Никто, кроме тебя

Для кого эта наглая ложь? Ведь захочешь уйти — не уйдёшь.

Всё, что видит Роберт Левандовски — это нескончаемый поток людей. Огромная красно-белая река, тянущаяся вслед за клубным автобусом. Глаз примиряется с новыми цветами, чёрно-желтое море помнится не так уж и отчетливо. Возможно, если Роберт откроет фотоальбом или пересмотрит видео в интернете, его захлестнёт волна воспоминаний. Но нет, только не в этот день, сегодня он радуется. Он обязан это делать. Если не по контракту, так по совести. Кто говорил, что футбольная семья существует только в Дортмунде? Вот она и здесь, самая настоящая, дружная, весь город в едином порыве чествует своих героев. Уши начинают уставать от постоянного шума. Роберт улыбается. В первую очередь собственным мыслям. Марко молчит. В трубку, в сообщениях, при встрече. Это молчание входит в привычку. Он одновременно походит на надувшегося ребенка, затаившего обиду где-то в глубине души, и на солдата, терпящего все пытки во имя сохранения государственной тайны. Это так на него походит – сочетание несочетаемого, детскость и стойкость в одном флаконе. Роберт может долго терпеть, и он выдерживает месяц. Один грёбаный месяц. Он думает, что так легче забыть, но нет. Вспоминает каждый день, даже чаще, чем нужно, чаще, чем сам установил себе норму. Легче подсчитать часы, когда он не вспоминает о том, кого оставил в Дортмунде. Выяснить всё без слов, одними только действиями проще простого. Но когда между любовниками час полёта, а понятие «свободное время» воспринимается, как шутка, слова – вот, что соединяет. А их-то и нет. – Ты можешь сказать хоть что-нибудь? Может, ты отрезал себе язык, пока меня не было, да? Разочарованный вздох – неслыханная роскошь. – Просто скажи, что всё хорошо. «Просто успокой меня, скажи, что с тобой всё в порядке, что уехал я не зря, что я мучаюсь здесь не зря!» – А у тебя голос изменился. Наконец-то прорезался. Роберт облегченно выдыхает и, что странно, сам не знает, что теперь сказать. Длинные хвалебные речи бургомистра в холле ратуши имеют только один плюс – они греют душу и тешат самолюбие. Левандовски давно в них не вслушивается, но этого от него и не требуется. Он просто стоит, переминаясь с ноги на ногу, и растягивает это внутреннее ощущение триумфа. Бастиан хлопает его по плечу, солнечно улыбаясь. Словно перестраховывается, потому что привык опекать всех новичков клуба до тех пор, пока они не вольются в коллектив целиком и полностью. Роберт привык ко многим вещам за последний год, например, к тому, что обнимать после матча нужно Томаса, Бастиана, Арьена, Марио. С последним легче, там действует правило «новое — хорошо забытое старое». Левандовски к лицу национальный баварский костюм, этот факт он ещё на Октоберфесте выяснил. Появился повод лишний раз облачиться в традиционные ледерхозе - чемпионство. Ройс, правда, полгода назад их не одобрил, «да какой из тебя баварец-то, а, поляк?», но смирился. Роберту кажется, что Марко научился мириться со всем творящимся вокруг хаосом. Разногласия возникают чаще, чем обычно. Постоянные разъезды, вокзалы, аэропорты, расстояния влюбленным не помеха, говорите? Ещё какая, приправленная напряженным графиком и занятостью в клубах. Все встречи обычно с ссоры и начинаются. Молчаливый укор Марко Роберт выносить не в состоянии. Их прорывает одновременно. Они кричат так, будто бы не существует соседей за стенкой. Кричат, просто потому что это необходимо. По-другому весь спектр эмоций не выразить, что-то да останется внутри. Они потрошат друг друга морально. Стоит лишь Роберту крепко прихватить Марко за туловище и сократить расстояние до сущих сантиметров, он замолкает, стоически выдерживая зрительный контакт. Левандовски обычно выступает дирижёром этих странных концертов без зрителей. Ройс не сдается от безысходности, нет, он даже рад подобному исходу. Ссоры рано или поздно заканчиваются. Марко снова бьется в его руках. Роберт замечает, что тот выглядит прекраснее всего в те моменты, когда не сдерживает себя, когда стонет во весь голос. Отдается полностью, сам себя