Летнее чаепитие

Чай в маленьких белых чашках безумно ароматный, только вот кто его разливает? Аллен неловко трясет головой; все вокруг расплывается, как в тумане, и звуки доносятся словно из-под толщи воды. Кажется, он сидит на какой-то светлой веранде, за столом, покрытым чистой белой скатертью. На столе стоит еще что-то, но светлые чашки, тарелки и вазы (наверное) расплываются одним нелепым пятном. За столом сидит кто-то еще, и этот кто-то тоже расплывается. Черный цилиндр, белый смокинг, блестящие стекла очков. Кроме цветов и стеклянного блеска ничего разобрать не удается. Аллен пытается взять в руки свою чашку, но она предательски мелко стучит о блюдце. С новой силой отдает густым травяным ароматом. Вокруг стола – тихие шаркающие шаги. Кто разливает чай? – Попробуй эти пирожные, Аллен-кун. Уверен, ты оценишь. Голос человека-за-столом добрый, ласковый, явно немолодой, но глухой шум в ушах не дает понять, где он его уже слышал. Аллен медленно поворачивает голову, смотрит вниз – рядом с чайной чашкой плывет блюдо с пирожными. Он и правда взял бы одно попробовать, но боится, что дрожащие руки подведут его, как в тот раз, с чашкой. Кто разливает чай? Есть миллион гораздо более важных вопросов, например: где он, кто тот человек за столом, почему все так плывет перед глазами – но почему-то гораздо сильнее его волнует невидимый официант, а свободных от дурмана клеток мозга хватает только на один вопрос. – Ты не хочешь пирожные? Раньше ты отличался завидным аппетитом. Может, ты хочешь чего-то еще? В голосе сквозит неприкрытое беспокойство, Аллен ему не верит, Аллен не понимает, почему ему нельзя верить. Кажется, на вопрос надо что-то ответить. Попытка разлепить губы – почти удачная, попытка выдавить сквозь них какой-то звук оканчивается позорным провалом. Правую сторону лица припекает, тут очень яркое солнце. Странно, почему оно светит только с одной стороны, когда стол, и веранда, и стул, на котором сидит Аллен, плывут по кругу? В нос снова бьет густой аромат чая, словно желая, чтобы Аллен на нем сконцентрировался. Кто его разливает? Аллен досадливо трясет головой, пытаясь избавиться от надоедливого солнца. Человек-за-столом понимает его. – Тебе жарко? Он встает, идет к Аллену (следить взглядом за его передвижениями не получается – мир слишком качается вокруг, и глазам становится больно), и над ними внезапно раскрывается ярко-розовое пятно. Розовый неприятно режет глаза, но спасает от солнца, поэтому Аллен расслабляется и блаженно откидывается на спинку стула (оказывается, у этого стула есть спинка). – Леро! – скрипуче слышится сверху, и Аллен морщится. От гудящего шума и нелепой карусели, в которую превратился окружающий мир, у него болит голова. Знакомый, добрый и неправильный голос спасает его: – Ну же, Аллен-кун, мы столько времени сидим тут, а ты ничего не попробовал. Хотя бы пригуби чай… Аллен пытается поднять руку, но она странно-тяжелая, и по-прежнему дрожит. Человек, который держит над ним зонт, берет чашку и подносит к его губам. В горло льется благодатная влага, и Аллен только теперь понимает, каким оно было пересохшим. Вкус – насыщенный, густой, восхитительный, от него все вокруг начинает кружиться еще быстрее, но зато голова прекращает болеть. Кажется, теперь он совершенно счастлив. Мутным взглядом удается разглядеть лицо человека. Оно странно знакомое, доброе и улыбающиеся, и только круглые очки блестят как-то зловеще, но это совершенно не важно. Аллен прикрывает глаза. *** Тикки нервно курит, наблюдая чертовски умилительную сцену на веранде. – Эй, Роад… Девочка отвлекается от безумно увлекательного процесса почесывания ушей пса. Сейчас, с этой прилизанной прической, в голубом платьице с кучей рюш и бантиков (Шерил выбирал лично), она похожа на хрупкую, ранимую куколку, а не на маньяка, который выпотрошит сначала ваш разум, а потом ваши внутренности. – Да, Тикки? – Зачем нужен весь этот фарс? – Не будь так жесток к господину Графу. Ему тоже хочется поиграться. Тем более, что Аллен такой милый, и еще – он сосуд для его драгоценного брата. Нашего драгоценного брата. – Насколько я знаю, «наш драгоценный брат» уже перерезал однажды всю семью. Дым сигарет горький, и он здорово отрезвляет от доносящегося с веранды мерзко-сладкого травяного аромата. Взгляд Роад становится грустным. – Да, Тикки. И от этого еще сильнее хочется поиграть с ним в семью сейчас. Пока это еще возможно. Она встряхивает головой, улыбается и бежит к парочке на веранде, раскинув руки: – Гра-аф! Тикки смотрит, как девочка бросается на шею рослому мужчине, как неловко падает на пол раскрытый зонт, с каким глуповато-удивленным лицом принимает Аллен звонкий поцелуй в щеку. Роад пытается накормить его пирожными, Граф бежит за зонтиком. От сигаретного дыма в горле мерзкая горечь. Странно, раньше эти сигареты такого не вызывали. Надо будет сменить марку. Тикки уходит с веранды.