Дживс и клуб инвертов

Домой я вернулся, предвкушая несколько часов тишины и спокойствия, в течение которых можно было обдумать удивительный поворот событий: Дживс в клубе для инвертов. Во-первых, сие означало, что Дживс инверт, и это само по себе поражало воображение. Я хочу сказать, он камердинер, о котором можно только мечтать; но мне никогда не приходило в голову представить его в иной роли. Я всегда считал, что камердинеры и амурные похождения так же несовместимы, как кошки и вода, – даже невзирая на то, каким загорелым и стройным выглядел упомянутый к. после отпуска на побережье. Но сегодня я получил сюрприз: Дживс оказался человеческим существом – не лучше и не хуже прочих. К этому еще нужно было привыкнуть, но против фактов не поспоришь. Во-вторых, отчего столь видный парень, как Дживс, мог потерять интерес к любовным приключениям, несмотря на репутацию завзятого Ромео? Хороший вопрос, над которым стоило пораскинуть мозгами в одиночестве. Однако, похоже, на обратной дороге Дживс арендовал гоночный автомобиль – так как встретил меня в дверях квартиры уже в камердинерском фраке и, прежде чем я успел произнести: «Что...?», принял у меня шляпу и трость. – Добрый вечер, сэр, – произнес Дживс, приступая к обычному ритуалу встречи молодого господина. – Смею ли я заметить, что вы вернулись в необычно раннее время? Возможно, вас или мистера Бассингтон-Бассингтона не устроила театральная программа? Передо мной стояло шесть с лишним футов воплощенного неведения. Я безмолвно воззрился на Дживса. Значит, вот как будет обстоять дело: он не скажет ни слова о клубе «Черная Маска» и ждет, что я тоже выброшу все произошедшее из головы. Ну что ж, так и быть. Я собрался с духом и ответил: – Да, верно, решили смотаться до конца спектакля. Сирил отчего-то весь позеленел – наверное, съел какую-нибудь гадость. – Я выбрался из пальто и отдал его в руки Дживсу. – Ну а как твои дела, Дживс? У тебя ведь сегодня был выходной? – Да, сэр. Я провел несколько приятных часов за познавательной книгой. – Ни на йоту не изменившись в лице, он повесил мое пальто и скользнул в кухню. – Желаете коктейль перед сном, сэр? – Нет, благодарю, Дживс, – откликнулся я, провожая взглядом его спину. Несколько минут постояв столбом в прихожей, я встряхнулся и отправился спать. Ложась в постель, я уже почти верил в то, что этот странный вечер мне только пригрезился. Разумеется, я ошибся. На следующий день ко мне зашел юный Бассингтон-Бассингтон, сиявший как медный грош. Мы расположились в гостиной, и, когда Дживс ушел готовить чай, Сирил дал волю языку: – Берти, – объявил он, – тот вечер в клубе был просто сногсшибательным. Лучшие мгновения моей жизни, честное слово! – Да неужели? – хмыкнул я. – Удивительно, как это ты хоть что-то помнишь. Ты же нализался тогда до зеленых чертей. Пропустив колкость мимо ушей, он продолжил разглагольствовать: – Подумать только, целая куча парней, Берти! И все поголовно от меня без ума! – Ну... если тебя не смущает, что бóльшая часть этих «парней» застала времена Ирландского картофельного голода, тогда, конечно, поздравляю. – Я в жизни не чувствовал себя настолько свободно, Берти, – сказал Сирил. Глаза его светились счастьем. Он понизил голос: – Настолько в своей тарелке... Вот над этой его репликой я не стал издеваться – господь свидетель, Бертрам чувствовал себя точно так же. Я наклонился, сидя в кресле, и мягко потрепал приятеля по коленке: – Очень рад за тебя, Сирил. – Надо сходить туда еще раз, – заявил он. – Конечно, дружище, конечно. – Сегодня. Я едва не уронил зажженную сигарету на ковер. – Сегодня? По-твоему, это разумно? В смысле, не боишься снова перестараться? – Хотя, откровенно говоря, меня не так уж волновало