Формула жизни

День набирал силу. Яркое апрельское солнце смело катилось по светло-серому небу. Облака хлопьями отступали к горизонту. Было тепло и хорошо. Весна брала обороты. Как-то в одно утро распустились деревья. Пахло свежестью и жизнью. Профессору Межерицкому захотелось вздохнуть полной грудью, снять темные очки и вбирать в себя всю утреннюю мощь. - Приоткрой окно, - попросил он. За рулём сидел Дмитрий, аспирант, хороший и башковитый. Он вызвался отвезти Межерицкого в монастырь. Посмотрев с удивлением на профессора, спросил: - Уверены?.. Сегодня ветрено. - Открой. Струя сладковатого весеннего воздуха ворвалась в машину, окутав теплотой и свежестью. Стало как-то легче. Боль в животе отступила. Как будто и не было ночной бессонницы, утреннего недомогания. Силы что ли появились? Нет… всё-таки правильно, что поехали. Далекова-то, правда, зато бодрость, так давно не посещавшая профессора, радовала. - Как вы, Павел Иванович? – донесся из далека голос Дмитрия. Засыпал, видимо. - Да ничего, ничего, - прошептал Межерицкий и провалился в свои думы. Странно, но раньше он не ощущал так остро изменения вокруг. И эта свежесть, колющая горло, и эта молодая зелень оживающей природы, и птицы, клином возвращающиеся домой – всё это навалилось счастливом комом и давило, оттого сердце быстрее стучало и жизнь артерией начала биться в угасающем теле умирающего профессора. Как мог он не замечать этого раньше! Нет, нет… замечал… когда-то очень давно… в семидесятом, когда был студентом. Вот в такое кипящее жизнью утро он встретил Юленьку, хрупкую, белокурую девушку. Она в белом сарафане, вся словно выточенная, скромная и жизнерадостная, стояла на трамвайной остановке. Кожа белая, глаза зелёные, а в них целый мир, заполненный книжками, нотами, романтическими мечтами и психологическими заморочками. Вот такую её он, студент химического факультета МГУ, подающий большие надежды, полюбил сразу. Ухаживал недолго, женился не раздумывая. И пошла она по жизни с ним целых тридцать лет. Пошла тихо, скромно, незаметно. Полностью растворившись в его бурной научной жизни, радуясь и огорчаясь его постоянным поискам, переменам настроения, депрессиям и открытиям, всемирной славе. Да и могла ли она соревноваться с Химией, если только ею бредил Павел и только для нее жил профессор Межерицкий. Они прожили всю жизнь, а что он знал о ней? Была хорошей показательной профессорской женой: всегда рядом, мягкая, добрая и надёжная. Всегда успокоит, вылечит, даст совет. Весь дом и хозяйство на ней. В работу не лезет. Позовёшь – отзовётся. Забудешь – не помешает. Родила, как положено, ребёнка. Воспитывала практически одна: звёздный глава семьи редко появлялся в доме, большую часть жизни пропадал в лаборатории. Словом, держала семью одна. И всё?.. После её смерти стал перебирать её вещи, наткнулся на дневник. Она вела дневник! Мелким аккуратным почерком испещрены странички, и в них вся ее жизнь. Оказывается, она мечтала петь на сцене! Вот не знал. Ну да, голос у нее был удивительный, только слышал он его в самом начале их семейной жизни. Был даже тайный поклонник, безнадёжный воздыхатель. Букет желтых роз в китайской вазе, таинственно появляющийся раз в год в квартире. И почему Павел ни разу не спрашивал, от кого они? Да и сам цветами не радовал… Все как-то некогда было порадовать близких. Но она не обижалась. Понимала, как Павлуше тяжело в поисках истины. Ведь великое дело делает – ищет лекарство от рака. За всеми этими опытами, реакциями, уравнениями, химическими процессами пробежала жизнь. И оказывается, открывая новые формулы, главную - формулу семейного счастья – он так и не открыл… Ушла в небытие