memories

«До Кёнсу, твой выход». Помню, как ты учил меня танцевать и какая дребедень из этого выходила. «Давай же. Левая назад, правая вперед». Никогда не забуду эти глупые твои попытки. «Это же любой идиот повторит». Хах. И правда, это так глупо, что до боли смешно. «Завтра придешь?» Каждый день я приходил, будто действительно хочу научиться танцевать. Но мне было достаточно видеть танцующего тебя перед собой. «Ты сходишь с ума, До Кёнсу», – то, что я твердил себе каждое утро, каждый вечер, перед тем, как сесть на автобус и прикатить к Чонину. Понимаете, когда это существо танцевало и одновременно погибало от потери, какой либо надежды, когда начинал танцевать я - просто нельзя было лишаться подобного. «Иногда мне кажется, что ты ни на что не способен, разве что строчить свою меланхолию на компьютере». Он говорил подобное тихо, изучая меня своими сонными глазами и прикуривал горькие «Winston». Все еще не понимаю, почему Чонин к ним так пристрастился. Но это было слишком красивым зрелищем, и я просто не осмеливался ему запрещать. Да и вообще, этому человеку нельзя, что – либо запретить. Каждая наша встреча заканчивалась горьким дымом Чонина и моими губами с привкусом никотина. Наши поцелуи, от секундного касания и до минутного жаркого настоящего, все были чем – то удивительным и казалось, что это просто мечта. Казалось, что я поглощен вечным сном, который настолько яркий и реалистичный, что рябит в глазах и сердце останавливается. Но эта и была чертова реальность. Что делать с этим? Я принимал происходящее со всеми его составляющими и одновременно понимал, что что – то разрушает меня изнутри. Ким Чонин меня разрушает. Что делать с этим? -- Однажды я пришел к нему, дабы снова танцевать. Привычный просторный зал, Чонин сидящий за столиком у стены, с наполовину пустой бутылкой воды в руках. Он выглядел уставшим. Белесая мокрая от пота чёлка спадала на лицо, дыхание такое, будто он бежал без передышки несколько километров. Я попытался войти тихо, но дверь как назло сильно захлопнулась, разнося эхом громкий звук по всей комнате. Юноша сразу же поднял голову и повернулся в мою сторону. Наши взгляды встретились, и взгляд Чонина был еще более удручающим, чем сам его вид. - Пришел? – проговорил он и сильно выдохнув, поднялся из – за стола. Я двинулся вперед, но Чонин оказался быстрее и сразу же рухнул в мои объятия. Сумка с вещами беспощадно свалилась на пол и удивительно, что со мной не произошло того же. Его обессиленное тело было влажным и липким, но кого это волнует. Я поднял руку и бережно опустил ее на его спину. Его белая майка сместилась вверх под моей ладонью, и я провел пальцами по оголенной коже. - Не против сегодня без танцев обойтись? – говорит Чонин, улыбаясь, и я чувствую его дыхание на своей макушке. Вдыхая запах моих волос, он чуть отстраняется и его вопросительный взгляд настигает меня. Я, кажется, перестаю дышать и теряюсь на одно большое мгновение, но нужно что – то отвечать. Выдавливаю из себя очередное «конечно» и губы Чонина расплывается в полуулыбке. В тот день мы впервые не просидели в танцевальном зале до глубокой ночи. Танцор собрался слишком быстро, а когда мы оказались в его однокомнатной квартире, первым делом завалился в душ, сбрасывая вещи прямо в узком коридоре. Чонин оставил мне пару шоколадных конфет и приказал заварить чай. Детский карамельно – банановый. Иногда я теряюсь во времени, не понимая кому из нас 27, а кому 19. В его кухне было настолько уютно, что я готов был заваривать там чай каждый божий день, лишь бы быть частью этой идиллии. Это было жизненно необходимым для меня. Чувство защищенности, чувство, будто ты дома. Когда оно тебе знакомо – это прекрасно. - Ты слишком