здоровье старины Сирила; появись я этим вечером в «Черной Маске», я не встретил бы там Дживса – сегодня у него не было выходного. А мне не улыбалось весь вечер простоять болваном у стенки, пока Сирил вращается в кругу поклонников. – Сегодня, и точка, – отрубил Сирил. – Пожалуйста, Берти. Не пойдешь со мной, так я пойду один. Не нужно было заглядывать в хрустальный шар, чтобы оценить всю кошмарность этой идеи, и я хмуро бросил Сирилу: «Ладно, согласен» ровно за секунду до того, как Дживс вплыл в гостиную с чайным подносом. Потягивая содержимое чашки, я принялся думать, что надеть сегодня вечером. Разумеется, мне не стоило тревожиться по этому поводу: такой вопрос никогда не поставит Дживса в тупик. Пока он принаряжал меня, я сказал: – Дживс, мы с Сирилом снова уходим на весь вечер. – В самом деле, сэр? – Да. И знаешь, не нужно меня дожидаться. Думаю, на этот раз я вернусь довольно поздно. – Процесс ожидания не утруждает меня ни в малейшей степени, сэр. – Знаю, Дживс. Я просто хочу сказать... ну... – я приподнял подбородок, чтобы Дживс поправил бабочку, которая слегка утратила идеальную форму, пока он чистил мой пиджак, – если ты желаешь взять выходной, я не возражаю. Дживс мельком взглянул на меня, прежде чем подойти к шкафу, чтобы выбрать пару начищенных до зеркального блеска ботинок. Этот мимолетный взгляд, однако, ровным счетом ничего мне не сказал, так как Дживс скрывает свои эмоции искуснее профессионального игрока в покер. – Сэр, мне следует решить несколько хозяйственных дел до конца сегодняшнего дня. – А-а. – Я сжал руки в карманах брюк, пока Дживс надевал ботинки на мои облаченные в носки ступни. – Ясно. Ну, неважно – я просто подумал, что надо сказать об этом. Вдруг ты захочешь посвятить вечер личным делам. – Благодарю вас, сэр. Однако я предпочел бы завершить свои обязанности и потом отдохнуть за познавательным чтением. Чем-то странным отдавало от этой фразы про познавательное чтение. Я покосился на своего слугу, пытаясь определить, говорит он искренне или лукавит, как вчера вечером, – но, как всегда, по лицу Дживса невозможно было что-то понять. Поэтому я просто попрощался с ним и двинулся навстречу Сирилу. Как ни странно, очередной вечер в «Черной Маске» выдался не менее шумным, чем во время нашей прошлой вылазки. Вообще, воскресенья считаются вроде как периодом Реставрации, когда юные сибариты, вроде вашего покорного слуги, валяются в постели и лечат свинцовую голову крепким чаем и разными дижестивами. В тех же «Трутнях», к примеру, по воскресеньям хоть шаром покати. Но в «Маске» все гудело и плясало, в точности как вчера. Надев маски, мы с приятелем вошли в зал. Сирил тут же заметил поодаль какого-то пожилого джентльмена и вцепился в мою руку. – Ой, Берти... Жоффрэ снова здесь, – проворковал он (Такая артистическая натура, как Сирил, в жизни не обратил бы внимания на какого-нибудь тривиального Джеффри; и ему было все равно, что это лишь псевдоним.) – Я непременно должен с ним поговорить. Надеюсь, он помнит меня... – Да как он мог забыть? Если не ошибаюсь, ты шлепнулся к нему на колени, когда я стаскивал тебя со стола вчера вечером. Но Сирил меня уже явно не слышал – он несся к своему Жоффрэ, словно жеребенок к мамаше, бросая вашего покорного слугу на произвол судьбы. Наглотавшись пыли из-под Сириловых копыт, я попытался осмотреться в переполненном народом зале. Возможно, органы зрения на миг изменили Бертраму, но мне показалось, что среди собравшихся я увидел одну-две высокопоставленных персоны. Что тут скажешь – если уж эти персоны не боятся быть застуканными с поличным в таком месте, тогда и простым смертным есть на что надеяться. Я прислонился к декоративной панели из красного дерева и полез в