Последствия войны

I hurt myself today To see if I still feel I focus on the pain The only thing that's real Каково это — убивать? Каково это — подвергнуться пыткам? Каково это — видеть, как ранят, пытают и убивают других? И, наконец, что сделать, чтобы вернуться к мирной жизни? Каждый раз, когда Драко закрывает глаза, когда сердце бешено бьется, и он с ужасом хватает ртом воздух, пытаясь успокоиться, каждый раз, он представляет перед собой Гарри. Хрупкого, забавного мальчишку, стоящего рядом в ателье мадам Малкин, испуганного чемпиона Хогвартса, храбро вышедшего против Дракона, непокорного смутьяна, открыто кричащего сокурсникам о возрождении Темного Лорда... Как оказалось, стоит только подумать о Гарри, и на ум сразу приходит множество красочных воспоминаний. Драко закрывает глаза и вспоминает дикий завораживающий блеск в глазах Поттера, его счастливую улыбку и высоко поднятый кулак с трепыхавшимся снитчем. Малфой помнит, как ветер развевал спортивную мантию Гарри, как мокрые от пота волосы липли к его лицу, а тот от усталости едва держался на метле. Но в тот момент Поттер был так счастлив... Драко не помнит, что еще кроме полетов делало Гарри настолько счастливым. Поттер любил многие вещи, но лишь полеты заставляли его сиять. Было ли подобное в его собственной жизни? Что-то, что заставляло его сиять? Еще до войны, до всего этого безумия, было ли что-то, что делало его по-настоящему счастливым? Да Его семья. Драко любил свою семью. По-настоящему. Сильно, глубоко. Любил редкие семейные пикники во время летних каникул. Любил смех матери и сдержанные улыбки отца, любил их заумные разговоры, страстные споры и нежные взгляды, брошенные украдкой... У них была крепкая семья. Крепкая, сплоченная и счастливая. Кто мог знать, что когда-то все настолько изменится... Нужно немало времени, прежде чем рассудок убедит нас в том, что иллюзия, к которой мы привыкли, видели ежедневно и наслаждались, могла уйти навсегда. Но вот когда время проходит, и жестокость реальности под­тверждает нашу утрату, вот тогда нас и начинают съедать ненавистные горечь, тоска и апатия... Скорбь по утраченному, по жизни, которую не вернуть, и по тысяче счастливых вчера. А после приходит страх — страх за свое неясное завтра. Чувство вины тоже приходит. Когда-то он думал о том, что это чувство сокрушит его, сломает, добьет. Возможно, подсознательно он этого и желал. Теперь же Драко сидит, обхватив голову руками, и думает о Поттере, лишь бы не позволять другим мыслям захватить его голову. Разве может быть достаточно одного человека и чувств к нему, чтобы забыть то, с чем он столкнулся? Иногда ему кажется, что да. А иногда... Он часами может смотреть в одну точку. На стену напротив кровати, на свои руки, на потолок... Не двигаться, почти не дышать, лишь с ужасом смотреть перед собой. Раньше он не задумывался о добре и зле. Подобные мысли казались ему странными, даже глупыми. До шестого курса Драко думал о славе, хотел стать великим, как его отец или Лорд. Он думал о том, как его враги с ужасом будут произносить его имя и бояться даже смотреть в его сторону. Он не думал, откуда берется ужас в глазах, не думал, что ему придется сделать ради своего величия. Малфой был обычным мальчишкой, мечтавшем о признании. Глупым, самоуверенным мальчишкой с манией величия. Ему не приходилось сталкиваться с убийством или смертью. До того момента как Господин отдал приказ на устранение Дамблдора. Драко не сразу по-настоящему понял, что это такое — устранение. Потом пострадали Бэлл и Уизли, а затем, в конце года, он оказался стоящим на Астрономической башне с палочкой в вытянутой руке, нацеленной директору в сердце... В тот момент, когда до исполнения приказа оставалось только одно заклинание, Малфой понял, что убить безоружного старика он не может. Да, возможно, он сволочь, да, возможно, эгоист, но он никогда не был ни убийцей, ни палачом. Он не хотел всего этого. Дамблдор сползал по стене вниз, он то и дело устало закрывал глаза и кивал. Они с ним говорили и говорили, и