1 апреля, 2066 год Земля, Восточная Азия, где-то очень и очень далеко от цивилизации
Знамения появились в четверг, после обеденного перерыва. Лу Хань заметил их первым и тут же настрочил сообщение другу. Минсок ответил через десять минут, когда Хань уже пялился в доску, пытаясь разобрать, на каком языке говорит учитель Ян. Это был урок истории, но проводили его отчего-то на латыни. По крайней мере, так показалось Ханю. Уже после он понял, что это было второе знамение. Третье — кровь, пошедшая из глаз у всех новорожденных округа, — случилось в полночь. Лу Хань узнал об этом из утренних новостей. Мать всегда включала телевизор, когда собирала своим мужчинам ланч-боксы. Лу Хань завалился на стул и потянулся было за хлопьями, когда диктор центрального канала вдруг заговорила об их деревеньке. Лу Хань замер, пальцами впиваясь в пустоту. Хватило двух фраз, произнесенных механическим голосом бионика, чтобы понять — это Явление. — Ма-а-ам, а давай вы не поедете к бабушке? — хрипло протянул Лу Хань и прижал ладонь к столу. Мать оторвалась от экрана и посмотрела на него. — Не получится, котик. — Но ты же слышала, это Явление. Да еще и в нашем округе. Ты помнишь, что случилось в прошлом году в Шанхае? — Это был особый случай. Двойное Пришествие. Ангелы редко падают парами, — мать пожала плечами; на ее тонких, оттененных вечными чернилами цвета фуксии губах распустилась улыбка: нежная и успокаивающая. — Гроза, град, порывы ветра до пятидесяти метров в секунду — максимум, что нас может ждать. — Мам, но это двести километров… — Ничего, ты уже взрослый. Два дня сможешь прожить без нас. Лу Хань поджал губы и, откинувшись на спинку стула, сложил руки на груди. — А если он явится посреди нашей гостиной? — Ничего не случится. Он же ангел. — Падший. — Все равно ангел. За всю историю не было ни единого случая агрессии со стороны небожителей. Человек скорее нападет на них, чем они — на человека. Факты были на стороне матери, но Лу Хань не мог справиться со страхом. Хотя они с Минсоком и ждали случая увидеть Явление три года, это не делало затею разумной. Лу Хань искал официальную («Родители остались дома, ничего не могу поделать!») причину, чтобы не тащиться с Минсоком на ферму старика Сона, но мать только что лишила его оной. Она закрыла коробку и протянула ее Лу Ханю. — Я приготовлю рулеты и пирог. Этого должно хватить, — она обошла стол и потрепала Лу Ханя по нечесаной макушке. Лу Хань насупился сильнее. — Эй, тебе семнадцать, герой. В твоем возрасте мальчишки мечтают остаться дома одни. — Только не тогда, когда в них может прилететь ангелом. Мать рассмеялась и, развязывая фартук, пошла к двери, чтобы позвать отца завтракать.***
— Давай оставим камеру, она все запишет, а завтра мы за ней вернемся? — шипел Лу Хань, пробираясь через полутораметровые бурьяны к красному амбару. Он стоял посреди заброшенного поля, и лучи закатного солнца золотили крытую алюминием крышку. Амбар был целехонек, хоть двери и стояли открытыми. Выносить оттуда было нечего. На горизонте вспыхнула и погасла зарница. Четвертая за последние пять минут. Лу Хань считал. Ему не нравилось, когда средь бела дня, с чистого неба начинают сыпать молнии. Они ему и в плохую погоду, под гром и ливень, не особо-то по душе были, но сегодня… сегодня они заставляли его потеть как проклятого и дергаться каждый раз, когда ветер шелестел травой слева от него. — Господи, да успокойся ты, — Минсок обернулся через плечо, чтобы посмотреть на Лу Хань. Тот скорчил страшную рожу. Мин заржал. — Не вижу ничего плохого в том, чтобы немного поволноваться. Все же, это тебе не поход в горы с одним на двоих спальным мешком и без гребаного навигатора. — Ой, было весело! — Тебе. Ты спал в мешке. А меня сожрали комары. — Как для съеденного насекомыми ты слишком много болтаешь. — Заткнись. — Это у тебя рот не закрывается. — Иди к черту. Лу Хань обогнал Минсока и выбрался из травы на присыпанную скрипучим гравием площадку перед воротами амбара. Дверь была открыта, изнутри лилась кофейная темнота. Лу Хань подождал, когда друг поравняется с ним, и спросил: — Уверен, что мы все еще этого хотим? — Уверен, — Минсок сжал его плечо. — Это плохая идея. — Естественно: она была твоей, — Минсок улыбнулся, а у Лу Ханя свело живот. Он схватился за него и пару раз глубоко вдохнул. — Не дрейфь. Я же рядом. — Ты человек, а там, мать его, будет ангел. Самый что ни на есть настоящий. — Ангелы не убивают людей. — Тогда почему их держат в закрытых пансионатах? — Их оберегают от людей, идиотина. Лу Хань сморщил