карман жилета за портсигаром. Сирил больше не удостоил меня ни единым взглядом; но, по крайней мере, объект бассингтоновых воздыханий, похоже, вспомнил его, и они вдвоем уже завели весьма оживленную беседу. Ну, хоть один из нас получит удовольствие от этого вечера, подумал я, выуживая наконец свой серебряный портсигар. Однако не успел я поднести сигарету к губам, как у меня перед носом внезапно щелкнули зажигалкой. Сквозь танцующий язычок пламени я разглядел стоящего рядом Дживса. – Добрый вечер, – сказал он. – Вам нужен огонек? Мне оставалось только подивиться его молниеносности. Одет он был безупречно, маска в полном порядке. Как, черт возьми, он сумел так быстро сюда добраться? – недоумевал я. А может, это вообще другой человек? Перед глазами у меня возник образ двух Дживсов, рассекающих по Лондону, и я не смог сдержать усмешки, когда наклонился прикурить от предложенного огонька. – Я вас чем-то рассмешил, Николас? – спросил Дживс, снова щелкнув зажигалкой. – Просто поражаюсь вашему умению приходить вовремя, Виктор, – отозвался я, выпуская дым из ноздрей. – А то я уже смирился с тем, что проведу вечер, подпирая эту стенку. – Ну, теперь вам не придется это делать, – сказал Дживс со своим фирменным отблеском тени призрака улыбки. – Теперь точно не придется, – согласился я. Затем мы ненадолго замолчали; в воздухе раздавался лишь гул чужих голосов. На другом конце зала духовой оркестр из четырех музыкантов достал инструменты и принялся наяривать веселую мелодию. Это была популярная пьеска, ноты которой я еще не выучил, но уже мог напевать мотив. Волна оживления прошла по залу, и обслуживающий персонал начал отодвигать мебель к стенам, чтобы освободить побольше места для танцев. Несколько парочек вышли на танцпол. Вопрос, каким образом двое парней могут отплясывать друг с другом, завсегдатаи клуба решили по-разному: несколько мужчин взяли на себя роль дам, позволив партнерам вести в танце; другие просто обняли своих партнеров за бедра и стали покачиваться в такт музыке, что походило скорее не на танец, а на какие-то обжимания. Что ж, необходимость – мать чего-то там, и все такое. Я курил и наблюдал за кружащимися парами. – Должен заметить, вы вряд ли провели бы весь вечер у стены, – произнес в конце концов Дживс, наклонившись к моему уху так, чтобы я мог услышать его сквозь грохот оркестра. Его дыхание защекотало мне шею. – Что вы имеете в виду? – спросил я. Он слегка повел головой, указывая на кого-то у меня за спиной, и я обернулся посмотреть. Это оказался тот чертов Питер – прямолинейный малый, которого я встретил прошлым вечером. Он прохлаждался на кушетке с бокалом шампанского в руке и не спускал глаз с вашего покорного слуги. Поймав мой взгляд, он поднял бокал в знак приветствия; не желая показаться грубияном, я салютовал ему сигаретой. – У Питера слабость к... – Дживс сделал паузу и, понизив голос до едва слышного шепота, выдохнул мне в ухо: – ...молодым светловолосым джентльменам. Полагаю, он захочет пригласить вас на танец. – Ой, правда? – Я понадеялся было, что Дживс ошибается, но Питер уже обрел вертикальное положение и теперь направлялся в мою сторону. – Ой... правда. – Если хотите, я могу объяснить ему, что вы пришли сюда только в качестве сопровождающего лица, – предложил Дживс. – Думаете, это его остановит? – пробормотал я сквозь зубы, так как Питер подбирался все ближе и ближе к нам. – Боюсь, что нет, – признался Дживс. – Колоссально. Наконец Питер подошел ко мне вплотную. Я растянул вустеровский фасад в улыбке и рассыпался в приветствиях: – Салют-салют! – Вы танцуете? – спросил Питер, приклеившись взглядом к области моих бедер. Только я собрался вякнуть что-нибудь в ответ – без малейшего понятия, что