У вершины

– Дедушка, а «сумасшедший» значит «плохой»? 
– Не думаю. Скорее, «другой».
 Девочка с тоненьким и жиденьким колоском отводит взгляд в сторону, натягивая на острую коленку ткань розовой юбочки, из-под края которой виднеются царапины. А на измазанном в грязи лице играет искренняя улыбка от понимания того, что дедушка не плохой, а просто другой. * * * 
Малышка подставляет старенькую табуретку к одному из многочисленных шкафов и, пристав на носочки, тянется вверх, к последней полке, на которой уже не первый год пылятся сокровищницы воспоминаний как близких, так и совсем далеких. Маленькая ладошка смахивает пыль, отправляя её в полет по всей комнате. В носу появляется непонятное ощущение – щекотно. Раздается громкий чих, а табуретка расшатывается. Но равновесие было удержано, а альбомы один за другим перекачивали вниз. 
Расположившись внизу на теплом мягком ковре девочка открыла дверь в первую сокровищницу. Изнутри на неё смотрели представительный мужчина с улыбкой на пол лица и миловидная девушка со слегка нахмуренными бровями. А на их руках младенец с парой волосков на голове и ярко-синими пронзительными глазами. 
– Папа, – палец касается изображения мужчины, а изо рта вырывается смешок. – Мама, – теплая улыбка, – и я! – торжество и радость. Порой ребенку хватает легенды, бережно хранящейся в маленьком сердце, чтобы жить в предвкушении сказки. * * * 
– Дед, а мама далеко?
 – Да. 
– Очень-очень?
 – Очень-очень.
 – А очень-очень далеко – это где именно?
 Пожилой человек резко оборачивается на пятилетнюю любимицу и, заприметив самое серьезное выражение лица, которое когда-либо только видел, усмехается:
 – Если б я только знал, милая… если бы только знал… * * * 
Девчушка сверлит витрину сияющими глазами, но ближе метра не подходит, убежденная в том, что так никто не догадается о её мыслях. Бабушка идет впереди и рассказывает чересчур равнодушному деду о последних событиях и происшествиях. Она любила поговорить, особенно о других, и к этому практически все привыкли. Грех обижать человека из-за одного единственного недостатка, когда в нем уместилось столько достоинств: сердечность, душевная теплота и мастерское приготовление обожаемых вафель. 
 – Нравится? – раздается шепот из-за спины. Малышка вздрагивает, но, увидев перед собой знакомую сутулую фигуру, упрямо вертит головой из стороны в сторону. 
Мимолетный косой взгляд в сторону обыкновенной куколки не был пропущен проницательным стариком. Дед развернулся и зашел внутрь под настойчивое ворчание и позвякивания висюлек над входной дверью. Через несколько минут он вышел с желаемой игрушкой.
 – Нравится? 
 – Да.
 – Вот так бы сразу! – с улыбкой произносит старик и протягивает ребенку куклу. * * * 
Полное помещение людей. Их слишком много, настолько, что начинаешь задыхаться. Не хватает сил преодолеть стеснение и неловкость, еще и эта постоянная оглядка на общественное мнение: а что о тебе подумают? Как посмотрят? 
 Между парт скользит женщина со строгим, но эффектным пучком, а в руке у неё указка. На доске пример. Пример легкий, ответ на который уже давно получен и записан на полях в тетрадке корявым почерком. Но все упрямо молчат. Они не знают, им не интересны формулы и возможность дойти до правильного решения. Их головы забиты другим: сериалами и фильмами, вечеринками и походами в кино, комиксами и журналами…
 – Неужели никто не может решить этот простенький пример? 
А девочка на третьей парте сутулиться, вжимая в плечи голову, чтобы быть как можно незаметнее. Ведь так намного проще: проще не высовываться и оставаться никому не нужной забитой серой мышкой, над которой со временем даже издеваться наскучит. 
 Однако фраза, некогда брошенная дорогим и родным человеком, настойчиво сводит с ума: «Вот так бы сразу!»
 И рука робко и неуверенно поднимается вверх. 
 Дед снова сыграл решающую роль в её жизни. Она, наконец-то, сделала первый шаг к изменению. Или еще нет? * * * 
– Дед, а мама умерла, когда мне было три?
 – Да.
 – В тот день я канючила, да?
 – Да.
 – Мне захотелось сладкого, и поэтому я разрыдалась. Маме пришлось пойти в магазин.
 Старик настороженно глянул на девочку, сидящую за компьютерным столом и до сего момента спокойно делающую домашнее задание. Сейчас же по её лицу нельзя было понять, какие мысли посещают эту беспокойную голову и что сокрыто под замками в еще совсем юном сердце. 
 – Больше я маму не видела. Она ведь никуда не уезжала, не так ли? 
 Дед усмехается, горько и неуверенно. Он изо всех сил старался оттянуть бередивший души разговор. 
– Не уезжала.
 – Ясно. * * * 
Снова толпа. Люди собрались у ограждения. Всем интересно, насколько далеко могут зайти другие в противостоянии жадности и безумства. Старый проныра, сумасшедший, находился на верхнем этаже здания маяка, отслужившего местным жителям и далеким мореходом верой и правдой лет так пятьдесят, а то и больше. 
Нанятые рабочие смотрели на ситуацию хладнокровно, и нарушать правила наотрез отказывались. Так что здание продолжало выситься над деревенскими избами, привлекая взоры, пока застройщик открыто психовал. 