нос, шмыгнул и повернул голову к двери. Всмотрелся в темноту, но та была пустая, как дырявое ведро. Он сделал пару шагов ей навстречу, и темнота отступила. Она стала прозрачной, как разведенный водой коньяк, и Лу Хань переступил порог амбара. Огляделся по сторонам. Пусто, как Минсок и говорил. Сквозь щели в досках пробивался слабый свет, окна была закрашены черной краской. Лу Хань не знал, кто и зачем это сделал, но находиться здесь было неприятно. — И где мы спрячемся? — В том конце, видишь, брезент свален? Вот там можно спрятаться. Места хватит, я проверял. Лу Хань присмотрелся, но дальний конец амбара утопал во мраке. Пришлось поверить другу на слово. — Идем, гроза приближается. Лу Хань кивнул. Он кожей чувствовал, как меняется состав воздуха, как все вокруг электризуется. Волосы на руках и затылке приподнялись. Лу Хань потер нос и дерганым шагом пошел через амбар, к сгустку темноты, который Минсок обозвал брезентом. Друг не соврал. Лу Хань опустился на корточки и под вой поднявшегося ветра заглянул под тяжелый черный брезент. Между ним и стеной образовалось нечто вроде небольшой пещерки, где, при желании и с завидной гибкостью, могли поместиться двое парней. Лу Хань зыркнул на друга, сжал губы в тонкую полосу и нырнул под навес. Минсок, недолго думая, шлепнул его по заднице. Лу Хань воздержался от комментариев, но когда друг полез за ним, хорошенько его лягнул. Минсок зашипел, но от слов тоже отказался. В брезенте были проделаны небольшие отверстия. Их хватало, чтобы видеть центр амбара и дверь. Ветер усиливался. Алюминиевые листы на крыше гремели. В стену за спиной что-то раз за разом ударяло. Лу Хань понадеялся, что амбар выдержит. Оказаться в одной могиле с Минсоком он не хотел. Мир за открытой дверью накрыла мгла. Из сизой она превратилась в чернильно-фиолетовую, а затем пришла тьма. Молнии били все чаще и чаще. Их голубоватый свет заливал порог, жидким туманом сочился в щели между досками. Лу Хань потел и дрожал, с трудом сглатывал и ненавидел себя за тупость. Как можно в здравом уме хотеть такого? Минсок нашел его руку, сжал концы пальцев. Ладони у него были мокрые и холодные. Он слегка дрожал, а вот Лу Ханя колотило так, что брезент рядом с ним вибрировал. — Он ничего нам не сделает, — прошептал Минсок. Звучало неубедительно. Хотя бы потому, что в голосе друга не было уверенности. — Он, может, и нет, а вот ветер — очень даже да. Если нас завалит, я… Лу Хань не успел договорить: из пола ударила молния. Треск электричества на секунду стер прочие звуки. Лу Хань замер. Воздух, казалось, затвердел, а затем рассыпался ледяной крошкой. Тишина разрывала изнутри. Лу Хань моргнул, и свет померк окончательно. Он пришел. Лу Хань сотни раз видел фильмы о Явлении, смотрел на уроках истории документальные передачи, на школьных собраниях встречался со Свидетелями, но ничто не могло сравниться с тем, что он видел сейчас, собственными глазами. С тем, что он чувствовал каждой клеткой своего тела. Это напоминало прыжок с высоты в ледяную воду. Тонкая корка льда разбивается, и безбрежная боль, сравнимая с экстазом, захлестывает, заглатывает целиком. Лу Хань зажмурился, вжал голову в плечи, и тьма отпустила, отступила, рассеялась, снова обретая очертания брезента и теней по углам. Минсок крепче сжал руку Лу Ханя, и тот, вздрогнув, словно его укусил муравей, открыл глаза. Он не видел лица друга, но все равно на него смотрел. Смотреть перед собой он боялся. Снова поднялся ветер, но на этот раз он принес с собой запах прошедшего в отдалении дождя и тяжелые шаги человеческих ног. Их было много: Лу Хань не мог сосчитать на слух. Они двигались быстро и явно старались не шуметь, но то ли у Лу Ханя слух обострился, то ли у них не особо получалось. Минсок тоже услышал их и так сильно сжал руку Ханя, что в мизинце щелкнул сустав. Лу Хань беззвучно охнул, а Минсок уже прижимал его голову к земле. Хань повернул ее набок, щекой прислонился к полу и дышал через рот. Пыль жгла глотку, но зато он не чихнет в самый неподходящий момент. В том месте, где лежал Хань, нижний край брезента чуть приподнимался, образуя достаточно широкую щель. Лу Хань уверил себя, что увидеть его в темноте, да еще и с такого расстояния невозможно, и немного успокоился. Другого выбора у него не было. Орать от ужаса было хуже. Ветер ворвался в распахнутую дверь, усиливая звуки и дрожь в стиснутых Минсоком пальцах. Лу Хань сжал зубы и, проморгавшись от пыли, которая облепила ресницы, взглядом скользнул по полу у себя перед носом. Замер на секунду, набираясь