жена, тихо и неожиданно. Удар был сильным, но он утопил своё горе в работе. Как сумасшедший, углубился в исследования, только чтобы убежать от душевной боли. Сделал грандиозное открытие и посвятил его Юленьке. Осталась дочь Вероничка. Но эта была совсем другая женщина! Избалованная, взбалмошная, яркая. Он тоже ее не знал. Она была рядом и как бы далеко. Своя, родная и в то же время чужая. Далёкая от научной жизни папы, она, как и полагается профессорской дочке, вела интересную богемную жизнь. Учила языки, влюблялась, ни в чём себе не отказывая. Потом встретила красавца итальянца, вышла замуж и уехала в Милан. Брак был недолгим. Вернулась через полтора года с одним лакированным кожаным чемоданом и дочкой на руках. Чудная была внучка: белокурая и зеленоглазая. Горячая итальянская наследственность словно сдалась перед профессорской породой. Звали девочку Анеттой, по-семейному - Анечкой. Схожесть её с женой удивляла Межерицкого. Тихий, добрый ребенок, и ни капли материнского сумасбродства и отцовской горячности! Как-то прокралась в рабочий кабинет, подошла к «вольтеровскому» креслу и стала рассматривать Павла. А тот сделал вид, что не замечает. Стоит, раздумывает: взобраться к строгому деду или убежать. Но каким-то детским чувством осознавая тягу ко всему запретному, она всё-таки решается и дотрагивается ручкой до него. Павел Иванович ощутил детское поглаживание, обернулся и понял, что Анечка прижалась к нему всем своим маленьким существом и ласкается. Растерянность и удивление охватило профессора. Впервые в жизни его охватило желание прижать к себе это маленькое родное тельце и не выпускать. Взяв на руки внучку, он ощутил, как части чего-то, давно утерянного, недолюбленного, недооцененного им, возвращались к нему. Ребёнок нежно обнял его старческую шею и молча засопел в складки халата. Павел Иванович растерянно сидел с девочкой на руках, боясь пошевелиться. В кабинет вбежала испуганная няня и, извиняясь, заговорила: - Простите. Анечка, лапанька, зачем ты сюда. Ой, простите. Я заберу её. - Ничего, Зоя. Пусть побудет со мной. С тех пор так и повелось. Анечка стала прибегать к деду каждый день. С интересом рассматривать принадлежности на его большом столе, взбираясь к нему на руки. И как бы ни был занят профессор, он всегда с радостью и интересом встречал её и возился с ней по часу, поправляя то бантик на курчавых волосиках, то кармашки на платьице. Частые отсутствия матери (она пропадала по месяцам за границей в поисках веселой, богатой жизни) очень сблизили их. Удивительно менялась Аннушка с каждым днём. Казалось, ранее безмысленный детский взгляд приобретал смысл, а отрывистые смешные слова превращались в интересные предложения. Девочка вытягивалась и все больше походила чертами в свою бабушку. Анечка со временем превращалась в довольно сознательное существо, для которого дед стал центром ее маленького фантастического мирка. Они вместе проводили время в большой домашней библиотеке, где, перелистывая тяжелые страницы книг, покрытые хрестоматийной пылью, говорили на своем, понятным в семье только им, языке. Внучка еще не умела читать, но с интересом разглядывала картинки с молекулярными цепочками и представляла в них таинственных чудовищ, с которыми мог справиться только её храбрый дед. Это было поинтересней сказок няни Зои и мультяшных героев. Время неумолимо бежало, и в белокурой маленькой головке девочки стали появляться суждения о том, что деда Павел очень умный и важный, он был нужен разным большим дяденькам и тетям, которые часто приходили к нему, но больше всего он был нужен ей, ведь столько ответов надо было узнать у него! И сколько радости и детского счастья приносили ей те дни, когда он, наконец-то, появлялся дома с игрушками и сладостями после долгого отсутствия. Не игрушки и не сладости грели её сердечко, а мысль, что сегодня он обязательно придёт к ней перед сном и скажет хриповатым голосом: «Ну что моя принцесса хочет узнать нового?» И она взахлёб спрашивала, почему звезд днём не видно? Что такое «нет совести»? (это слово она услышала от няни Зои утром в разговоре с сантехником, который отказался что-то там ремонтировать). - Деда, а как добраться в Хогвардс?