 Интерес народа пропал достаточно быстро, и чужая драма перестала вызывать любопытство, превратившись в ничего не значащую повседневность. Причем чужую повседневность. У ограждения остались стоять лишь бригада, застройщик, девчушка лет четырнадцати и мужчина за сорок. Неожиданно последний тоже развернулся и побрел домой, проронив: «Спасибо». 
А подросток продолжал сверлить маяк взглядом, хмуря брови и пытаясь понять того, кто его воспитал. Но все было тщетно. * * * 
– Дед, неужели этот старый маяк стоит того, чтобы так рисковать?
 – Для меня да. 
– Почему?
 – Он стал символом победы человека над собственными пределами и спасения для моего отца, – веки прикрыты, а на старческом лице еле заметно играет усмешка. Больно вспоминать тех, кто ушел, но в то же время приятно. – Он был мореплавателем. Команда шаталась по морю, сбившись с курса, а этот маяк привел их к земле, которая впоследствии стала родной и для отца, и для меня. 
 – Ясно. Для тебя…
 – Для меня, – охотно повторил дед, улыбнувшись себе в усы.
 – Но тебя вновь будут сторониться, - прошептала девчушка, притягивая острые коленки к груди. – Разве счастье – это не тогда, когда тебя понимают?
 – Отчасти, милая. Отчасти.
 – И как тебя понимать? 
– Счастье – понятие довольно-таки… вместительное. Да, именно так. 
 – Вместительное? – навострив ушки, переспрашивает выросшая любимица. – Как бабушкина сумка? 
– Точнее и не скажешь, – смешок. – В него вмещается не только понимание, но еще способность и возможность поступать так, чтобы потом об этом не жалеть.
 – Значит, ты уверен, что не будешь жалеть.
 – По крайне мере, мне так кажется.
 Взглянув друг на друга, старик и девочка рассмеялись, проникнувшись атмосферой не только душевного разговора, но и уединения с природой на этом скалистом берегу. Им было хорошо вдвоем. 
 Девчушка перевела взгляд на горизонт. Ветер, пробежав совсем рядом, игриво подбросил косы вверх, а волны, в то же мгновение разбившись о край, приободрили ласковым шумом. Природа словно забрала все прежние тревоги себе, показав совершенно иной мир. Уже порядком успевшие надоесть пейзажи преобразились. Всего на секунду-две, но ей, обычной маленькой капризной девчонке, открылся большой-пребольшой секрет, который она не сможет удержать. Слишком уж он важен.
 Девчушка вскакивает на ноги и вскрикивает:
 – Видел? Слышал? 
– Что?
 – Ну… это, – беспрестанно тараторит разбушевавшееся дитя, ловя на себе растерянный взор любимого деда. Немного успокоившись и осознав, что её несколько не понимают, присела обратно.
 – Ты бы перестала избегать отца. Он, конечно, поступил по отношению к тебе не слишком хорошо. Но он твой папа. Дай ему шанс, – ошарашил внучку старик.
 – Он избегал меня на протяжении десяти лет.
 – Он боялся. 
 – Сорваться на мне из-за мамы? – спустя несколько минут с тяжестью в сердце девочка.
 – Нет. Быть плохим отцом. 
– Но?!.. 
– Парадоксально, но ты ведь знаешь, мы, люди, такие вот… идиоты.
 Девчушка, откинувшись на прохладную и росистую землю, не удержалась от звонкого смеха. А ведь… вдруг все именно так и обстоит? Совершенно нелогично и логично одновременно. Может, стоит попробовать сделать еще один шаг вперед? * * * 
– Ну что, домой? – спрашивает старик, медленно, но ловко поднимаясь с травы и протягивая все такому же ребенку руку.
 – Домой.
 – Но с отцом все-таки поговори, хорошо?
 – Хорошо.
 – Смотри у меня, – шутливо пригрозив подростку пальцем, направился по уже выученному наизусть маршруту. – Если не поторопишься, останешься без ужина! – Так нечестно! * * * 
Оказывается, я слишком долго хранила в сердце легенду, что успела позабыть её истинное назначение – стать былью. Чудеса не случаются просто так, мы создаем их сами, собственными руками и усердием. Еще совсем недавно я была забитым подростком с кучей никому не нужных комплексов, которые мешали мне даже просто заговорить с родным отцом! Я пряталась в углах жизни, старалась быть незаметнее и надеялась, что проблемы обойдут меня стороной. Я морально изматывала себя беспочвенными обвинениями и волнениями, надеясь, что, увидев, как трудно мне приходится, другие не станут меня наказывать. Я не хотела быть другой. Но желала восхищения и поддержки. 
Дед, спасибо. Ты показал мне, чего мне все это время не хватало – уверенности в себе и в других. Я поговорила начистоту с отцом. Нам обоим было в чем покаяться друг перед другом. И что можно сказать после всего этого? Только одно: исповедь прошла успешно. Грехи были нам отпущены. Кажется… 
Отец даже предложил попробовать начать все сначала. Он для этого и приехал, бросив все: работу, лошадей. Переезд в другой город и совместное открытие небольшого ранчо – это ведь совсем неплохой способ узнать друг друга получше, как считаешь, а, дед?
 Я изменилась. И довольно сильно. Но…
 Вложив свою ладонь в его, я, наконец-то, поняла, что настоящее восхождение к вершине только НАЧАЛОСЬ.