говорили... Драко принуждал себя продолжать разговор, рука, державшая палочку, ходила ходуном, он не хотел заканчивать диалог. Отвечал на все вопросы без утайки — и об Исчезательном шкафе, и о зачарованных монетах, которыми они с мадам Розмертой пользовались, обо всем... У меня нет выбора! Я должен сделать это. Он убьет меня! Убьет всю мою семью!... Он так хотел опустить палочку и бежать. Как можно дальше, сбежать ото всего. Но нарастающий грохот и крики внизу, ставшие еще громче, отрезали пути к отступлению — сражение уже шло на винтовой лестнице, ведущей туда, где стояли они с Дамблдором. В тот момент в груди Драко неистово билось сердце. Он снова и снова представлял себя произносящего "Авада Кедавра", в его фантазии сомнений не было, они исчезли как по волшебству... Но тут на лестнице загремели шаги, и через секунду Малфоя оттолкнули в сторону четверо в черных мантиях, выскочившие из двери. Все. Больше не сбежать. И назад дороги нет. Либо ты убьешь, либо тебя. И все же несмотря на страх неминуемой расправы, Драко никак не мог убить человека. Действуй же, Драко... В нас природой заложено отвращение к убийству. Как написано в одной маггловской книге: Тигру, который рождён для пролития крови, — это его дело, его назначение, — нужно только одно: чтобы обоняние дало ему знать о близости добычи. Он тотчас же бросается на неё и разрывает на куски. Это его инстинкт, и он ему повинуется. Но человеку, напротив, кровь претит; не законы общества запрещают нам убийство, а законы природы. В тот раз он так и не смог перейти грань. Не смог и на себе прочувствовал, что бывает с тем, кто нарушил приказ. Приказ нарушать нельзя. Иначе будут последствия. Страшные, тяжелые и болезненные последствия. Тигром Драко так и не стал, но все же он целый год успешно исполнял приказы Господина. Необязательно любить свою службу, чтобы хорошо ее нести. Драко сейчас чуть больше двадцати лет, но он уже успел увидеть в жизни и отчаяние, и смерть, и страх. И что теперь с этим делать? Когда человек возвращается с войны, его жизнь внезапно замирает. И он словно на все смотрит со стороны. Стоит, не зная слов пьесы, в которой оказался, и наблюдает. Актеры продолжают играть свои роли — кто-то также как и он совсем растерян, кто-то уже успел прийти в себя. Никто не отвлекается на вновь прибывшего, жизнь продолжается, шоу продолжается... Шоу всегда продолжается. Насилие, опасность и месяцы перенапряжения не прошли бесследно — война теперь внутри самого Драко. Она не закончилась, и он боится, что уже никогда не закончится. Сожрет его изнутри, поглотит все его существо и оставит одну лишь оболочку. Малфой отчаянно ищет способ выбраться, спасти самого себя, и эти поиски только мучают — ему хочется остаться одному, но он все также боится одиночества, он ищет уединения в доме, который ненавидит, и никак не может решиться покинуть его. Покинуть мать. Почти каждую ночь ему снятся кошмары, почти каждый день его мучают мигрени. Он не может заснуть без зелья. Драко приходится жить со своей совестью. Скорбь требует снова и снова переживать тяжелые моменты прошлого, принимать чудовищную правду о том, что пришлось делать, видеть. Он закрывает глаза и вспоминает старика, маггла, убитого в одной из камер мэнора. Малфой по приказу Нотта-старшего шел по коридору нижнего уровня и внезапно в дверях одной из камер увидел лежащее на полу разлагающееся тело. Он не знает, почему старика оставили валяться там же, где и убили. Короткая седая борода казалась ослепительно белой по сравнению с запекшейся темно красной струйкой крови, идущей из его расколотого черепа. Рубашка была распахнута, под ней — белая футболка. Правая рука лежала на груди, левая — согнута под диким углом, ладонь развернута вверх. Драко тогда остановился на пару секунд и заглянул в его пустые, мертвые глаза. Ошибка. Нельзя смотреть. Нельзя чувствовать. Нельзя сострадать. Тогда он, испугавшись собственных эмоций и того, что с ним может сделать Господин, не оглядываясь, изо всех сил бросился к выходу. Постарался забыть. Не