Divided

Мои друзья раскусили тебя… Я обернулась, ты подкрадывался. Я позволяю тебе делать это со мной, я же люблю жить в грехе.

Гермиона прошла статую Бориса Бестолкового, находящуюся на пятом этаже замка, откровенно смотря на нее во время своей ходьбы. Даже когда статуя уже не была в поле ее зрения, она повернула голову в ее сторону, чтобы продолжить глядеть на нее. Когда она наконец отвела свой взгляд от статуи, то посмотрела на четвертый портрет слева от нее в пределах видимости. Произнеся пароль,она вошла в Ванную Старост, закрыв за собой дверь. Она словно заглянула сейчас внутрь себя. А теперь в приятном уединении в комнате она спустилась на пол, облокотившись спиной о дверь, и тяжело вздохнула. "Бедный Борис, - думала она, - он не заслуживает таких злых взглядов." Но сейчас она могла смотреть на него только как на представителя мужского пола, а не как на неодушевленный предмет. И эта тема про мужской пол в последнее делала ее жизнь напряженной и утомительной. Гермиона обошла бассейн, который был размером с ванную комнату, с другой стороны обширного помещения. Слабое освещение мерцающих на стене факелов создавало успокаивающую и умиротворяющую атмосферу, но она вдруг почувствовала потребность выпустить наружу все свои обиды на парней в последний раз, надеясь, что избежит таким образом мысли об этом на час или два, позволяя себе насладиться спокойствием. Первый человек, ворвавшийся в ее мысли, был, конечно же, Рон. Он и Гермиона едва обменялись двумя предложениями с тех пор, как она атаковала его импровизированным заклинанием с канарейкой. На самом деле она не винила его за то, что он держал сейчас дистанцию с ней, но у нее постоянно возникало чувство раздражения, что он до сих пор не понимает, почему она так сделала. Хотя сама Гермиона на самом деле тоже не знала, но она была абсолютным новичком относительно понятия "чувства" и взаимоотношений. Ее пугало это, и эти заколдованные птицы, посланные на него, казались в то время единственным способом выразить свои эмоции. У нее бывали раньше увлечения кем−то: Виктор Крам, например, или даже профессор Локхарт на втором курсе, но ее чувства к Рону развивались так медленно и слабо каждый год, что только зрелище его поцелуя с Лавандой дало тяжкое осознание с ее стороны. Если это не было достаточным моральным опустошением, то Гарри со своим чертовым учебником по Зельям определенно был. Она не знала причину своего такого сильного недоверия к его учебнику, но эта книга раздражала ее, и никто вокруг, казалось, не мог подумать иначе. Она считала, что Гарри, по сравнению с окружающими людьми, определенно должен быть особенно осторожным с этим учебником, но он был слишком занят, наслаждаясь своей новой способностью к Зельеварению, чтобы заметить возможную опасность. Еще была теория, что Гермиона завидовала Гарри, находясь в его тени в этом деле, но это было абсолютной чушью, она бы не была на него так зла, если бы он не пользовался так сильно… этим справочником от этого так называемого "Принца". И наконец, был Кормак Маклагген. Он буквально заставлял кожу Гермиона покрываться мурашками из−за всех его соблазнительных хитрых взглядов и тошнотворных фраз, которые он, очевидно, считал невероятно романтичными. Он действительно полагал, что является кем−то особенным, вроде богоподобного Донжуана. Гермиона вздрогнула, чувствуя отвращение к себе при воспоминании о том, что позволила ему поцеловать ее. Если это не был знак о ее потери разума, то она не знала, чем тогда объяснить это. Все тело Гермионы было напряженным и неподвижным, когда она добралась до множества кранов, расположенных на самой дальней стороне ванны. Она не упустила в своих мыслях болезненную иронию, что два ее лучших друга попали в ее выдуманный список популярности, а Драко Малфой нет… на этот раз. Казалось, он получил там постоянное место на протяжении всего проведенного времени в Хогвартсе, но этот год подозрительно оказался исключением. Гермиона слишком хорошо знала теорию Гарри " Малфой − Пожиратель