именно вякать, – как Дживс выступил вперед, словно Питер обращался к нему: – Да, Питер, с удовольствием, – и взял парня за руку, прежде чем тот успел что-то возразить. Питер залился краской и понес было какую-то невнятицу, но Дживс находился немножко в другой весовой категории и препроводил этого поганца на танцпол как миленького. Когда Питера уволакивали прочь, он повернул голову назад и окинул меня уничтожающим взглядом. В ответ я игриво сделал ему ручкой. Само собой, в паре Дживс занял позицию ведущего, и я хихикнул в кулак, когда он вынудил этого паршивца Питера положить руку ему на плечо, словно тот был девушкой, – малый аж задымился от негодования, но что ему оставалось, кроме как подчиниться? Надо сказать, в танце Питер держался неплохо, однако до грациозности Дживса ему было далеко. Я понаблюдал за тем, как они сделали несколько кругов по паркету, а затем отошел, чтобы заказать выпивку. Пока я смаковал отличный мартини, музыкальный номер подошел к концу. Вскоре после начала другого Дживс появился рядом со мной. – Спасибо, что, так сказать, приняли удар на себя. Очень мило с вашей стороны, – сказал я ему, подзывая жестом бармена. – Не мог же я оставить вас в одиночестве иметь дело с Питером, – отозвался Дживс. Он заказал виски с лимонным соком и затем вновь обратился ко мне: – Этот субъект чрезвычайно безжалостен к чужим ногам. – О, не сомневаюсь – но он наступает на ноги всем подряд или не жалеет только ваши? – рассмеялся я. Дживс получил заказанный напиток, и я машинально приподнял свой бокал, чтобы чокнуться с ним. Так ведь принято, когда вы с другом вместе отдыхаете в ночном клубе, правда? Мне и в голову не пришло бы лишний раз задуматься над этим. Но Дживс уставился на мой протянутый бокал, точно я предложил ему загадку, на которой сломал зубы сам царь Соломон. Улыбка сползла с моего лица: возможно, чокаться бокалами – дело чересчур интимное для работника и работодателя, даже если эти двое притворяются, что они обычные парни? Однако, чуть поразмыслив, Дживс легонько коснулся моего бокала своим, и от этого тихого звона мои губы снова раздвинулись в улыбке. – Вот и отлично, – сказал я и выпил. Дживс последовал моему примеру. И так, болтая о разных разностях, мы опрокинули по несколько коктейлей. Беседовали в основном о кино. Я и не знал, что Дживс – преданный посетитель кинотеатров, а ему было что рассказать на эту тему. Оказалось, он трижды ходил на фильм «Большой парад» и признался, что был бы не прочь посмотреть его и в четвертый раз. Меня эта картина тоже заинтересовала, но, когда я в первый и единственный раз увидел ее месяц назад, получить удовольствие от просмотра мне помешала сидевшая впереди дама, которая громко прорыдала в платочек весь фильм от начала до конца. В результате я пропустил бóльшую его часть, и Дживс теперь старался просветить меня, попутно вставляя замечания о тонкостях операторской работы и всякого такого. – Смотрю, вы в этом настоящий знаток, да? – гаркнул я ему прямо в ухо, тщетно стараясь перекричать невообразимый гвалт вокруг. Толпа в баре теснила нас со всех сторон, и из-за шума Дживс почти меня не слышал. – Что, простите? – Он наклонился ближе ко мне. – Я сказал... Нет, это какой-то сумасшедший дом! – воскликнул я. – Может, пойдем лучше в один из этих ваших альковов, Виктор? – Легкая дрожь пробегала по мне каждый раз, когда я обращался к нему по этому имени; казалось, мы играем в некую игру, правила которой известны только нам двоим. Дживс на мгновение сделал большие глаза, а затем протянул: – Прошу прощения – боюсь, я снова ослышался. – Я про альков! Про тихий уголок, где можно поболтать! – В конце концов, я оставил попытки переорать толпу посетителей в баре и