Свидетелем был Берлин.

В сердце моем война между тьмой и светом. И зачем она? Не найти ответа. В сердце тает лед в ожиданье срока, Но тебя зовет не моя дорога. Что случилось вдруг? Я смеюсь и плачу, Разомкнулся круг, Все теперь иначе, Но Восток зовет, и скоро ты скажешь: "Прощай"... Йовин "Прощай (Арагорну)"

17 марта 1945 года - Доброе утро, - ласково, но сонно произнёс Вальтер, поцеловав Клару в макушку и разбудив ее этим. «Какой фашист придумал вставать рано утром на работу после почти бессонной ночи?» - пронеслось в голове Фюрстенберг, и она чуть не озвучила это вслух, но вовремя прикусила язык. Яростно расчесывая спутавшиеся от ночных метаний волосы, она слегка язвительно произнесла: - "Доброе утро, милый Вальтер" - это когда ты просыпаешься по собственной воле часов эдак в десять утра и понимаешь, что сегодня ты можешь делать всё, что твоей душе угодно, потому что тебе никуда не надо идти. Их взгляды встретились. Вальтер, поднявшись на локте, насмешливо и прицельно сощурился, и Клара внезапно подумала, каким жестким и пугающим мог быть взгляд шефа для его врагов. Было видно, что Шелленберг не против поспорить с Кларой насчёт понятия «Доброго утра», и он бы немедля занялся этим, если бы в этот момент во входную дверь настойчиво ни позвонили. - Лежи, сама открою, - спешно накинув халат, сказала девушка. Вальтер проводил её фигуру взглядом до двери. Она спустилась вниз, посмотрела в дверной глазок и резким движением отворила входную дверь. На лице девушки появился безмолвный вопрос: «Что случилось?» и явственный страх за друзей, когда на пороге она увидела Макса Отто. - Она у меня, - лишь быстрым успокаивающим жестом проведя по щеке Клары, шепнул ей на ухо Штирлиц. Фюрстенберг облегчённо выдохнула, разжав пальцы, вцепившиеся в косяк двери, бросила штандартенфюреру короткую радостную улыбку, хотела заключить его в объятия, но вовремя опомнилась и промолвила шёпотом: - Я так волновалась. - Ничего, теперь всё позади, - устало проговорил Штирлиц, но Фюрстенберг, конечно же, ему не поверила, понимая, что у них с Максом да и у Кэт, пока она в Германии, впереди ещё очень многое. - Клара, кто там? – осведомился голос сверху. - Штандартенфюрер Штирлиц, - ответила она и, подумав о том, что Максу сейчас срочно нужны документы для Кати, добавила, - у него важный разговор к вам, бригадефюрер. Я отведу его в гостиную. - Хорошо, - на лестнице послышались шаги. Клара, проводив штандартенфюрера до кресла в гостиной, почувствовала, как тот вложил ей в руку аккуратно сложенный кусочек бумаги. Она понимала, что здесь прочитать записку не получится, и поэтому, как только в комнате появился Вальтер, девушка, мило улыбнувшись шефу, выскользнула в коридор под предлогом: «Пойду, приготовлю кофе». На кухне, пока кипятилась вода, Клара, прижавшись спиной к дальней стене, развернула бумажку, прислушиваясь к каждому шороху. Кухарки в доме еще не было, она должна была прийти через час, так что ей могло помешать только вторжение Шелленберга. Однако что-то ей подсказывало, что разговор Штирлица и шефа будет достаточно долгим, и ей хватит времени прочитать записку друга. «Я направляюсь в Берн, чтобы окончательно прояснить и передать информацию, выяснить судьбу шведского профессора и отправить девочку в безопасное место. Возможно, я больше не вернусь. В руках у Мюллера достаточно информации, чтобы ему стало ясно мое истинное положение. И хозяин это понимает. Поэтому мне могут запретить вернуться, несмотря на то, как близко я подошел к Борману. Я буду добиваться твоей отправки из Берлина, обстановка слишком накалилась, предсказать действия бонз становится невозможно. Верь, я не оставлю тебя одну. Это письмо - мое прощание. Хочу сказать, что мне было приятно и надежно работать вместе с тобой, пусть и не так долго, как хотелось бы. Не унывай. Всегда с тобой, Макс Отто фон Штирлиц». Перечитывая эти строки, Клара не заметила, как у неё чуть не убежал кофе. Глаза застилала непрошеная пелена слёз. Макс всегда был для нее образцом выдержки и поддержкой в опасные моменты. Да и просто добрым и всегда понимающим ее человеком. Попрощаться с ним сейчас и остаться в Берлине без единой связи с Родиной