Смерти ", но не особо ей верила по нескольким причинам. У нее просто было предчувствие, что всё не является таким, каким кажется, тоже самое она чувствовала и к книге по Зельям. Перспектива быть в ванне, полной теплой воды, была так близка сейчас, и Гермиона потянулась к одному из кранов. Ее пальцы едва прикоснулись к холодному металлу, как дверь распахнулась, и ее оторванные от жизни мечты разрушились. Исходя из последних событий, Гермиона могла полагать, что новым прибывшим мог быть только мужчина. И она была права. − О, прекрасно, Грязнокровка, − протяжный голос Драко раздался эхом по всей комнате. Гермиона вздрогнула от такой близости его голоса к ней. Комната была очень большой, и она едва заметила звук приближения его шагов, поэтому можно без преувеличения сказать, что его неожиданное появление заставило ее нервно вздрогнуть. Более того, его прерывание ее должного произойти расслабляющего времяпровождения снова занесло его обратно в тот самый список. − Малфой,− она обернулась, − так приятно тебя видеть, − ее голос был пропитан сарказмом, но в этом не было ничего нового, если учесть, что она послала эти слова Драко. Он изогнул светлую бровь: − Как бы только я хотел, чтобы это чувство было взаимным, − протянул он. Это было так типично для Грейнджер, что она была здесь. Все его тело болело; все, чего он сейчас желал, было облегчить напряжение болящих мускул, которое было вызвано данным ему заданием, но, видимо, удача сегодня не была на его стороне. Если подумать, то именно тот факт, что удача не на его стороне, и являлась причиной такого сильного давления на него. У него постоянно было чувство, будто бы за ним наблюдают; быть темной стороной " Избранного " не оправдало его прелестные ожидания, это уж точно. − Тебе нужно уйти, − сказал он ей. − Прощу прощения, это я была здесь первой, − ответила она свысока. − Да, − подтвердил ее слова Драко, − и вот, полюбуйся, стоишь здесь посреди пустой ванной комнаты. Я, например, вообще−то пришел сюда с определенной целью. − Как и я, − Гермиона посмотрела на него сердито, а после отвернулась и снова открывала кран. На самом деле она не имела ни малейшего желания принимать ванну, пока он находится в комнате, поэтому ее действие просто являлось показным. Злость и чувство разочарования взяли верх над Малфоем, и он бросился на нее. Драко схватил ее за запястье и сжал крепко в своей руке, тем самым заставляя ее развернуться к нему и столкнуться с ним лицом к лицу. Это действие слишком сильно напомнило ей пятый курс, когда он и его шайка физически держали ее и членов Отряда Дамблдора, когда Амбридж допрашивала Гарри. Во время воспоминания щеки Гермиона тотчас залились краской, но к ее счастью, Малфой был слишком расстроенным и злым, чтобы заметить это. − Грязнокровки должны уступать Чистокровным, − фыркнул он. − Проваливай. − Повзрослей, Малфой, − проговорила она. У нее на языке вертелся едкий комментарий к этому, когда вдруг это забылось, и у нее перехватило дыхание, когда она по-настоящему посмотрела на Драко. Одна Гермиона знала, что заметила, как вырос Малфой и физически превратился в вполне хорошо выглядящего парня. Ну, " вполне " было преуменьшением, но она не могла ничем помочь ужасным чертам его характера, даже пытаясь изучить его своим взглядом. Боже мой, да она, скорее всего, влюбилась бы в него в одну секунду, если бы он не был таким высокомерным и фанатическим к чистоте крови. Она не позволяла себе сказать кому−нибудь, что начала приглядываться к нему в последнее время, но, в конечном счете, эти наблюдения ограничивались лишь теми, которые привели ее в шок в данный момент. Его платиновые светлые волосы, обычно так дотошно уложенные, сейчас представляли собой растрепанную копну волос, загораживающие его тусклые серые глаза, которые обычно сверкают и горят цветом во время пылкого спора с ней. Сильно выделялись мешки под глазами, и его изящные, аристократические черты лица казались резкими и страшными для взора. Гермиона задалась вопросом, потерял ли он вес. Он