смелости, и поднял глаза выше. Он стоял на одном колене, опустив голову. Бледная кожа светилась. На ней, словно выжженный по дереву узор, виднелись татуировки. Лу Хань не знал, насколько это определение верно, потому что о тату-салонах на небесах раньше не слышал. Крылья у Падшего были сложены. Перья гладкие, глянцево-черные. На кончиках они дымились, словно горели изнутри. Волосы у ангела тоже были черными; над головой медленно, фрагментами мозаики, распадался нимб. Лу Хань в жизни не видел ничего подобного. Ни один документальный фильм не показывал этого. Он был не готов, и сердце только что это заметило, переставая биться. Лу Хань моргнул: раз, другой, третий, и перевел взгляд на Минсока. Тот оторопело смотрел перед собой; рот открыт, губы в полумраке кажутся сахарно-синими. Лу Хань перевел дух, и тут увидел их. Тени, возникшие на пороге амбара. Падший сидел к ним в пол-оборота: обнаженный и уязвимый. Лу Хань знал, что встречающие одеваются презентабельно, но никогда не думал, что они выглядят как криминальные субъекты. Он нервно сглотнул слюну, что на вкус напоминала асфальт, облизнул губы и на сантиметр ближе подполз к краю брезента. Сердце колотилось как вода, бьющая через край раковины, но любопытство было сильнее. Двое ребят в черных, с иголочки, костюмах скользнули в дверь и встали у стены. В руках они держали короткие трости. Пальцы, стянутые перчатками, обвивали набалдашники как пауки — кокон с мухой. Еще двое вошли в ангар и еще двое — остались за дверью. Их спины напоминали мраморные надгробия. Лу Хань зажмурился; виски сдавило. Боль взялась из ниоткуда и быстро ширилась, расползалась по телу. Теперь уже Лу Хань сжимал потную ладонь Минсока, но тот этого, казалось, не замечал. Он видел лишь ангела и две тени в дорогих костюмах, которые приближались к нему уверенным, размеренным шагом. Их движения выказывали профессионалов, но только не в области дипломатии. В руках они держали такие же трости, как и те, что остались у двери, только набалдашники отливали алым. Камень был странным, словно живым. Казалось, он впитывает тепло ладони, что его накрывала. Но стоило расстоянию между людьми и Падшим сократиться, как алая пульсация прекратилась. Камень потемнел, а люди замерли. Переглянулись. На лицах читалось недоумение с оттенком изумления. — Не той наживкой ловите крупную рыбу, — Падший поднял голову, выпрямил спину, но на пришедших за ним людей не смотрел. — Ангелам опасно находиться на земле, — заговорил один из них. — Ангелам опасно доверять людям с оружием, — Падший поднялся. Его крылья растаяли наполовину. Черный туман вился у ног гадюками. Ангел расправил плечи, и татуировки стали четче, темнее, словно впитали в себя часть амбарного полумрака. Теперь Падший стоял к брезенту спиной, и Лу Хань не мог видеть его лица, хотя очень хотел. Он дышал через раз и вслушивался в каждое слово. Подташнивало, а из-под мышек, по рукам, щекоча, тек пот. Один из мужчин открыл рот, чтобы возразить — это было написано на его удлиненном лице, — но ангел не был любителем долгих разговоров. Крылья его встрепенулись, и Лу Ханя накрыла черная тень. Он зажмурился и дернулся, когда кто-то из людей завизжал. Минсок издал приглушенный звук и вжался в Ханя так, что у того перехватило дух. Лу Хань кулаком заткнул себе рот, потому что с каждым новым криком — резким поначалу и хриплым, булькающим под конец — содержимое желудка все ближе и ближе подкатывало к горлу. Хотелось закрыть уши, удариться лбом о землю и заорать от ужаса, но инстинкты были сильнее и не давали наделать глупостей. Лу Ханю казалось, прошла вечность, прежде чем все кончилось. Он не открыл глаз, не поднял голову и дышал, изо всех сил впиваясь в кулак зубами. В ушах звенело, в висках стучал деревянный молоточек — пульс, — а в носу чесалось от пыли. Лу Хань зажал его и беззвучно чихнул. Минсок дернулся и задел край брезента. Тот сдвинулся на пару сантиметров вперед. Время остановилось. Лу Хань слышал, как отчаянно громко бьется сердце и как стихает за деревянными стенами ветер. За завесой кто-то в последний раз прохрипел и тоже затих. Тишина звучала ужасно. Брезент зашуршал, изламываясь под невероятными углами, и упал на пол. — Мне нужна помощь, — голос Падшего звучал не громче ханевого дыхания. Минсок приглушенно застонал, шевельнулся и отполз к стене. Лу Хань притворялся мертвым, хотя его учащенное сопение, должно быть, слышали в соседнем городке. — Мне нужна одежда и где переночевать. За любопытство платят двойную цену. Лу Хань зажмурился еще крепче. От