вместо этого взял Дживса за запястье. – Пойдемте! – Я повел его сквозь грандиозную толчею в сторону, где, по моему разумению, находились эти самые альковы. Выбрав один из коридоров, я отодвинул тяжелый бархатный занавес. – Ага, вот и пришли, – пробормотал я, оказавшись в узком проходе, по бокам от которого располагались небольшие ниши. Высеченные в стене, они имели форму подковы, и в каждой стоял уютный диванчик с подушками и маленький стол. Альковы, что я успел рассмотреть, пустовали; вход тех, которые уже кто-то занял, был задернут занавесом, дабы избежать взглядов посторонних. – Подходящее местечко для разговоров, – я хлопнулся на ближайшее сиденье, проверяя его упругость. – Как вы думаете? Дживс остался стоять, и лицо его все явственнее принимало выражение надутой лягушки, заметное даже под маской. Я уже собрался было спросить, в чем дело, когда до моих ушей отчетливо донесся мужской стон из соседней ниши. Я выглянул в проем и увидел голую ступню с поджатыми пальцами, высовывавшуюся из-за занавеса. Через мгновение оттуда же раздался другой стон, за которым последовало довольное хихиканье. – Ну и ну, – опешил я. Я и не подозревал, что, когда Дживс говорил «тихий уголок», это на самом деле означало «место, где можно предаться разнузданному разврату». Теперь-то до меня дошло, с какой целью обустроены эти альковы. Куда ни посмотри – везде приметы незаконной связи: смятый носок на полу посреди коридора, словно его в угаре отшвырнули подальше, стремясь поскорее раздеть любовника; низкие, влажные звуки страстных поцелуев, доносившиеся со всех сторон; отданное шепотом приказание, которое я не осмелюсь привести здесь в силу его дикой непристойности... – Если хотите, мы можем вернуться в бар и заказать еще по коктейлю, – сказал Дживс эдаким мягким и всепонимающим тоном. Но я заупрямился, так как чувствовал, что не на шутку сглупил, притащив его в это место. В конце концов, мне совсем не улыбалось выставить себя перед Дживсом невинным барашком. Поэтому я откликнулся чуть сердито: – Я не из тех, кто подскакивает и вопит «ой, мамочки!» при виде голых пяток, – и похлопал по плюшевому сиденью рядом с собой. – Садитесь и расскажите мне про эти новомодные кинокамеры – вы, кажется, так много о них знаете. После недолгого колебания Дживс наконец-то уселся рядом со мной. Пока я делал глоток из своего бокала, он заговорил: – Себастьян должен гордиться тем, что у его друга такие широкие взгляды. Вы необычайно добры, Николас, – он поставил бокал с виски на маленький столик, стоявший перед нами, и свесил руки с переплетенными пальцами между коленей, – но не стоит выказывать мне свое расположение, рискуя собственным душевным комфортом. Вы не обязаны убеждать меня, насколько лояльно относитесь к людям моего круга, – это и так очевидно. Я не понимал, о чем он говорит. – Не понимаю, о чем вы говорите, – я озадаченно нахмурил лоб. – Что значит – к людям вашего круга?... – К гомосексуалам, – пояснил он. До сих пор еще никто не произносил при мне этого слова вслух. Чертовски странно, согласен, но словечко-то не из тех, что можно ввернуть в болтовню в «Трутнях», а уж тем более за столом у тетушек. Когда же я видел его в газетах (или в книжках по теории этики, которые мне кое-кто пытался подсунуть), оно производило на меня впечатление грубого, неблагозвучного и в высшей степени вульгарного. Однако в устах Дживса оно звучало едва ли не музыкой. Надо сказать, пришел в себя я довольно быстро. – Виктор, зачем мне убеждать кого-то в своей лояльности к гомосексуалам? – вновь нахмурился я. – Я сам такой, знаете ли. Дживс замолк, поднял бокал и сделал добрый глоток виски. В его действиях не было ни намека на изумленный трепет, но я, хорошо зная