определенно выглядел нездорово, и она это точно знала. Также было что−то в том, как он себя представил. Обычно он воплощал собой самообладание и невозмутимость, но сейчас он был каким−то несобранным, стоя перед ней. Его рука, сжимающая запястье Гермионы, слегка дрожала, а близость их тел позволяла Гермионе увидеть, как дергается его щека, будто бы он сейчас кусал ее с внутренней стороны. А его глаза… они боролись за продолжение зрительного контакта с ней. Гермиона была почти готова поклясться, что серая радужная оболочка его глаз менялась в цвете, словно штормовые тучи. Неожиданно Драко прочистил свое горло, и Гермиона немедленно оторвала от него свой взор, только сейчас осознав, как была очевидна ее попытка изучить его. Она готовила себя к следующей его ядовитой фразе или оскорблению. − Что ты делаешь? Слова были ожидаемые, а вот тон − нет. Вместо того, чтобы прозвучать требовательно и находящимся на грани к оскорблению, Драко задал вопрос почти непринужденно. Гермиона прикусила губу, думая, должна ли она втягивать себя в эту проблему и рисковать оказаться причиной его гнева. Она прекрасно знала, что лицо Драко было для нее легко читаемым. Он выглядел смешно и даже напугано. Напугано? Это было единственной эмоцией, которая дала трещину в всегда стойкой маске Драко, но тот самый факт, что на лице Драко изображена именно эта эмоция, куда больше сбивал с толку Гермиону. Ей следовало бы наплевать на него, зная их историю, но она проклята быть сострадательной от природы. − Малфой, ты в… что случилось? Парень насмешливо засмеялся. Он усмехнулся, но звук оказался глухим. − Я? Да у меня все просто превосходно, Грейнджер. И меня не волнует твое сострадание. Гермиона могла сказать, между прочим, что его голос сорвался, а это раскрывает его ложь. Она сопротивлялась желанию закатить глаза и пыталась сохранить спокойствие своему тону, что было очень сложно, так как все ее тело дрожало. Она была довольно сильно встревожена благодаря бесконечно подступающим из ее воображения причинами текущего состояния Драко. − Малфой, я серьезно. Ты не очень хорошо выглядишь. − Ну и что? Я не особо хорошо спал, − зло проговорил Драко тихим голосом, все еще продолжая сжимать запястье Гермионы. − Не только это. Ты выглядишь слабым, и больным, и.. − Гермиона сглотнула, − напуганным. Лицо Драко снова обрело выражение, словно он собирается дать отпор ее комментарию, но она опередила его, не давая ему возможности что−либо сказать. − Малфой, тебе не нужно играть со мной в эти игры. Ты и я прекрасно знаем, что ты не так сильно ненавидишь меня, как пытаешься показать, − взгляд Гермионы упал на запястье, которое он все еще держал. Эти слова были смелыми для нее, возможно, слишком смелыми, но Гермионе это было неважно. Она была выше волнений о том, что Драко подумает о ней, и так было с тех самых пор, как они познакомились. Это было просто смешно, что ее единственный мотив в таком сильном давлении на него был вызван заботой о нем как о человеке или, по крайней мере, о его здоровье. Драко сглотнул. Его взгляд опустился на то же место, куда смотрела Гермиона. Он прекрасно понимал, что она имела в виду только что, но он думал, что эта тема мертва и давно похоронена. Они никогда не обсуждали это с кем− то, не говоря уже о разговоре на эту тему друг с другом. Это было действительно глупостью, Драко даже не потрудился начинать вспоминать, какое именно воспоминание пришло ему в голову в тот момент. Это был пятый год обучения, он и остальные участники Инспекционной Дружины держали членов Отряда Дамблдора в то время, как профессор Амбридж (или как большинство учеников называли ее " Королева Жаб ") допрашивала Поттера. Драко держал Гермиону словно по инструкции: запястья были зажаты позади нее его рукой и палочкой, угрожающе устремленной ей в спину. Некоторое время ему вполне нравилось иметь в своих руках власть над ней с ее грязной кровью, но затем ее смелая решительность заставила ее вырываться; у нее не вышло, но вызвало слабое и страдальческое хныканье. Не