ангела пахло пылью и чем-то терпким, мускатно-горьким. — Я не собираюсь вас убивать. Вы ничего не сделали ни мне, ни моим братьям. Мне нужна ваша помощь, а не жизни. Хорошо? Минсок снова застонал, а Лу Хань разжал зубы и отнял руку ото рта. Открыл глаза. В амбаре было темно, а за его стенами, кажется, снова светило солнце. Лу Хань поднял глаза на Падшего. Он выглядел как человек, но что-то с его кожей, его взглядом было не так. Они светились. Кожа матово, нежно, а глаза излучали черный свет. Он не был ни теплым, ни холодным. Даже то, что он существовал, было сомнительно. Лу Хань видел его, чувствовал на себе, но в то же время понимал, что это не так. Ангел что-то с ним делал, а он не мог сопротивляться. — Как твое имя? — Падший протянул руку, ладонью кверху, взглядом держа Лу Ханя так крепко, что у того внутри все сжалось. Он облизал губы и сухим, хриплым голосом сказал: — Лу Хань. Меня так зовут. Можно просто Хань. — Помоги мне, Хань, — ангел не опускал руку. Лу Хань знал, чего он ждет, но боялся к нему прикоснуться. Минсок зашевелился, прокашлялся и сел. Спиной прижался к стене и смотрел на Падшего. Лу Хань оглянулся на него и понял, что друг ему не поможет. Он тоже боялся. Пожалуй, даже больше, чем Лу Хань. Его-то ангел не одурманивал. — Меня зовут Лэем. Мне нужно лишь пристанище на ночь и одежда. Завтра утром я уйду. Богом клянусь, — на красивом лице появилась не очень красивая улыбка. Глаза потемнели, сощурились. В полумраке амбара они казались двумя сгустками вечности, из которой на Лу Ханя смотрело само небытие. — Хорошо. — Хань сглотнул слюну. Она была вязкой и комом встала в глотке. Падший улыбнулся шире и один за другим согнул пальцы. Лу Хань, дыша через раз, встал на четвереньки, а затем, не отрывая глаз от лица ангела, поднялся на ноги. Минсок шумно выдохнул и тоже встал. — Кто из вас пожертвует мне штаны? — ангел обвел их неторопливым взглядом. Лу Хань не оглянулся на Минсока, хоть и хотел. Он все еще смотрел на Падшего. Моргал как можно реже и старался не смотреть на то, что было у него за спиной. Он знал, что там. Он никогда не видел мертвецов и до ужаса боялся крови. — Могу снять с них, но это не очень этично по человеческим меркам. Лу Хань закрыл глаза, досчитал до пяти и услышал, как звякает пряжка на штанах Минсока. Когда Падший оделся, а Минсок, дрожа, всем телом прижался к Лу Ханю, пришло время взглянуть страху в глаза. Хань ненавидел поэтизировать реальность, но в данном случае это была едва ли метафора. Он поморщился и, вцепившись другу в руку, наконец-то посмотрел перед собой. Ему хватило четырех секунд, чтобы увидеть все, что нужно, и потерять сознание.***
В комнате было темно. Темнота подкрасила стены, добавила глубины теням, да и вообще хорошенько поработала над интерьером, потому что Хань, открыв глаза, не сразу узнал свою спальню. Голова гудела, рот и глотка пересохли, руки и ноги были тяжелыми, словно при высокой температуре. Лу Хань поморщился и, держась за голову, сел. Его подташнивало, и сердце отбивало неровный ритм в висках. Хань надавил на них сильнее, зажмурился. Спазм прошел быстро. — На тумбочке есть вода. Я подумал, тебе захочется пить. Лу Хань замер. Сердце перестало биться; голова онемела, а ладони мигом вспотели. Мурашки казались какими-то жидкими, колкими, словно дробленый блендером лед. Лу Хань зажмурился так сильно, что заболело в носу, и почувствовал, как Падший приблизился. Хань не успел даже понадеяться, что Явление и все, что случилось затем, ему приснилось. Ангел опустился на кровать. Она прогнулась под весом его тела. Свет — слабый, звездный, — что пробивался через незанавешенное окно, померк. Хань приоткрыл один глаз. Падший сидел перед ним, и лицо его, находящееся в контражуре, казалось непроницаемо-черным. Ангел протянул руку и взял с тумбочки стакан с водой. Лу Хань открыл второй глаз. Он смотрел на пальцы ангела — голубоватые, с длинными, красиво очерченными ногтями — и думал… да ни о чем, в общем-то. Он и дышал-то с трудом: через раз, через боль, через ужас, который стремительно наполнял все, что находилось под его кожей. — Ты мне ничего не сделал, поэтому я ничего не сделаю тебе, — сказал Падший. Голос его звучал иначе: тише и мягче, по-человечески. Лу Хань приоткрыл рот, но не смог облизнуть губы. Язык онемел, и горло снова свело судорогой: ни глотнуть, ни вдохнуть. Ангел протянул ему стакан, но Лу Хань не мог пошевелиться. — Я поклялся, что не трону тебя. Лу Хань наконец-то облизнул губы и пару раз моргнул. Он не знал, как часто ангелы врут, но