Последние слова самоубийцы

Признание Анны Фицджеральд.

      Здравствуй. Мое имя Анна Фицджеральд, я нахожусь в городской психбольнице номер тринадцать. Каждый день меня пичкают мощными антидепрессантами и нейролептиками, но пока я ещё в состоянии говорить и ясно мыслить.       Я поведаю тебе свою историю.       Начнем с того, что я действительно не могу вспомнить моменты, когда меня не посещали суицидальные мысли; они наполнили мой ум и сделали мрачным мой разум за последние несколько лет. Вы даже не сможете представить, что творилось в моей голове. Это кажется ненормальным и странным — сказать, что я никогда по-настоящему не могла ощутить желание жить. Я никогда не понимала, как другие люди могли говорить "хочу жить вечно" или "боюсь умирать", ведь я не могла даже подумать об этом...       Четвертого апреля две тысячи пятнадцатого года, времени было где-то около шести, я сделала то, что хотела сделать давно. Я даже не знаю причину, почему это сделала. Я не чувствовала себя подавленной и даже на грани самоубийства, вместо этого я чувствовала себя — очень счастливой. Хотелось держать власть над своей жизнью, взять собственную судьбу в руки, как бы пафосно это ни звучало.       Мысли заполняли мою голову.       "Что подумают другие?"       "Будут ли они плакать?"       "Я начала чувствовать её, смерть? Или это ветер?"       Я оставалась спокойной и открытой для гибели: стояла некоторое время на месте. Найдя пакет с таблетками снотворного в шкафу, я подумала, что момент наконец настал. Вынимая из пластиковой банки почти всё содержимое, — решила глотать всё сразу. Запила чем-то алкогольным, тоже найденным в этом шкафу, в надежде заставить таблетки работать быстрее.       А потом было ощущение стука по голове...       "А что, если он каким-то образом выведет их из строя?" — вдруг я вспомнила о том случае два года назад, когда хотела вскрыть себе вены, но не смогла. Мне не хотелось быть отправленной в психушку снова.       Конечно, это была очень долгая реакция, она растянулась на весь день. Я сомневалась во всём, что было, пока не начала засыпать. С каждой минутой я чувствовала себя всё более сонной.       В одиннадцать вечера я наконец-то легла спать; только и ждала, что это произойдет. Голова немного кружилась — я проваливалась в дрему.       И всё, что я помню, это самый мирный и приятный сон, в котором мне было так спокойно, но вдруг всё потемнело и стало бессмысленным.       Внезапно, где-то в четыре утра, в день Пасхи, я проснулась, но в ушах страшно и громко звенело, я не могла понять, почему. Мне было трудно даже вспомнить вчерашний день. Видимо, мой мозг попытался стереть плохие моменты из-за страха. Я была очень сонная, как будто спишь на ходу: странные ощущения распространялись по всему телу, а голова была, будто сделана из железа, и поднимать её было трудно. Я чувствовала себя настолько далекой от этого мира, насколько вообще возможно, не могла толком ничего чувствовать, кроме этой боли. Мне было трудно говорить, чувства в моей груди поселились странные, словно там пустота. Дышать было так же тяжело; неописуемо болезненные ощущения.       Я села на кровать с помощью кого-то, заливаясь слезами, только чтобы понять, что там были четыре медика, и все столпились вокруг меня в моей комнате. Один сидел рядом, обвив руки вокруг меня и держа кислородную маску у моего лица. Автоматически я схватилась за неё, чтобы убедиться, что она на самом деле облегчит мою боль при дыхании, но вспомнив о том, что было вчера, что это преднамеренно, я оттолкнула ее.       В замешательстве я посмотрела вокруг. Моя маленькая комната: провода на полу вместе с дефибриллятором и дама на корточках рядом с ним.       Мужчина приложил кислородную маску к моему лицу снова, поскольку боль была настолько страшная, хоть я изо всех сил и пыталась сделать ещё два или три вдоха, но потом снова оттолкнула ее.       В мою левую руку была воткнута игла с капельницей.       Конечно, долго я упрямиться не стала, а взяла кислородную маску, снова в шоке, начиная чувствовать жажду и почти умоляя дать мне чего-нибудь попить.       Поначалу неохотно сидящий рядом со мной дал мне бутылку воды и сказал пить.       "Только немного".       Я не чувствовала никакого стыда в том, чтобы рассказать им, но я не хотела. И слова им пришлось вытягивать силой. Дрожа всем телом, я повесила кислородную маску на спинку кровати...       Они стали помогать мне встать и повели куда-то. Мои крики превратились в рыдания. Постепенно мы вышли из моей комнаты; меня успокаивали, когда я начала кричать: "Оставьте меня в покое, я не хочу, чтобы вы спасали меня!" и "Зачем вы меня спасли?!".       Спуск по лестнице казался бесконечным путешествием, и я продолжала, выкрикивать одни и те же фразы через каждый всхлип. Меня вывели на улицу, но я вновь начала стонать. Было очень холодно.       Я знала одного из докторов, мы как-то раз виделись с ним в библиотеке, тогда он показался мне веселым и очень разговорчивым, но я не помнила его имени. Сейчас же он что-то бормотал мне, но я так же не помню, что именно он говорил.       Они привели меня в машину скорой помощи, где я просто лежала на койке. Тот самый знакомый мне доктор укрыл меня каким-то тонким одеялом.       Я плакала и спрашивала, почему они спасли меня тогда, но замерла и задумалась, что же будет дальше...       Поездка до больницы прошла быстро, и при остановке скорой помощи меня вынесли на носилках через коридор в маленькую комнату. Там я узнала, что они сделали мне искусственное дыхание и ввели антидот через капельницу. Также узнала, что через несколько часов я была найдена мёртвой. Это была пятиминутная клиническая смерть, моё сердце не билось и я не дышала.       И по сей день я считаю, что я должна была тогда умереть, потому что несмотря на то, что меня вернули к жизни, этой ночью я умерла сама для себя.