было ничего естественного в реакции Драко. Он должен был увеличить давление палочкой, тем самым вызывая у нее большую боль, но сделал совершенно обратное. Он ослабил свою хватку ее запястий и сменил направление своей палочки, пока он успокаивающе гладил ее по спине некоторое время, убирая свою палочку снова с еще меньшим давлением, чем раньше. Их соперничество в школе казалось чем−то более серьезным в этот момент. Драко вдруг осознал, что если бы Амбридж сделала разрыв между Слизерином и остальной частью учеников еще более глубоким, напоминая войну, и, по идеи, увеличив тем самым степень ненависти Драко к ней, он, скорее всего, будет бороться вместе с ней, а не против нее. А сейчас он жил по неприятному для него сценарию жизни. Не было ничего, что она могла бы сказать или сделать, что помогло бы ему. Не то, чтобы он хотел от нее какую−нибудь помощь. Просто это было шансом показать ей, что он не такой ужасный, как и она, и ее грязная кровь. Несмотря на это, в Драко была маленькая часть, которая жаждала разрыдаться и рассказать ей все. Это было так соблазнительно, но пропасть между ними, даже когда они так близко стоят к друг другу, была слишком очевидной, чтобы он смог ее сейчас игнорировать. Он уже не видел в ней ученицу одной школы, которой она была раньше для него, он видел в ней сейчас воплощение легкости, доброты, чистоты − и ко всем этим вещам он не относился, находясь в тенях и воплощая тьму. И снова нельзя было смыть эти границы. Слишком поздно. Драко сделал свой выбор, и этот выбор делал Гермиону его врагом. − Я просто хочу принять чертову ванну, Грейнджер, − сказал Драко медленно. И он действительно хотел этого; он не думал, что на протяжении последних месяцев было время, когда стресс не являлся главной частью его дня. Он не может вспомнить время, когда он смеялся или, если на то пошло, даже когда улыбался. Он завидовал девушке, стоящей напротив него, которая думала, что ее напряженное состояние достигло высшей точки, потому что ее глупая влюбленность оказалось невзаимной. Это было слишком жалким и детским по сравнению с его проблемами, которые фактически разрушили его детство в мгновение ока. Если бы он только знал раньше, во что ввязывается... Если бы он только не был так ослеплен своей гордостью и осознал это... Если бы только... − Драко? Использование Гермионой его имени имело достаточно сильный эффект, чтобы вернуть его из своих мыслей обратно в настоящее. Она действительно была очень сильно взволнована его состоянием сейчас. Его серые глаза потускнели и стали пустыми и полными слез, и он как−то побледнел еще сильнее обычного в течение нескольких секунд. − Что? − наконец сказал он, сузив глаза. − Скажи мне, что происходит, − тихо проговорила она. Интуиция подсказала ей, что не время затевать глупый спор относительно его вторжении во время ее принятия ванны. Это было слишком серьезно и касалось именно его. − Я не могу, − ответил Драко дрожащем голосом. Он выглядел таким уязвимым и хрупким, что Гермиона даже захотела заключить его в свои объятья и предложить ему помощь и физическую, и моральною, но она сопротивлялась этому желанию. Он по−прежнему был чистокровным ублюдком, ставившим себя выше других, Драко Малфоем, и, наконец, он не является ее другом. − Просто проваливай, − приказал Драко сердито, сопровождая слова взмахом свободной руки в воздухе. − Я уйду, если ты уберешь от меня свои руки, − возразила Гермиона, пытаясь рывком освободиться. Она должна понимать, предлагая ему свое утешение, что это будет пустой тратой времени, ведь в Драко всегда руководили гордость и поиск собственной выгоды. Чем больше она боролась с ним, тем сильнее, казалось, Драко сжимал ее руку. Сам блондин не понимал, зачем он это делает, если так желает остаться в одиночестве. Возможно, он это делал, потому что в глубине души видел в Гермионе путь к спасению. Его единственный шанс на свободу. Может, это было просто его отчаянье или его усталые глаза обманывают его, но в первый раз Драко начал замечать, какой же