отчего-то этому он верить не мог. Что-то в нем было не так. Лэй это почувствовал (или мысли прочел) и, усмехнувшись, проговорил: — У меня черные крылья. Я Падший, и для людей будет лучше держаться от меня подальше. Но для тебя я сделал исключение. В отплату за помощь. — Я ничего… — Лу Хань прокашлялся; глотка, казалось, забилась песком, — не сделал. Лэй ничего не ответил. Он подался вперед и властным жестом заставил Ханя взять стакан. Пальцы у Падшего оказались холодными и твердыми, и Хань вздрогнул и расплескал воду. — Выпей, — приказал ангел, и Лу Хань сделал, что требовалось, потому что ослушаться, мать его, было страшно так, что отнимало ноги. Хань выпил больше половины, подавился и поставил стакан на тумбочку. Вытер воду, что бежала по подбородку, ладонью и опустил глаза в одеяло. Оно скомкалось; влажные пятна темнели поверх его складок. Лэй взял Ханя за руку и несильно сжал запястье. — Какая теплая у вас кожа, — сказал он. Хань поднял глаза, увидел нахмуренное лицо Падшего; он понятия не имел, что говорить, что делать и нужно ли это вообще. Он не знал, как вести себя с ангелами. Он, пожалуй, с оцелотом общий язык нашел бы быстрее, чем с этим созданием, пускай они и говорили на одном наречии. — Очень теплая, — Лэй ладонью провел по предплечью Лу Ханя, миновал сгиб локтя и поднялся выше. Задрал рукав футболки и сжал плечо. Лу Хань оцепенел. Открыл рот, но тут же его закрыл, потому что слова даже до горла не добрались: они мертвым грузом лежали где-то под сердцем, и то топталось по ним, подпрыгивая не в такт дыханию. В том, что он дышит, Лу Хань не был уверен, но он все еще видел и чувствовал, а значит — жил. Лэй коснулся его шеи, и его ладонь уже не казалось обжигающе ледяной. Падший грелся его теплом, заставляя дрожать и покрываться мурашками, которые выдавали все его слабости. Хань прикрыл глаза и поджал губы. В пальцах ангела была какая-то своя, небесная, магия, от которого все человеческое в Хане распадалось на атомы и снова складывалось, но уже иными, полными острой чувствительности соединениями. Лу Хань судорожно выдохнул, когда Лэй провел пальцами по его щеке и коснулся сжатых губ. — Никогда не думал, что человек может быть таким, — проговорил он растерянно и толчком повалил Лу Ханя на спину. Желудок сжался, и Лу Хань до скрипа стиснул кулаки, сдерживаясь, чтобы не завизжать. Это будет позорно и неправильно, потому что ангел не делал ничего особенного. Он лишь стянул с него одеяло, а затем — одежду и… Вообще-то, это было более чем неправильно — это был кричащий беспредел: нарушение закона о неприкосновенности и личном пространстве, — но когда холодная ангельская кожа соприкоснулась с укрытой пупырышками кожей Ханя, на это стало наплевать. Лу Хань содрогнулся крупно, всем телом, дернулся, прогибаясь в спине, и засучил ногами. Простыни под пятками пошли хлопковыми волнами, смялись, сбились под коленями, которые Падший раздвинул своим коленом. Больше он ничего не сделал. Просто пристроил свою ногу между ногами Лу Ханя, прильнул к нему всем своим ледяным телом и так, дыша в шею и обнимая за плечи, замер. Лу Хань смотрел в потолок широко распахнутыми глазами и боролся со слезами. Внутри него растекалось, разбегалось, разрасталось, словно лавина или лесной пожар, какое-то недоразумение. Оно напоминало удовольствие и восторг, и что-то еще, что-то такое, чего Хань никогда не испытывал и боялся, что больше не испытает. Они лежали так, пока воздух в комнате не посветлел. Лу Хань едва дышал и от каждого, самого незначительного движения покрывался такой волной мурашек, что они не спадали, казалось, вечность. У него онемели руки и затекли ноги, но он боялся сказать об этом ангелу, который примостил голову у него на груди и бездумно водит пальцами по его плечу, предплечью, ладони. Иногда он касался его бока или живота, порой — бедра, и тогда Лу Хань готов был расплакаться, потому что никогда в жизни не был настолько возбужден. Лэй явно все понимал, потому что изредка поднимал на него глаза, и тогда на его губах появлялась улыбка, за которую ему, по меньшей мере, хотелось съездить по морде. Он дразнил и издевался, и Лу Хань старался не представлять, как это — целовать эти блядские губы или подставляться под ангельский член. Хань сгорал от любопытства, желания и ненависти и с трудом дождался, когда рассветет достаточно, чтобы выпроводить ангела из дома. Тот ушел не сразу. Сначала принял душ, натянул лучшие тряпки Лу Ханя, а затем решил, что не против завтрака. Лу Хань, с трудом переставляя ноги, побрел его