казалось Кларе выше ее и так подорванных сил. Выдохнув, девушка взяла себя в руки, моргнув несколько раз, скрыла выступившие слезы, порвала записку на несколько маленьких кусочков и подожгла их. Пепел она осторожным движением высыпала в раковину и смыла водой. После этого Фюрстенберг быстро разлила кофе по трём чашкам, поставила их на поднос и прошла в гостиную, где разговаривали два офицера СД. Она случайно взглянула на Штирлица. В сердце больно кольнуло, и приветливая улыбка, которую девушка пыталась выдавить из себя, получилась измученной и грустной. - Спасибо, - взяв кружку с подноса, поставленного на кофейный столик, сказал Шелленберг и продолжил слушать объяснения штандартенфюрера. Клара, сев со своей чашкой в противоположное кресло, смотрела то на одного офицера, то на другого, однако усиленно избегая глаз Макса и Вальтера. Она была уверена, что проницательные мужчины сразу поймут ее состояние, и если один сам являлся его причиной, то объяснить свою грусть другому было бы непросто. Судя по бледному лицу Шелленберга, Штирлиц для получения необходимых документов сказал начальнику что-то весьма неожиданное, но постепенно логичное предложения друга возвращали ему нормальную окраску. «Клюнул», - подумала про себя Фюрстенберг, и когда Вальтер начал кивать головой, соглашаясь с планом Макса Отто, девушка поняла, что поездка штандартенфюрера всё-таки состоится. Шелленбергу осталось только проговорить необходимые инструкции и написать служебную записку, тогда дело будет в шляпе. - Поезжайте к нам и выберите самые надёжные документы. Я позвоню, - допив кофе, шеф СД рывком поднялся со своего места. - Не надо. Напишите, - встал следом за ним Штирлиц. - У вас есть перо? – осведомился Вальтер, подавляя зевок. - Лучше, если вы это сделаете своим, - Штирлиц подавил почти что снисходительную улыбку. - Я до сих пор не проснулся, - усмехнулся Шелленберг. – В этом всё дело. Когда начальник отошёл к швейцару, чтобы черкнуть записку, взгляды Макса и Клары встретились. Отчего-то щёки девушки вспыхнули, а внутри её будто что-то обожгло. Штирлиц осуждающе покачал головой, на что Фюрстенберг удивленно подняла брови. «Он думает, что я причина этому «Я до сих пор не проснулся»? Неправда! Точнее, правда, но у нас даже ничего не было!» - промелькнуло в голове у девушки. - Возьмите, - отдавая бумагу штандартенфюреру, сказал Шелленберг. - Благодарю, бригадефюрер, - Макс кивнул и отдал шефу честь. - Клара, проводи, пожалуйста, Штирлица. - Хорошо, - улыбнулась Клара куда-то в стену. – Пойдёмте, штандартенфюрер. Выйдя из гостиной, двое разведчиков нога в ногу направились к входной двери. В горле девушки, которая уже не пыталась изобразить веселость, встал непрошеный комок. Ей очень не хотелось насовсем прощаться со Штирлицем, ставшим для неё таким хорошим другом. - Береги себя, девочка, - пожимая руку Клары, почти беззвучно прошептал Макс, пронзительно смотря в глаза не знающей, куда себя деть, Кларе. – И, пожалуйста, не наделай глупостей. - Постараюсь, - она быстро кивнула и заморгала, чтобы не дать слезам покатиться по щекам. – И ты тоже, пожалуйста, береги себя, Макс. И пожелай от меня удачи Кате. Ей сейчас очень трудно. Эрвин... - дыхание сорвалось, и Клара обняла себя за плечи, чтобы успокоиться. - Скажи ей, чтобы думала о будущем. Ради малышей. Удержаться всё-таки не удалось, она зло вытерла слезу тыльной стороной ладони. - Не плачь, - он улыбнулся одними уголками губ, хотя глаза по-прежнему оставались грустными. – Нельзя плакать. До новых встреч, гауптштурмфюрер Фюрстенберг. - Удачи вам, штандартенфюрер Штирлиц. И прощайте... Дверь захлопнулась. Вместе с этим внутри Клары словно лопнула какая-то нить. Или скорее струна, в ушах ощутимо отдалось эхо. Но слёзы не покатились градом, ком в горле больно проглотился сам собой. Глаза были противно сухими и солеными. Сколько бы Фюрстенберг не пыталась вздохнуть полной грудью, её как будто сковали корсетом. Сколько бы она не пыталась сильно сжать руки в кулаки, она не чувствовала впивающихся в кожу ногтей. Сколько бы она не пыталась собрать мысли, сделать это не получалось. Из неё как будто заживо вырвали кусок души. Было больно и непривычно.