привлекательной она стала с годами. Он всегда был ослеплен ненавистью к ней и к ее крови, поэтому он действительно никогда не смотрел на нее как сейчас. Густые волосы, больше невьющиеся и непохожие на живую изгородь, свободно ниспадали по ее плечам мягкими волнами каштанового цвета, обрамляя лицо формой сердца с гладкой кожей кремового цвета. Ее глубокие глаза цвета темного шоколада смотрели на него так любопытно и невинно, первый раз не надоедая ему ненавистью и раздражительностью, а ее розовые губы были слегка приоткрыты из—за ненужного беспокойства о нем. Конечно, Гермиона не относилась к тем, кого Драко считал захватывающим дух красавицами, но он находил в ней что−то, что было вполне очаровательным, и, казалось, он не может оторвать свой взгляд от этого. Все в его разуме кричало ему, чтобы он вспомнил, кем она являлась, но он по−прежнему не мог оторваться от этих карих глаз, в которых, как он вскоре выяснил, были маленькие янтарные крапинки. Она казалась такой светлой и ангельской, единственным лучом надежды, попавшим в жизнь Драко. Считать ее такой было знаком, что он официально опустился на самое дно. Он пал ниже уровня Грязнокровки в социальной лестнице, что означало его потерю маленькой части его достоинства. И этим он будет оправдывать свой следующий шаг благодаря своей неосмотрительности. В тот момент Драко даже не понимал, что за мысли приходили в его запутанный разум. Казалось, всем, что существовало в мире, являлась Гермиона, и Драко вдруг осознал, что уничтожает расстояние между ними и покрывает ее нежные и невинные губы своими порочными и испорченными, словно надеясь, что сможет утонуть в ее храбрости и пламени и вернуть потерянную невинность, делая это. Ее губы были мягкими, влажными и на вкус такими же сладкими, какими они ему и казались на вид. Было так приятно почувствовать что−то положительное снова, что−то, не основывавшееся на убийстве и страдание. Гермиона сначала никак не отреагировала, но очень скоро ее тело одержало победу над разумом, и она ответила с большой силой и энтузиазмом, чем имел поцелуй Драко. Чувство отвечающих губ Гермионы зажгло огонь внутри него, но в то же время по телу пробежала спокойная пульсация с чувством общения с ней, принесенным их поцелуем. Драко почувствовал себя более живым, чем чувствовал на протяжении месяцев. Гермиона охотно тонула в его прикосновениях и поцелуе. Она была даже шокирована, что не оттолкнула его, но после тоски по Рону и каждодневных зрелищ его поцелуев с Лавандой на протяжении столького времени, было хорошо осознать свое крушение. Возможно, этот поцелуй предназначен для обоих сторон в качестве бессмысленного способа почувствовать себя лучше, но Гермиона бы соврала, если бы сказала, что было нечто особенное в нем. Чувствовать поцелуй Драко было таким запретным, но Гермиона, казалось, не могла насытиться. Он был таким захватывающе волнительным и полным греха, и ей нравилось это. Гермиона запустила свои пальцы в волосы Драко так сильно, словно напряжение внутри себя она уже не могла держать в себе. Он прикусил ее нижнюю губу, заставляя ее задыхаться. Драко воспользовался этой возможностью, чтобы углубить поцелуй, совмещая их светлую и темную ауры в серую спираль эмоций. В таком соединении не было ни добра и зла или любви и ненависти. Не было никакого разрыва между ними. Они были едины. К сожалению, поцелуй не продолжался достаточно долго. Разум Драко был поглощен туманной тьмой, и все внутри него осело и стало ватным снова, когда она отстранилась. Драко уперся своим лбом в лоб Гермионы, слегка задыхаясь. Некоторое время они стояли в молчании, упиваясь друг другом, в то время, как оба размышляли над своими мотивами таких действий. Пальцы Гермионы сейчас держали болящие плечи Драко, а рука Малфоя по−прежнему свободно обхватывала ее тело. Эта позиция была слишком близкой для каждого, чтобы чувствовать себя комфортно в таких условиях, но Драко повзрослел сильнее, чем ему вообще было предназначено. Да, он знал, что гордости и статусу крови пора