готовить. Уже на кухне Лэй спросил то, что спрашивать не должен был. — Тебе не интересно, за что я убил тех ребят? — садясь за стол, сказал он. Поправил рукава куртки и, локтями упершись в столешницу, посмотрел на Ханя. Тот, разбивая яйца о край миски, дернул плечами. Он держал рот на замке, потому что не знал, насколько безопасно знать правду. У него-то не было ангельских способностей, и валить недругов щелчком пальцев он не сможет при всем желании и бурно развитом воображении. — Что, думаешь, делают с Падшими в сверхсекретных пансионатах? — Не очень они и секретные… — Так что в них происходит? — Лэй издевательски усмехнулся и повел бровью. Лу Хань подавил в себе желание чем-нибудь в него запустить. Пускай это и был самый оригинальный способ покончить с собой, но он решил воздержаться. — Не знаю, — прошипел он и раздавил яйцо. Генномодифицированный желток цвета переспевшей хурмы растекся по пальцам и мутными соплями закапал на пол. Лу Хань раздраженно махнул рукой, забрызгал столешницу и раковину. — Знаешь, что отличает ангела от человека? Бессмертие. А чего человечество добивается вот уже пару тысяч лет? Правильно. Вы хотите жить вечно, а мы знаем секрет. Он в нас, вот здесь, — Падший пальцем провел по тыльной стороне ладони, повторяя незамысловатый узор вздувшихся, темно-синих вен. — Ты никогда не спрашивал себя, почему ангелы, которых вам показывают, без крыльев? — Ты тоже без крыльев, — за грубостью Лу Хань пытался скрыть интерес. Голос подрагивал, и страх снова добрался до кишок. — Да, не лучший пример, — согласился Лэй и, сцепив пальцы в замок, положил на них подбородок. — Одним словом, люди знают, как сделать нас беспомощными. Но они до сих пор не узнали, как стать богами, и это их очень огорчает. А мы падаем. Падаем и падаем, и оказываемся в клетках: только что вылупившиеся птенчики с обрезанными крыльями. Мы страдаем. И это не та боль, к которой привыкли вы, люди. Она шире и глубже, она всеобъемлющая и затрагивает каждого небожителя. Мы чувствуем чужую боль как свою. А когда болит у двух, десяти, сотни, — это… Как вы это называете? — ангел склонил голову на бок и сощурил глаза. — Сводит с ума? Да, это сводит с ума, Хань. Лу Хань прикусил губу и поспешно отвел взгляд в сторону. Он не знал, что сказать, потому что никогда не испытывал подобного. Он и свою-то боль не всегда мог вынести, что уж говорить о чужой? О сотнях, тысячах болей? О, это должно реально сводить с ума. — Знаешь, — Хань откашлялся и, возвращаясь к завтраку, проговорил полушепотом, — я не хочу знать, что ты собираешься делать. Меня это не касается, правильно? Я просто приютил тебя и одолжил вещи. Кстати, денег у нас не так много, чтобы каждый раз покупать новые, так что… вернешь, ок? Лэй откинулся на спинку стула и глухо рассмеялся. — Постараюсь. Если выживу, обязательно верну. — Верни, — Лу Хань закивал как заведенный и крепче сжал венчик, которым сбивал яйца, чтобы унять дрожь в руках. Мысль о том, что ангел может умереть, его покорежила. Слово «смерть» звучало нелепо, когда его произносило бессмертное существо. Лэй позавтракал молча, выпил кофе с пятью ложками натурального сахара, отчего у Лу Ханя засосало под ложечкой, и, не прощаясь, ушел. Хань тоже не сказал ему «прощай». Он убедил себя, что надеется снова встретить любимую куртку. Ничего личного. Совершенно ничего.***
Минсок позвонил около полудня и спросил, как дела у ангела. Лу Хань, обматерив его для приличия, сказал, что Лэй ушел и Минсок может не трястись о своей драгоценной заднице. Слова Ханя его не убедили, и он решил, что какое-то время им видеться не стоит. Лу Хань прикинул, как бы поступил на его месте, рассудил, что предосторожность в их случае лишней не будет и, послав друга подальше, выключил телефон. Выходные должны были стать поистине долгими и скучными. Лу Хань взялся завтракать, когда соседи уже готовили ужин. Он соорудил трехэтажный бутерброд, открыл пачку соевого молока и, прихватив все это с собой, вышел на крыльцо. Устроился там поудобней и начал есть. Наслаждаться теплым вечером и вкусной едой пришлось недолго: мимо двора проехала машина. В ней не было ничего особенного: черный внедорожник с тонированными стеклами. Но когда он уже миновал ворота, Лу Хань заметил, что номерные знаки удачно забрызганы грязью. Он вскочил на ноги и, зашвырнув завтрак в кусты азалии, росшие под крыльцом, бросился в дом. В подвале царила тьма. Лу Хань вспомнил, что мать просила залить гелий в патрон еще две недели назад. Он, естественно, забыл и сейчас был рад своей дырявой