переусердствуешь с танцами, - Чонин сидел напротив меня, уткнувшись в чашку с чаем. Я знал, что говорю, и что это никак не подействует, но еще немного и он ведь ходить без моей помощи не сможет. Парень устало поднимает свой взгляд на меня и в его глазах видна усмешка, которая скрыта за обоймой большой кружки. - Ты, правда… - Я знаю, что на тебя это не действует, - перебил я его. – Но, Чонин… Вот так всегда. Я считал Чонина человеком, с которым нельзя вести подобные разговоры. Он всегда их останавливал, вне моего желания. И это заканчивалось разбросанной одеждой по коридору и моими словами с утра «Ну вот. Снова». Чонин днем и Чонин ночью люди абсолютно разного склада. Обычно, мы виделись, когда на улице начинало темнеть, и я приходил к нему с последними лучами солнца. Тогда он заваривал карамельно – банановый, одновременно мешая никотин и горячий напиток. Хотя чаще такая работа, как заварить чашечку чая доставалась мне, ибо Чонин не мог обойтись без холодного душа. Все как всегда – шоколадные конфетки, «Кёнсу – я» и немного дыма друг для друга. Я не знал, что у чего – то в этом мире есть конец, потому что был Чонин. А значит, и жизнь шла своим чередом, оставляя за минутами воспоминания. Каждое было таким обыденным и все – таки по – своему необычным. Я боялся терять воспоминания, потому что с Чонином они были самые лучшие. Он всегда знает, что нужно мне и иногда кажется будто знает что – то еще. Улицы заполнялись светом, машины рассекали по мокрой дороге, а Coldplay в машине Чонина начинали мою любимую «Midnight». -- В тот день Чонин перестал танцевать. - Я знаю, тебе это нравится. - И что ты будешь делать без танцев? А меня учить? По моей голове прошлась мягкая, теплая ладонь, чуть взъерошив алую пелену волос и Чонин произнес, улыбаясь: - До Кёнсу, что ты такое говоришь? - Но, Чонин… Парень напротив поднялся со своего места, опираясь худыми руками о стол, и полилась целая мелодия. Сквозь громыхание посуды, слышались знакомые нотки той самой «love love love». Наверное, я никогда не слышал и не услышу ничего прекраснее, чем это. Чонин поет тихо и его голос часто срывается, но, о боже, кого это волнует. Мои руки прочувствовали его выступающие ребра и захотелось никогда не отпускать тело в своих руках. - Кёнсу? - М? - Я люблю тебя. -- Мы часто даем обещания и также часто забываем их сдерживать. Чонин никогда не раскидывался словами в пустую. Да и он больше двигался, чем говорил. Ни дня без пыльных залов и четких па не проходили. Но пришло время, когда движения его рук стали не щедры на полноценный танец, а ноги могли подкоситься в любой момент и Чонин падал на деревянный блестящий пол слишком необратимо. А поднимался скорее с отчаянием в глазах, чем со стремлением продолжать двигаться дальше. Я присутствовал при каждом падении, наблюдал за каждым изменением в лице, за каждой капелькой пота, за каждым локоном волос, движением пальцев. Я всегда был готов поднести ему бутылку холодной воды, прямо из холодильника, как Чонин любит. У меня с собой всегда были его смятые «Winston» в кармане потертых джинс. Такие же, наверное, как у Чонина душа. А потом случались вещи, когда я мог упиваться им бесконечно долго. Мое бесконечно долго все еще остается таковым. И даже танцевальные па все еще не стерты из памяти. «Я станцую только на твоем смертном одре». Кто знал, что так оно и будет. И я наблюдал всегда с каким – то высшим чувством, за самым простым и незначительным его деянием. Будь то нелепое выражение лица, танец или захват пухлыми губами фильтра сигареты. Все до миллиметров – я буквально прочитывал его насквозь. Это было невообразимо прекрасно и также невыносимо больно. Но Ким Чонин остается моей любимой книгой.