана видны красные разводы слёз, впитавшиеся в кожу, разъевшие его глаза. Но Вертран точно знает: больше он никогда не заплачет. В память о лучшем друге, ушедшем так рано из жизни. Кристиан коснулся плеча своего приемыша, сделав самое сочувствующее выражение лица, на которое только был способен. Оливер знал, что Орвуду не жалко его друга, знал теперь обо всем, что творилось когда-то за его спиной и сейчас... Сейчас он ненавидел Криса больше, чем кого-либо.       - Прости, мой мальчик, мы ничего не могли сделать...       - Ты ничего не мог сделать, - сухо изрекает Оливер. - То, что нужно было, я уже давно сделал. Орвуд смотрит на приемыша с неподдельным непониманием. И Вертран, злобно усмехаясь, спешит объяснить своему опекуну все то, что так долго было сокрыто даже от него. Это что-то, вроде "привета" с того света. Привета от Кела Домиана, мальчика, который за всю жизнь пережил много падений и теперь,верно, беззлобно ухмыляется, находясь на небесах:       - Эдна мертва, Кристиан. Древо моей семьи подарило мне нож отца, который вывел старушку из игры. Она сама хотела этого и теперь ты не сможешь следить за мной, - говорит он спокойно и медленно, растягивая каждый слог и замечая, как бледнеет и меняется лицо Орвуда. - Улики, действительно весомые, уже сданы туда, куда нужно. Оказалось, что Кел уже давно копал под тебя, ты, ублюдок и извращенец... С того момента, как ты изнасиловал его. В глазах опекуна появляется животный страх. Паника и ужас охватывают его.       - Да. Теперь ты ответишь за все, Кристиан Орвуд. За все...