памяти. Он не знал, как тщательно эти ребята будут обыскивать дом, но надеялся, что в подвале, где может потеряться слон, они надолго не задержатся. По скрипучей лестнице Хань спустился вниз, огляделся, пытаясь в темноте рассмотреть хоть что-то, и ощупью двинул к деревянным полкам. Там, в углу, стояли мешки с углем для камина. Между ними и стеллажами было немного свободного места. Лу Хань впихнул себя в нишу, выдернул из-под мешка пару пустых и набросил их на свое укрытие. На всякий случай стянул с полки литровую банку бабулиной консервации (ее никто не ел, но запретить ба кулинарить было невозможно) и, прильнув в крохотной щели, стал ждать. Сердце билось в глотке, дыхание оглушало и, казалось, секунды никогда не соберутся хотя бы в одну минуту. В подвале была прекрасная звукоизоляция, и сказать, есть ли кто в доме, Лу Хань не мог. Он вслушивался в каждый шорох, от каждого дергался так, словно ему в штаны заполз муравей, и надеялся, что это паранойя и его не ищут. Наверное, начальство Лэя решило наказать его за сотрудничество с неугодным ему ангелом, потому что спустя некоторое время дверь в подвал, застонав протяжно, открылась. Лу Хань оцепенел и на миг зажмурился, стискивая пальцы в кулак. Это не помогло, и тогда он зажал рот свободной рукой, а второй крепче перехватил горло банки. По полу скользнул луч синего света. Кто-то встал на ступени, и они предательски пискнули. Лу Хань затаил дыхание и, не мигая, уставился перед собой. В щель была видна лишь часть подвала, но и этого было достаточно, чтобы увидеть, как по лестнице, осторожно ступая, спускается человек в темном костюме. Он был один в один похож на тех парней, что пришли за Падшим в амбар. Лу Хань понял, что вот он — его конец. Он прикрыл глаза, досчитал до пяти и беззвучно выдохнул. Убедился, что в носу не свербит, в глотке не першит и, вообще, тело не собирается его выдавать в самый неподходящий момент. Крыс, пауков и сколопендр, которые могли бы напугать кого угодно до смерти, он, к счастью, не боялся лет с пяти. Тип с фонариком спустился в подвал и принялся шарить прозрачно-голубым лучом по углам. Лу Хань мысленно порадовался, что фонарик не инфракрасный и не тепловой, иначе его бы нашли за пару секунд. Парень сделал небольшой крюк, заглянул под стеллажи, пошарил по полкам, пару раз мазнул голубым по мешкам с углем и вернулся к лестнице. Лу Хань тронул уголок рта языком, вдохнул поглубже и крепче сжал банку. Свет фонарика задергался, пересчитывая ступеньки. Лу Хань копчиком чуял, что так просто все не кончится, и не ошибся. Парень вдруг остановился, не дойдя до конца лестницы пары ступеней. Развернулся и сбежал вниз. Ступал он не слышно, и если бы Лу Хань не следил за ним во все глаза, не заметил бы его приближения. Парень переступил через пустые ящики и оказался в полуметре от Лу Ханя. Тот удобней перехватил банку, и когда луч света уперся в мешки, вскочил и пустил стеклянный снаряд в голову застывшего мужчины. Секунду ничего не происходило, а затем раздался глухой хлопок, и во все стороны полетели брызги персикового компота и осколки стекла. Парень дернулся, луч фонарика заметался по комнате. Лу Хань выбрался из своего убежища и, не оглядываясь, бросился на выход. За спиной грузно ухнуло. Он не знал, убил этого парня или просто вырубил, но проверять не собирался. Что бы ни случилось, свою жизнь Хань ценил больше. Он вылетел в коридор и опрометью бросился к двери. Он не знал, сколько парней в черном явилось по его душу, но страх толкал в спину. Уже на крыльце Хань оглянулся назад, но в коридоре никого, кроме смутных теней вдоль стен, не было. Хань перескочил через две ступеньки и, перемахнув через кусты, бросился по клумбе на задний двор. Он не знал, откуда стреляли, и самого выстрела не услышал. Споткнулся, когда что-то ударило между лопаток, и пробежал еще с полдесятка метров, прежде чем упасть. В груди горело и булькало, на губах выступила соленая пена. Лу Хань дернулся; судорога прошила плечо и шею. Он уперся ладонями в землю, попытался подняться, но тут пришла боль. Лу Хань сжал зубы и зажмурился до белых точек перед глазами. Горло сдавило рыданиями, и он не стал их сдерживать. Затрясся весь, понимая, что это действительно конец. В то, что он умирает, верить не хотелось, но все в нем говорило обратное. Он чувствовал, как ширится онемение, как оно сковывает плечи, руки, грудь. Сердце колошматило как проклятое, и в глотке собралось столько крови, что Лу Хань не мог продохнуть. Он закашлялся, и кровь, смешиваясь со слюной, закапала на