Искупление

Весь поход Рокатански снились кошмары. Дикие, удушающие - он всегда просыпался тяжело дыша в холодном поту. Фуриоса понемногу привыкала к такому странному спутнику по поездке, даже перестав вздрагивать в очередной раз. Он не хрипел больше, и то ладно. А на безрыбье и Макс - нормальный. В принципе, днём он и был нормальным. Говорил мало, но по делу. Вот, помнится, в начале знакомства он Фуриосу раздражал до безумия. Во-первых, потому что мужчина, во-вторых, потому что наставлял на всех вокруг свой обрез и, в-третьих, потому что издавал только нечленораздельные звуки вроде мычания, рыка и хрипа. Да, молчание золото, но мы же люди, в конце концов! А потом он заговорил - хрипло, порой несвязно. Как выяснилось, давно не общался с людьми, а стрелять не умел вовсе, пугал больше. Так, неопасный паяц, не боле. Только потерявший многое, как выяснилось. - А что, если эта Цитадель - наше искупление? Не месть, а Цитадель, - протягивает однажды Рокатански. И задумчиво смотрит в ночное небо над головой. Фуриоса вглядывается в поблёскивающие точки звёзд и обдумывает эти слова. Он серьёзно? Это не очередной бред воспалённого сознания? Но потом Накс кричит им что-то, и слова забываются. Забываются воительницей, но не Максом. Кажется, он понял что-то и принял свою цель в жизни. Он нашёл своё спасение от ночных кошмаров. И Рокатански на полном серьёзе предлагает вернутся в Цитадель. Даже готов сопровождать их. Фуриоса смотрит на него как на безумца, да и не так уж она далека от истины. А потом пожимает плечами и соглашается. На сотни миль вперёд раскинулся солончак, и лишь сам чёрт знает, где он закончится. Они едут уверенно, ведомые предводителем. И доезжают - с потерями, но добираются до Цитадели. У неё теперь другой правитель. Женщина. *** Как ему в голову пришла эта мысль, Рокатански не понял. Как будто разрозненные буквы сложились вдруг во вменяемые слова. Да еще и такие логичные - в Цитадели действительно их ждал покой и победа над этим странным устоем. Фуриоса справлялась куда лучше, чем Несмертный. Макс скорее ошивался где-то рядом, порой часами пропадая в автомастерской - он хотел собрать новую машину или починить старую (собрать обломки, если точнее). А ещё он совершенно не знал, что делать с Фуриосой. То есть от слова совсем. Та рыжая девушка почти всегда ходила рядом с ней и загадочно улыбалась всякий раз, когда Рокатански проходил рядом. Она точно что-то знала. В конце концов, Макс сдался - он просто зажал эту рыжую бестию в одном из безлюдном коридоров и спросил прямо, почему она улыбается во все тридцать два всякий раз, когда он в поле зрения Фуриосы. - А то ты не понимаешь? - фыркнула девушка, с лёгкостью сбрасывая его руку с точёного плечика. - Нет, - хрипло ответил Рокатански. Он всё еще разговаривал только по необходимости. - Мужчины, - несколько раздражённо ответила рыжая. - Думай, ду-умай, - и она ушла, оставив Рокатански в одиночестве и раздумьях. - Кейпбл! - раздался издалека голос Фуриосы, а затем приглушенные разговоры. Рокатански нахмурил брови и провёл пальцем по завиткам на стене. Выщербины складывались в диковинный узор, помогавший собрать мысли в кучу. И тут Рокатански обратил внимание на то, что же было намалёвано на стене в коридоре - там был изображён блёклый сюжет из какой-то сказки - такие он читал дочери. Целую вечность назад, кажется. Рокатански обводит картину взглядом - консервная банка в виде человека протягивает девушке букет. Девушка была не очень симпатичной - с выбритым лбом и высокой причёской, но смотрела на банку с... любовью? А что вообще значит это слово? Он любил дочь. Рокатански сглотнул. А может, именно на это намекала рыжая? Что, если так? А ведь и правда, ему очень не хотелось тогда, чтобы Фуриоса умерла. Хорошо бы подарить ей цветы. Но на мили вокруг - песок. Или шпинат - деревья на вершине Цитадели уже отцвели. Мысли приходят к нему в голову спонтанно. Он точно знает, что подарить. В этом мире не ценится золото или алмазы. Поэтому вечером возле своей комнаты Фуриоса натыкается на канистру с бензаком и листочком, на котором нарисован горящий череп в полукруге - подпись. Фуриоса смеётся. Так счастливо, кажется, впервые. Она поднимает канистру и вносит её внутрь, захлопывая дверь. Рокатански за углом криво улыбается.