Пой же мне, пташка

      Пой же мне, пташка, своим певучим голосом. Успокой раны старого солдата звучанием медовых ноток голоса, сними усталость и боль, как снимаются доспехи рыцаря после тяжелого смертельного поединка. Ты привыкла мечтать о том, что все рыцари – благородны и обходительны с дамами, что все они верны данной ими клятве. Но это не так, пташка.       Твои волосы горят огнем, пламенем, который отпугивает меня уже множество лет. Если бы я продолжал служить во времена Таргариенов, если бы драконы по-прежнему населяли все Семь Королевств, то я бы предпочел сдохнуть сразу, чем смотреть на то, как огромная ящерица плюется огнем.       Если притронусь к алым прядям, обожгут ли они меня, пташка? Или это сделает твой злостный язык? Юная волчица, не такая как сестра, не такая, как братья, но ты была и остаешься волчицей, которая боится меня, но одновременно с тем, ты скалишься. Предпочитаешь забиваться в угол, смотреть затравленным взглядом и хныкать, рычать, упрекать, проклинать меня!       Я не пугаю людей, моя дорогая, я убиваю их и поступаю куда честнее, чем большинство лицемеров, которых ты так обожаешь и которых считаешь рыцарями. Пес всегда верен тому, кто его приручил, и пес всегда набросится на того, чей запах раздражает ноздри. Верен королю, этому маленькому львенку, ничего не знающему о жизни. Верен, ибо присягнул на эту верность. Я не рыцарь, а потому в моих словах больше правды, а в действиях - оголенная душа, не прикрытая лентами и шелками.       Мы все - убийцы. Любой мужчина при дворе, рыцарь он или нет, должен убивать. Без соплей и без сожалений. Нет, пташка, я хорошо сплю по ночам и ко мне не приходят злые призраки, они не тянут ко мне своих рук и не зовут с собой в Седьмое пекло. Им страшно показаться мне на глаза, ведь я могу убить их вновь. Они боятся меня.       Но я тоже человек, хотя пса во мне больше, чем человека. Я способен на страх, милая девочка, и в эту ночь он накрыл меня с головой, будто темное покрывало. Мне довелось видеть горящие силуэты в ночи и вдыхать запах паленой кожи, такой знакомый, возвращающий меня в прошлое, что он заполонил все сознание и вернул боль. Шрамы мои ныли и оцепенение сковало мое тело до того мига, как я глотнул вина. Некоторые псы боятся огня, так вот я именно из таких. Мне было страшно. В эту ночь пылала вода, земля, люди, и даже небо вот-вот и разразится огненными слезами.       Я поступил так, как не должны поступать псы. Пусть львенок сам выбирается из той выгребной ямы, в которую влез, пусть ему помогает этот карлик, единственный, кому еще не отшибло мозги. А я иду к тебе, моя пташка, я буду ждать тебя в ночи комнаты, чтобы получить то, что обещано. — Пой, пташка, пой, если жизнь дорога.       И ты поешь. Я знаю, что твой испуганный дрожащий голосок будет со мной до последнего вздоха. Мне стоило забрать тебя с собой, утащить силой и не дать тебя никому в обиду. Но ты ведь ненавидишь меня, даже взгляда лишний раз на меня поднимать не хочешь.

Матерь, Матерь всеблагая,* Помилуй наших сыновей, Огради щитом их крепким От стрел каленых и мечей. Матерь, женщин оборона, Помилуй наших дочерей. Утешь безумство супостата Рукою благостной своей.

      Я вновь слышу твое пение, когда больно сделать вдох, когда синева неба вызывает головокружение и тошноту. Твоя сестра, маленький озлобленный волчонок, только что сорвала с моего пояса мешок с деньгами и сбежала, даже не удосужившись добить меня. Хотя она об этом мечтала! Лютоволчицы. Лютые волчицы. Не нужно было псу сталкиваться с вами.       Но я слышу твое пение, пташка.       И оно обещает мне долгожданный покой.