Вспышка

      Снова и снова я падаю, чтобы вновь подняться. Меня повергают наземь, мой дух уже почти не держится в теле, а мой разум ликует оттого, что меня запомнят, обязательно запомнят навечно. Но всякий раз, когда мне уже чудится, что этот вздох будет последним, ржавая пыль забивает горло и легкие, через болезненный спазматический кашель заставляя собраться с силами, разлепить веки, и как бы ни было трудно, встать на ноги и с честью встретить новые испытания.       Сколько раз я умирал? Признаться, я и сам уже сбился со счета. Смерть настигала меня, шла по пятам… так близко, что я кожей ощущал ее дыхание и ее цепкие пальцы, тянущиеся ко мне, но не могущие схватить. Каждый раз, когда она готова была кровью вписать мое имя в память живущих, по какому-то, порой просто невероятному, стечению обстоятельств ее руки соскальзывали, скрюченные от бессильной злости.       У меня не было времени остановиться и хоть ненадолго задуматься, когда все пошло не так? И почему, мимоходом оглядываясь назад, я только больше убеждаюсь – Дорога Ярости уготовала для меня что-то особенное, что-то непостижимое даже для Несмертного Джо? Самое четкое осознание, нет, подобное вспышке ядерного взрыва озарение пришло, когда я увидел вывороченный из покореженного металла двигатель в руках Риктуса. Раскаленное, клокочущее, харкающее воспламененным топливом сердце машины. Именно это я чувствовал в тот момент в своей грудной клетке за ребрами. Дорога Ярости хлеще любого наркотика заставила мою кровь кипеть в жилах. Я не осознавал, но чувствовал и предвкушал что-то великолепное, чему даже не мог подобрать название. Меня запомнят. Каждая песчинка в этой бескрайней пустыне запомнит безумного Накса. Я стану героем Дороги Ярости.       «Запомни меня», – как заклинание, твердил я, уже почти уверившись в том, что избран, что сам стал Несмертным.       Это был поистине замечательный день. Великолепный триумф. Сама пустыня и ржавые скалы замерли, пораженные зрелищем. Теперь-то я был совершенно уверен, что мертв, и что это был славный конец моей жизни.       Черная пустота. Безвременье без боли и почти без чувств. Вот, значит, куда попадают павшие воины? Но мне вовсе не хотелось обретать покой. Вся моя сущность воспротивилась этому, я рванулся, ища выход и чувствуя, как с каждой секундой меня все больше охватывает безумие.       Мой бунтующий дух жаждал вернуться на Дорогу Ярости и подставить лицо иссушающему солнцу и бьющему наотмашь горячему ветру. Хотелось полной грудью, до боли в легких, вдохнуть сухой и жаркий, пропахший железом, соляркой и выхлопами воздух. Снова ощущать едкий вкус топлива, скрипящую на зубах пыль и мощную вибрацию перегретого, работающего на пределе двигателя.       Я надрывно закричал в ватную, глушащую звуки пустоту, но никто не слышал меня. Я знал, что никто не придет, но продолжал надсаживаться, как будто это могло помочь мне вырваться из холодных объятий поглотившей меня черноты.       Безумие. Темное, кромешное… неудержимое. Оно обрушилось на меня, придавая сил, но вокруг не было ничего, что я мог бы крушить и ломать. Вот тогда-то меня и окатил ледяной волной страх. Неужели я подхватил что-то через кровь, когда ко мне прицепили тушу? Я видел его в деле – настоящее чудовище. Трудно забыть этот дикий блуждающий взгляд, когда он возвращался от Оружейника с головы до пят в крови, а на самом ни царапины. Неужели благодаря его крови я и сам стал таким? Что-то клокочущее, бьющееся внутри меня подсказало – стал.       Я завыл диким зверем, попавшимся в капкан и готовым жрать самого себя ради того, чтобы вырваться на волю. Свобода, дарованная идущим Дорогой Ярости, стоит того, чтобы многим ради нее пожертвовать. Кто-то отдает за нее свои жизни, кто-то лишает себя надежды, как Макс, Фуриоса отделалась всего лишь рукой. Я чувствовал, что и для меня Дорога Ярости уже давно заготовила цену, она забрала мой рассудок.       Я задыхался в этой пустоте, где мне было не место, пока не понял, что в груди и правда засел тугой горячий ком. Еще бесконечно долго я пытался вдохнуть, и титаническим усилием у меня это получилось. Колючий воздух ранил легкие, но это я продолжал давиться им, ничего не видящим взглядом уставившись в небо. Я хрипел и кашлял, корчась на песке, пока не почувствовал на щеке твердую руку, за которую постарался ухватиться, чтобы наваждение не пропало.       Что-то холодное заструилось по моим спекшимся губам, причиняя боль. Жесткая металлическая резьба на горлышке фляги надавила на нижнюю, и я застонал. А потом… фляга надо мной булькнула и исчезла, а губ коснулся чужой рот. Наглый и властный, заставляющий уступить, и, как только я сдался, по прилипшему к нёбу языку в пересохшую глотку хлынула вода. Сперва я давился, но потом все-таки получилось сглотнуть. Я пил и пил, с жадностью до последней капли слизывая с чужих губ живительную влагу. Чужие руки умыли меня из той же фляги, и мои глаза, наконец, обрели способность хоть что-то различать на фоне темного неба.       Меньше всего я ожидал, что это будет он. Скорее, Джо вернулся бы с того света, чем Макс станет возиться с тем, кто уже не жилец. И все-таки это был он. Макс неловко пытался позаботиться обо мне, удобнее устроить на собственной куртке, промыть ссадины, чтобы в них не запеклась пыль. А мне хотелось, чтобы он еще раз поцеловал меня, и от этого тело горело, как в лихорадке.       – Чего улыбаешься? – спросил мужчина, тронув уголок моего рта, чтобы смахнуть капельку воды.       – Ты и я, – не без труда вымолвил я, ища рукой его ворот, чтобы схватиться и потянуть к себе. – Мы теперь связаны.       Макс внимательно заглянул мне в глаза, сверяя размер зрачков. Решил, видимо, что я сильно ударился головой, но я-то знал, что все именно так, как должно быть, и только немного удивлялся, как не понял этого раньше, когда мы только смешали нашу кровь. Какую-нибудь другую тушу удар бы хватил, окажись она на моем капоте во время погони и битвы, но только не Макса. У меня просто не было времени обратить внимание на то, что прилив свежей крови – его крови – успокаивает меня, делает более собранным, а вовсе не наоборот.       Глупо отрицать, что уже тогда мы делили на двоих одно безумие. Макс почти не говорил о себе, но меня не покидало чувство, будто я хорошо узнал его за эти дни. А теперь я был совершенно уверен, что он нуждается во мне так же, как я в нем. Иначе он бы не пришел, а я бы не дождался. Наверное, оттого и было так легко и естественно рывком притянуть его к себе ближе и найти губами его губы, обветренные и все еще имеющие вкус воды, которую мы пили.       Зеленая звездочка зажглась в черном небе и медленно устремилась вниз, чтобы погаснуть в ржавой пыли. Всего лишь далекая точка сигнальной ракеты, которая почему-то привлекла внимание склонившегося надо мной мужчины. Я мог бы только гадать, о чем он думал в эти мгновенья, если бы Макс не озвучил свои мысли: «Ты вспышка, – пространно сказал он, но чего еще ждать от безумца? – Вспышка, озарившая мою беспросветную ночь».