траву. Лу Хань выпрямился, вытянулся и закрыл глаза, понимая, что подняться уже не сможет. Кровь стучала в висках, и где-то над головой хлопало створками открытое окно. Должно быть, стреляли с чердака, решил Лу Хань и понял, что ему все равно. Боль утихала, легкие словно оледенели, и дышать стало невозможно. Закрылась, щелкнув замком, входная дверь, и шорох с дорожки оповестил о том, что убийца ушел. Был ли он один или с напарником, Лу Хань вряд ли узнает. Он моргнул, но слезы застили глаза. Он повел головой в сторону — под щекой собралась целая лужа крови, — и, хрипло выдохнув, решил, что пора засыпать. Усталость сковала все члены, и уже отключаясь, Лу Хань подумал, что надо было оставить куртку Лэю.***
Лу Хань закашлялся и открыл глаза. В груди горело, нос наглухо закупорили кровавые пробки, и дышать приходилось через рот. То, что он все еще это может, в первые секунды удивило, а затем немного разочаровало. Он надеялся, что умрет быстро и безболезненно, но у небес были с ним свои счеты. — Не шевелись, — голос пришел из ниоткуда, и поначалу Лу Хань его не узнал. Потом в голове что-то щелкнуло, и он понял, что рядом с ним Падший. Комнату тут же наполнили звуки: шаги, шорохи, скрипы. — Еще пару минут потерпи, — Лэй оказался совсем близко. Лу Хань попытался поднять голову, но она сделалась бесконечно тяжелой. Он поморщился, а Падший тихо добавил: — Я сказал не шевелиться. Лу Хань плюнул на все и закрыл глаза. Сердце снова билось ошалело, но на этот раз — от счастья. Он жил, он, мать его, жил! Лу Хань зажмурился и протяжно вздохнул. От этого в груди взорвалась пара сверхновых и, погаснув, превратилась в безжизненные зародыши страха. Лэй наклонился к нему — Лу Хань почувствовал его холод в сжавшемся воздухе, — и прижал ладонь к его шее. Хань дернулся, потому что руки Падшего оказались мокрыми и дико горячими. — Ох, блять, что ты делаешь?! — завопил он. — Потерпи, — ангел склонился еще ниже и, просунув руку под голову Ханя, приподнял ее над подушкой. В пояснице хрустнуло, легкие обуглились и ссыпались в живот. Лу Хань не мог ни вдохнуть, ни выдохнуть и смотрел перед собой слезящимися глазами. Лэй сжал его лицо горяченной ладонью и, повернув его набок, склонился так низко, что Хань щекой почувствовал ангельское дыхание. Оно было чуть теплым и пахло сиренью. — Мне больно, — едва шевеля губами, пробормотал Хань, на что Лэй покачал головой. — Врешь, — проговорил он и накрыл его губы своими. Лу Хань не успел испугаться, как по телу разлилось блаженное тепло. Оно прогнало призраков боли, распугало страхи и умостилось в груди, свернувшись вокруг сердца рыжей лисицей. Лу Хань перестал сопротивляться, когда понял, что разрывать поцелуй Лэй не собирается. Между лопаток больше не ныло и не свербело, и руки перестали неметь. Ладонь, держащая его лицо, похолодела. — Что ты, все же, делаешь? — В рот ангелу пробормотал Лу Хань. Он не пытался вырваться, но вот развернуться было бы неплохо. Шею ломило, да и пояснице было не очень приятно изгибаться по-змеиному. — Ты против? — Лэй отстранился. На дьявольски-ангельских губах заиграла улыбка. Лу Хань быстро перелег на спину и с блаженным стоном вытянулся. Лэй забрался на кровать и, упершись руками в подушку, навис над Лу Ханем. Он все еще был в его куртке, и Хань должен был признать, что на нем она сидит лучше. — Те парни могут вернуться... — Не вернутся. За «бесплатно» они даже не почешутся. А если найдется новый кошелек, мы... что-нибудь придумаем. Люди любят решать сложные задачи. Лу Хань закусил губу. У него накопилось с полсотни вопросов, но он решил, что больше ничего не хочет знать. Получить еще одну пулю между лопаток не входило в список его рождественских желаний. — Ладно. Я тебе верю. Наверное. Но… — Лу Хань сглотнул слюну; в ней чувствовался металлический привкус. — Я думал, вы… ну, того: не умеете этого… Падший рассмеялся. — Вы такие глупые, — он опустился на локти и пальцами зарылся в волосы Лу Ханя. — Думаешь, архангелов за плохие отметки на землю отправляют? Лу Хань ничего не ответил: Падший снова к нему прикасался, и это лишало его не только слов, но и воли. — Чтобы пасть, мы должны согрешить, Хань. — Ох… — Лу Хань судорожно выдохнул и понял, что краснеет. От этого он зарделся еще сильнее и, опустив взгляд в вырез ангельской футболки, невнятно проговорил: — Ну, тогда греши, что ж делать. Лэй покачал головой и всем телом прижался к Лу Ханю. Тот задохнулся его близостью и понял, что недалек от новой смерти. Правда, на этот раз он не хотел, чтобы его спасали. Май, 2015