взять вверх над ситуацией, но не в этот момент. Ему было это необходимо - почувствовать кого−то так близко, почувствовать себя снова в какой−то степени человеком. А эта непредусмотрительность... что ж, Драко был чертовски рад, что не позволил своим предубеждениям против Гермионы контролировать ситуацию. Ему было очень интересно, почему она не ударила или заколдовала его, но сейчас действительно было не время это узнавать, потому что Гермиона была точно такой же упрямой, как и он сам, когда дело касалось гордости. − Малфой… − выдохнула она. − Тсс, − прошептал Драко. Он слегка прикоснулся своими губами к ее лбу и закрыл глаза, надежно запирая это ощущение и воспоминание в своей памяти. Ему был нужен момент, как этот, чтобы продержаться, когда его задание снова стало для него слишком сложным. Гермиона слегка сморщила свой нос, когда коже стало щекотно от его дыхания, но ничего не сказала. Она лишь слушала стабильные удары своего сердца, пока чувствовала теплоту его порочного дыхания. − Спасибо, Гермиона, − сказал он загадочно. − Это было очень особенный момент. Все его отношение к ней сейчас было таким нежным и искренним, что Гермиона не могла поверить, что под слоем высокомерных предубеждений и показной смелости был настоящий человек. − Скажи мне, что происходит? − спросила Гермиона, создавая зрительный контакт с его серыми глазами и пытаясь сохранить его как можно дольше. Она вздрогнула в приятном ощущении, когда он изящным движением провел по щеке кончиками пальцев. Возможно, в первый раз Драко закрыл глаза на то, что Гермиона является Грязнокровкой. И это ужаснуло его. Он резко отстранил свою руку от нее и встряхнул головой, зная, что ценой каждого слова будет являться деревянный ящик, называемый гробом. − Просто уйди, − сказал он, но с меньшим ядом в голосе, чем раньше. − Я хочу принять ванну, − он развернулся на каблуках ботинок в обратную сторону, но Гермиона догнала его и схватила за левую руку. − Я не уйду, пока не расскажешь мне. − Нет! − закричал он, внезапно охваченной паникой, что может раскрыться его самый большой секрет, так еще и правой рукой Поттера. Ни за что. − Я не позволю тебе иметь такой контроль надо мной, Грейнджер. Я не могу, − он так сильно дрожал сейчас, что был почти уверен, что он находиться на грани психического расстройства. − Я не пытаюсь контролировать... − Нет, ты пытаешься, − обвинил ее Драко, короткий момент сострадания и единства сейчас уже был позади них. У него был момент слабости и сейчас ему необходимо снова сосредоточиться. − Знания − это сила, а сила − это контроль, Грейнджер, и я не хочу, чтобы ты помыкала мной, когда мы такие разные... − он закрыл свой рот, понимая, что сказал слишком многое. Гермиона с настойчивостью в взгляде посмотрела на него: − Разные в чем, Малфой? − Ни в чем, − зло ответил Драко. Он пытался стряхнуть ее руку, но она держала с силой, не зная, чувствовать себя испуганной или злой. В конце концов, она сконцентрировалась на этих чувствах одновременно. − Отстань от меня, Грязнокровка, − прорычал Драко. Использование этого унизительного прозвища дало больше результата в его стараниях отвязаться от Гермионы, чем обычная злоба. Он воззвал к остаткам своей силы и резко высвободил свою верхнюю часть тела от ее рук. Его мускулы кричали на него после внезапного резкого движения, но главным было беспокойство Драко — что скажет Гермиона о его руке. Все было прекрасно перед тем, как ее ногти не прошлись по всей длине его предплечья, когда он развернулся, тем самым, задирая свой рукав. Было слышно порывистое дыхание Гермионы, а затем лишь тяжелое молчание. Он повернулся к ней спиной, но его глаза были широко раскрыты и полны безумия, а дыхание участилось и боролось с подступающей паникой. − О, Годрик, - произнесла Гермиона тихо. Она споткнулась, пятясь назад, и в конечном счете ударилась спиной о позади стоящую каменную стену. Она быстро трясла головой из стороны в сторону в неверии. Внутренняя сторона руки Драко больше не была для нее видимой, но мысленное