Дживса, чувствовал, как этот самый трепет окатывает его чуть ли не океанскими волнами. Осушив свой бокал, он произнес: – Я пришел к выводу, что вы здесь только затем, чтобы поддержать друга. Я... искренне полагал, что ваши предпочтения лежат в области женского пола. – Бог мой, конечно, в обществе джентльменов о таких вещах не говорят, – сказал я, – но, думаю, в свое время я честно дал женскому полу шанс, – я пожал плечами, – однако это ровно ни к чему не привело. У меня не было никакого желания развивать эту тему и вдаваться в подробности испытанного однажды конфуза – слишком уж больно он ударил по мне. Я хочу сказать, можно сколько угодно восхищаться чьим-то первоклассным профилем, но когда данный профиль оказывается нос к носу с твоим в темной и безлюдной комнате, начинаешь смотреть на вещи совсем по-другому, верно? Уверен, это одна из многих причин, почему я был отвергнут обладательницей этого самого роскошного профиля. – Вы также не проявили интереса к Питеру и... – Да, ну и что же? – Я сделал неопределенный жест рукой. – Думаю, он неплохой парень, и собой недурен, конечно, но в целом такие пряники, как Питер, мне не по вкусу. – Тем не менее, Николас, я также не замечал, чтобы вы интересовались другими мужчинами в клубе. Для посетителей «Маски» характерно присматриваться друг к другу, однако вы пока держитесь в стороне от этого занятия. Я нервно закурил. Он что, считает меня каким-то евнухом? – Я еще не настолько освоился здесь, – сухо отозвался я. – Кроме того, я постоянно занят разговорами с вами. Вы тоже не спешите строить глазки всем подряд, как я заметил. Мне показалось, что Дживс ощетинился на мою... как это называется? Начинается на «инс»... Инсоляция?... Инсинуация, вот! – Мои личные дела вас не касаются, – произнес он ледяным – просто-таки Ледовитым – тоном, и я немедленно понял, что брякнул лишнее. – Простите меня, дружище, я не хотел задеть ваше больное место. – Я предложил ему свой раскрытый портсигар, надеясь таким образом сгладить напряжение. Он милостиво взял сигарету и, поскольку я все еще держал зажигалку наготове, позволил угостить его огоньком. Я проделал это очень старательно, внезапно подумав о том, насколько близко друг к другу мы сидим на этих плюшевых подушках. Стоило мне наклониться к нему, как наши колени соприкоснулись. Мы молча курили некоторое время, пока Дживс наконец не сказал: – Николас, я прошу у вас извинения. Вы никоим образом не могли знать, что затрагиваете деликатную тему. Мой целибат, в общем, ни для кого не тайна, но обстоятельства этого решения не так-то легко объяснить. Я и в мыслях не имел его осуждать. В конце концов, самый юный из рода Вустеров тоже в силу многих причин и обстоятельств отказался от амурных приключений. Не то чтобы принял целибат, но, покинув Оксфорд и потерпев позорное фиаско на женском фронте, я в некотором роде разбился о подводные скалы любви – и теперь радостно отдыхал на бережку, подальше от пучин страсти. Так что я вовсе не собирался относиться к Дживсу свысока из-за принятого им решения. – Не нужно ничего объяснять, – откликнулся я. – В конце концов, ваш «Астон» – вам и держать его в гараже. – Я воспользовался пустым бокалом из-под мартини как пепельницей и адресовал Дживсу легкую улыбку. Судя по ответной полуусмешке моего визави, он оценил шутку: – Ничего не скажешь, вы умеете обращаться со словами. Я смущенно замахал рукой, отбиваясь от комплимента: – В моем окружении к таким фразочкам относятся, как к бреду сумасшедшего. Уголок нижней губы Дживса дернулся вниз, словно говоря: «да пусть относятся как хотят». – На мой взгляд, у вас настоящий дар слова. Я заерзал на месте, как школьник, и затеребил сначала сигарету, а затем ножку своей