вручает. Разве такой приз не дороже всех трофеев на свете? Определенно дороже. Никто, кроме него. Они давно всё друг другу простили. Всё могло бы быть хорошо, если бы не два вопроса. Нужно ли стараться сохранить то, что в общем-то хранить крайне трудно? Нужно ли вообще хранить ту странную любовь-ненависть, которая существует только в таких коротких и редких встречах? – Как ты думаешь, сколько мы продержимся?.. – в голосе Левандовски сквозит легкая печаль. Роберт осознаёт, что задает вопрос, на который сам Бог не даст ответа. – А это всё от тебя зависит. Роберт кайфует. Его имя сначала громко объявляют на всю площадь, а потом скандируют и люди в толпе. Левандовски выходит на балкон мюнхенской ратуши, поднимает над головой серебряную «салатницу», обводит глазами фанатов, поздравляющих его клуб с новым трофеем. Улыбка до ушей, сердце бьется быстрее обычного, эмоций через край. Поляка обнимают со всех сторон, он триумфатор, он победитель, он — часть рекордмайстера. Фото, фото, фото, необходимо запечатлеть этот момент на плёнку. Это позабытое чувство величия возвращается к поляку, оно заполняет всё нутро, оно греет. Роберт снова на вершине. Его гордость одерживает верх. Мечта исполнилась... ...но так ли нужна ему эта мечта? Только с Марко Роберт чувствует себя настоящим. Ройс выучил все его эмоции и жесты, все до последнего. – Давай по кофе. – Это действительно ты сейчас говоришь? – Ты думаешь, я не человек? "Жена делает из тебя биоробота," - подразумевает Марко под взглядом и тянется на верхнюю полку кухонной стенки за банкой. Любой каприз исполнится, какой попросите. В следующий раз Ройс сам предлагает кофе. Бодрости им двоим хватает на всю ночь. Уснуть и не проснуться в объятьях друг друга – совсем не их исход. Они каждый раз просыпаются. Каждый раз расстаются. Каждый раз живут дальше, иногда думая о том, что это самое «жить дальше» значит «терпеть до следующего свидания». Высокие слова чужды и одному, и второму, можно вполне обойтись без пафоса. Роберт вспоминает вкус кофе из одной дортмундской квартиры каждый раз, когда Анна подсовывает ему очередной здоровый и "очень вкусный" коктейль, больше напоминающий ведьмино варево. «Надо бы в следующий раз сказать Марко, что он готовит гораздо лучше. Даже несмотря на всю свою бедовость», – думает Роберт, глядя в иллюминатор, когда самолет совершает посадку в баварской столице. Вечером футболисты собираются на масштабном клубном банкете, празднование продолжается, превращаясь из публичного в частное. Левандовски не сильно следит за тем, что творится на сцене, люди произносят много одинаковых слов, смысл которых можно выразить одним предложением: «Вы, ребята, конечно, молодцы, но можете ещё лучше». За их столом постоянно шутят, звучит искренний смех, алкоголь льется рекой. А потом Роберт танцует с Анной под какую-то медленную композицию и опять растворяется в мыслях. Сегодня явно день флэшбэков. Следы их встреч остаются повсюду, и перед приездом Анны Роберту приходится внимательно осматривать квартиру. Кровати идеально заправлены, в кухне ни крошки не валяется, пол в ванной вымыт. О присутствии Марко Ройса в мюнхенском пристанище поляка ничего не говорит, разве что хорошее настроение хозяина квартиры. Марко не может сказать это вслух, но всё и так ясно. Не прогоняй меня, не отпускай меня, не покидай меня. Обоим сложно, неизвестно даже, кому хуже. Огонь в груди ещё горит, а потушить перманентный пожар нет сил. С каждой такой встречей пламя вопреки всем законам природы разгорается всё ярче. Дай только повод, и этот огонь выжжет всё. Это не навечно, это не навсегда, Марко и Роберт прекрасно об этом знают. Они обещают отпустить друг друга в тот момент, когда кто-то из них перегорит. Пока оба стараются об этом не думать. Роберт в одиночестве выходит на улицу, покидая душное помещение банкетного зала. На улице дождь – немного странное завершение праздника длиной в почти сутки. Левандовски дышит полной грудью, прокручивая в памяти все события прошедшего дня. Роберту хорошо. Если рядом был бы кое-кто рыжий и смеющийся, было бы ещё лучше.