изображение этого все еще четко стояло перед ее глазами: там, на его клейменной фарфоровой коже, была отвратительная Темная Метка. Драко кусал кожу внутренней стороны щеки. Он знал, что может заставить Гермиону забыть об этом заклинанием Обливейт и все будет кончено, но какая-то часть в нем, полная надежды, создавала чувство, что она не будет слепа относительно взаимосвязи между татуировкой и его опустошенным выражением лица. Он быстро прогнал эту мысль, зная, что больше не может подвергать риску свою неприкосновенность, моля о помощи Грязнокровку, и неважно, является ли она самой умной колдуньей своего возраста или нет. Он стремительно направился прямиком к стене, держа в руках палочку, собираясь использовать заклинание по стиранию памяти, но Гермиона быстро подбежала к выходу из ванной комнаты. — Грейнджер, вернись! - приказал он, внутренне съежившись от мысли, каким беспокойным был его голос. Девушка лишь снова встряхнула своей головой, впервые не в состоянии подобрать нужные слова. Откровенно говоря, Драко на самом деле не понимал, что ее шок вызван теорией Поттера о принадлежности Драко к Пожирателям Смерти, начавшаяся в начале учебного года. Гермиона в последний раз подняла на него глаза со смущенным выражением лица перед тем, как выйти из комнаты и позволить двери с шумом захлопнуться. Драко, наконец, заполучил желаемое - остаться в одиночестве, но в каком-то смысле ему на душе от этого стало хуже, чем было раньше. Даже когда ванна наполнилась, и он опустился в шелковистую воду, было чувство, словно его мускулы надолго связались в узел и прекратили работать. Драко развернулся так, что его грудь упиралась в стенку ванны, а голову положил на свои руки, которые находились на полу, где не так давно стоял он с Гермионой. Темная Метка слишком сильно выделялась на его бледной коже и грозно сверкала на Драко. И сейчас, когда она у него была, он словно был под постоянным наблюдением. Для него не могла больше существовать свобода. Он был в ловушке, даже находясь в Хогвартсе, в месте, где, по идеи, он должен был быть в безопасности. Это было просто смешно, уж слишком смешно, что единственного человека, способного защитить его, Драко должен уничтожить раз и навсегда. Драко даже не осознавал, что пузырь его ярости, растущий внутри него, живет независимой жизнью от его разума. Он ударил кулаком по полу, звук удара был оглушительным, но Драко вряд ли слышал его. Он продолжал делать то, что Малфои безоговорочно учили его не делать, и окончательно терял свое самообладание. Маленький напуганный мальчишка, думавший, что с ним все покончено, обрел дар речи, и Драко взвыл от боли, обретающей свою форму благодаря и физическим, и эмоциональным, и психологическим источникам. Он закрыл лицо руками в то время, как его тело безвольно повисло в теплой воде, отчасти жалея, что он не может просто опуститься на дно и больше никогда не всплывать. А затем наконец-то слезы показались в его глазах, и Драко начал кричать, выплескивая все эмоции наружу, которые он носил в себе на протяжении месяцев. Он понимал, что этим делу не поможешь, но ему было плевать. Он просто хотел продолжать кричать и плакать, пока он не почувствует, что внутреннее спокойствие заполнило собой стресс. Но у него это не получалось. Он боролся в проигранной битве, но продолжал плакать независимо от этого. Ранее несколькими минутами, Гермиона готовилась рассказать Гарри, что он был абсолютно прав насчет Малфоя и что тот был тем предателем, который чуть не убил Кэти Белл. Она считала Драко бесчувственным, неспособным ни к капли сожаления о совершении того нападения. Она думала, что все Пожиратели Смерти мертвы внутри, раз выполняют такие задания, но Драко доказывал ей обратное прямо сейчас. Его рыдания звучали как крики раненого животного, беспомощного ребенка, и весь его разбитый вид сказал ей достаточно, чтобы определить, что он жертва всего этого. Он мог определять истину и обладал тонким эмоциональным миром, а это значит, что он все еще может быть спасенным.