импровизированной пепельницы. Может быть, вы не в курсе, но меня не так уж часто осыпают похвалами. Друзья и родня с трудом мирятся с моей привычкой царапать рассказики для журналов и всего такого; тем более никого из них в жизни не посещала мысль оценить мой литературный стиль. Мне всегда казалось, что Дживс тоже не испытывает интереса к моей писанине, да и как могло быть иначе – она была легкомысленной, а он нет. Ни на секунду мне не приходило в голову, что он мог считать Бертрама хоть чуточку занятным. И это была просто... должен сказать, это была просто фантастика. – Я... я... о, спасибо большое. – Я поднял на него глаза, все еще побаиваясь, что Дживс шутит надо мной. Сейчас он рассмеется мне в физиономию, и весь наш разговор окажется розыгрышем. Но Дживс только сидел, курил сигарету, которой я его угостил, и его синие глаза искрились так, как порой бывает, когда он хочет улыбнуться, но не затрудняет себя этим. И опять же, он сидел слишком близко от меня. Так близко, что я ощущал слабый запах его одеколона. Мой взгляд скользнул от его глаз к губам. В одно мгновение все стоны вокруг стихли: я никого и ничего больше не слышал. Мир словно бы свернулся до размеров маленького алькова, и в этом мире были только мы с Дживсом. ...И в ту же секунду к нам ввалился Сирил. Какая неожиданность. – Салют! – завопил он, чуть не доведя меня до кондрашки. – Берт... в смысле, Николас... слава богу, что ты здесь! Вот повезло-то! На буксире у Бассингтона-В-Квадрате болтался его седовласый ухажер, и я с ужасом понял, что должен представить их обоих Дживсу. Господи, взмолился я, только бы Сирил не распустил язык! – Себастьян, это Виктор, – сделав ударение на имени, произнес я. – Я встретил его здесь прошлым вечером. Бедолага Сирил, у которого мозгов в голове, наверное, даже меньше, чем у Вустера, потряс руку Дживса, причем на его лице не промелькнуло ни тени узнавания: – Очень рад, очень рад. Это Жоффрэ. – Последовал новый раунд рукопожатий и заверений в приятности знакомства. Потом Сирил сказал: – Слушай, Бер... в смысле, Николас, ты не будешь очень против, если мы займем ваш альков? Все равно вы здесь ничего не делаете... Я выглянул в коридор. За время, что мы с Дживсом провели в разговорах, остальные ниши успели заполниться постояльцами, и только наш альков пребывал в открытом виде. Что ж, джентльмен всегда уступит старому другу. Мы с Дживсом изящно откланялись; Сирил и его воздыхатель расположились на наших местах и задернули занавес, приглушивший их игривые смешки. Теперь, когда наш уютный уголок оказался захвачен, я подумал, что разумнее всего было бы вновь отправиться в бар, – однако перспектива наткнуться там на Питера как-то не прельщала. Так я и стоял рядом с Дживсом, переминаясь с ноги на ногу и соображая, что делать дальше, когда услышал, как оркестр заиграл что-то новенькое. Это оказался последний вальс Ирвинга Берлина – одна из моих любимых мелодий. И тут меня осенило: раз уж Дживс запросто может притвориться другим человеком и вести себя так, как при иных обстоятельствах никогда бы себя не вел, тогда я тоже вправе попробовать. В конце концов, здесь я был просто Николасом Бентоном, эсквайром, пианистом-инвертом, и мог делать все, что душа пожелает. Моя рука скользнула в руку Дживса, и я шаловливо улыбнулся ему: – Вы не откажетесь потанцевать со мной? Обещаю, что не буду наступать вам на ноги. Сквозь прорези маски было видно, что Дживс прикрыл глаза. – Я не уверен, что это хорошая мысль, Николас. – Ну же! Или вы танцуете только с такими, как Питер? – Я потянул его в сторону главного зала. – Очень неспортивно с вашей стороны, знаете ли! Когда мы подошли к танцполу, Дживс наклонился и шепнул мне на ухо: – Вы поведете или