- задумчиво спрашивала она. -Хогвардс? Это что? - Ну как же! – удивлялась девочка, - ты, наверное, шутишь, да? Это школа магии. Туда принимают детей с 10 лет. Я хочу стать волшебницей, так же как и ты. - Кто тебе сказал, что я волшебник? – улыбался Павел Иванович. - Няня Зоя. Она говорит, что ты знаешь много секретов, как варить разные зелья. - Дед ухмылялся и поправлял одеяло, сползавшее на край кровати. Почти всегда у него находился ответ на самый сложный вопрос, мучивший ребёнка целый день. И объяснял он ей всё с легкостью великого волшебника, и тогда все вставало на свои места. 1 сентября 2005 года Анечка пошла первый раз в школу. Дед Павел отложил все важные дела и гордо шагал с нарядной девочкой по солнечной набережной к гимназии. Это, конечно же, был не Хогвардс, но очень престижное образовательное учреждение, где внучку знаменитого профессора Межерицкого ждали с большим нетерпением. Трогательная музыка, шары, радостный детский смех, сотки бантов и галстуков учеников, добрые учительские глаза – всё создавало праздничное настроение. На душе у Павла было светло, на миг залетела предательская мысль: а помнит ли он первое сентября дочери? Ответа не нашлось. Наверное, поэтому именно сегодня хотелось восполнить всё сполна. Первый звонок, первый урок, первый портфель, первый учитель, первые подружки… столько много ярких впечатлений закружило белокурую головку Аннушки, что она долго не могла успокоиться и всю дорогу домой, не переставала щебетать, рассказывая деду о своих приключениях в замечательной школе. На пороге их встретила бледная Зоя. Павел Иванович изменился в лице: -Что? – сухо спросил он, предвещая недоброе. - Вероника, - прошептала няня и зарыдала. Анечка сразу же забыла о радостном дне. Они молча зашли в прихожую. Дверь с тяжестью закрылась. По ту сторону навсегда осталась прошлая жизнь, в которой была мама, пускай и далёкая для неё, но всё-таки родная мама. Весть о гибели дочери в автомобильной катастрофе под Майами профессор воспринял глубоко. Закрылся в кабинете, зарылся в свои бумаги. Не выходил долго. Хлопоты по перевозке тела и захоронению взяли на себя друзья семьи. Не было сил. Межерицкий впервые заболел. Болел долго, осунулся, ушёл в себя. И вновь спасла работа. Много думал… нет, не о Веронике и о своей большой родительской ошибке, от таких мыслей он бежал. Думал о том, как уберечь людей от страданий, о том, чтобы как можно меньше теряли они любимых и близких. Думал, как победить рак. И вновь многое добился. И снова успех, пускай частичный, признание и слава. Работа лечила. Казалось, что в погоне за истиной, он всё дальше и дальше убегал от самого себя. Вернувшись домой с международной научной конференции, где презентовался его доклад, уставший и довольный, он остановился около спальни Анечки. - Спит она уже, – тихо сказала Зоя. Немного подумал, приоткрыл дверь. Зашел. Было тускло. Мягкий свет ночника отбрасывал длинную тень на кровать. Там свернувшись в калачик, спала его принцесса. Долго он ее не видел. Выросла как! «Вот и остались мы с тобой одни, - пронеслось в мыслях, - никуда не отпущу. Больше не допущу…»