я? – Пф! Мне без разницы. – Я кивнул в сторону парочки, которая урегули-что-то-там эту проблему по-своему: каждый из них обнимал партнера пониже талии и оба танцевали, плотно прижавшись друг к другу. – Можем вообще взять пример с этих ребят. – Лучше я поведу, – отрезал Дживс. Так он и поступил. Не знаю, слышали ли вы когда-нибудь этот вальс Берлина? Он называется «Вечно». Традиционно партию к нему исполняет крепкая дама с парой мощных легких; но у клуба в наличии был только парень-тенор, который, однако, неплохо справлялся со своим делом. Оркестр словно бы намеренно играл в замедленном темпе, и оттого мотив казался более меланхоличным, чем когда я впервые услышал его. Я послушно вторил движениям Дживса, который вел меня по танцполу, к этому времени уже основательно заполнившемуся парами. В какой-то момент я прижался к Дживсу еще теснее, и теперь мы вальсировали щека к щеке. Рука его мимолетно напряглась на моем бедре, но в остальном он даже виду не подал. – Если вдруг невмочь, – мурлыкал певец, – беды превозмочь... тебе есть кому помочь – вечно... – Веч... но, – прошептал я вслед за припевом, выдохнув это слово в щеку Дживса под моими губами. Не знаю, что делал Дживс всю оставшуюся часть танца – я закрыл глаза, пока мы скользили по паркету. Поскольку мы оба высокого роста, нам не приходилось неуклюже маневрировать, как бывает, когда танцуешь с миниатюрной девушкой. Напротив, было необыкновенно просто и приятно. Когда песня подходила к завершению, я почувствовал себя так, словно меня разбудили от сладкой полуденной дремы. Все бы отдал, чтобы не просыпаться. Наконец оркестр закончил играть, все захлопали, и мы с Дживсом отстранились друг от друга. Я взглянул на него – и понял, что дал грандиозного маху. Дживс не был похож на парня, который только что танцевал прелестный вальс со своим новым другом Николасом Бентоном. Больше всего он напоминал парня, которого втолкнули в клетку с голодным львом и сказали: «Вырви у зверя больной зуб, который так его мучает». На мгновение я чуть не забылся: – Джи... – потом осекся и начал заново: – Виктор... с вами все в порядке? – Пожалуйста, простите меня. Уже очень поздно, мне пора идти, – пробормотал он, и, едва оркестр начал играть снова, Дживс отвернулся от меня и начал прокладывать себе путь в толпе. На секунду-две я прирос к месту, а затем, увидев, что он направляется к выходу, рванул следом. – Виктор, постойте! – Однако он опередил меня, и дверь в вестибюль захлопнулась за ним с громким щелчком. Я попробовал открыть ее, но она оказалась заперта. Услужливый паренек с подносом, проходивший мимо, объяснил: дверь держат закрытой, пока посетители не снимут маски и вестибюль не опустеет. Пришлось ждать, пока служитель откроет ее снова, – к тому времени Дживс, конечно, уже ушел. Тем не менее я выскочил на улицу, надеясь, что мне удастся его догнать. Но мы же говорим о Дживсе. Он испарился, как утренний туман под лучами солнца. – Может, я что-то не так сказал? – вполголоса пробормотал я, одиноко стоя на тротуаре. Ведь мы всего лишь разок станцевали... На моих глазах этим вечером он делал то же самое с Питером. Я вас спрашиваю, как мог один-единственный вальс со мной нанести ущерб его целиба... монашескому образу жизни? Нет, отнюдь не это до такой степени выбило Дживса из колеи. Беда в том, что я был его нанимателем. Несмотря на все мои попытки изобразить из себя кого-то другого, Дживс всегда будет видеть во мне ничтожного и пустоголового Вустера. Ничтожные и пустоголовые хозяева не танцуют вальс со своими гениальными и бесподобными слугами – это просто не принято. Я пнул валявшийся на дороге камень и поплелся на Беркли-сквер, размышляя над тем, что я скажу Дживсу, когда вернусь домой.