забыл. Он даже не знает, что сделали с телом маггла. Он многого не знает, и что самое главное — не хочет узнавать. Правда слишком страшная, слишком тяжелая, чтобы копаться в прошлом, выясняя подробности тех или иных событий. Все ужасы можно пережить, пока ты просто покоряешься своей судьбе, но стоит только начать размышлять о них, и становится, так... так... Страшно. Безнадежно. Невыносимо. Драко отчетливо помнит грязнокровку. Ей было около тридцати, и она умирала. Сивый развлекся с ней и бросил в одной из комнат мэнора. Малфой случайно нашел ее — всю в крови, харкавшую кровью. Платье было разодрано, чулки — со стрелками... Часть его хотела уйти. Большая часть. Но он не мог пошевелиться. Женщина смотрела на него, не отрываясь. Он хотел отступить, развернуться и выйти из комнаты, очень хотел, но вместо этого подошел ближе и посмотрел на нее. Волосы, кожа, да и мышцы были содраны с одного участка черепа, от уха и до макушки. Тело было покрыто глубокими царапинами, следами когтей, укусов... Драко тогда стоял и не мог отвести от нее взгляда. Все смотрел и смотрел, и смотрел, парализованный ужасом... Женщина тяжело дышала, хватая ртом воздух. Страдала ли она или совсем ничего уже не чувствовала? Малфой не знал, как и не знал, осознавала ли она происходящее. Понимала ли, что умирает. Самая, наверное, страшная смерть — один и никого близкого рядом. И только Драко стоял подле нее — чужой, враг, но он был единственным человеком поблизости. И он был ответственен за ее судьбу. Он чувствовал это, чувствовал, что не мог больше уйти. Что делать? Что же ему нужно было делать? Спасти он ее не мог. Наблюдать за страданиями? Позволить умереть? Убить самому? Рядом не было матери, чтобы сделать трудный выбор за него. Он сам должен был принять решение. Драко слышал ее хрип и неосознанно закрывал уши. Такой оглушающий звук. Слишком, слишком громкий. Сколько времени нужно человеку, чтобы умереть? Минута? Две? Десять? Малфой стоял рядом с ней и ждал. Она смотрела на него, и он не смел отвести взгляда. А потом принял решение. Авада Кедавра бывает милосердной... в некоторых случаях. Малфой никогда не забудет мгновение, то самое мгновение между жизнью и смертью. Живые глаза смотрят на него, он видит в них боль, страдание, мольбу. А затем он произносит заклинание. Вспышка — и глаза уже мертвые. Что изменилось за это мгновение? Все — Драко? — Голос матери заставляет его вздрогнуть. Он снова смотрит на руки и молчит. Раскачивается. Взад-вперед, взад-вперед, взад-вперед. — Драко, мне нужно с тобой... — Нарцисса замолкает на полуслове, как только замечает сына. Смотрит на него и поджимает губы. Мерлин... У Драко снова "плохой день". Панси говорила ей, она говорила, что ему снова становится хуже. Глаза застилает пелена из слез. Если бы она могла забрать на себя всю его боль, не задумываясь, сделала бы это. — Ничего. — Нарцисса подходит к кровати и садится рядом с ним, аккуратно дотрагиваясь до его ладони. Драко сразу же вырывает ее, словно обжегшись. Она закрывает глаза и кивает. — Не буду трогать. Малфой, не обращая на нее внимания, забирается с ногами на кровать и обхватывает колени руками. Перед глазами все еще глаза умирающей женщины, и, как бы он ни жмурился, этот образ никуда не уходит. У него получалось загонять воспоминания в самый темный угол головы, запирать их там, держать. Но сегодня "плохой день".Сегодня он не покидал мэнор. Сегодня не было отработки. И Поттера не было. Хмурого, радостного, возбужденного или апатичного. Не было. Драко проснулся и десять часов безвылазно находился в этом чертовом доме. В гребаном некрополе. Повсюду трупы, трупы, трупы... И голоса в голове кричат так громко. Все эти стоны, хрипы. — Уходи, — шепчет сквозь стиснутые зубы. — Нет. — Уходи, — раздраженно повторяет и сразу же слышит в ответ: — Нет. — Решительная. Мама всегда говорит решительно, уверено. Даже если все вокруг рушится, она все равно играет свою роль. Настоящая Блэк, сильная, стойкая. Как же он ее... Как же... — Я буду рядом. — Я тебя ненавижу. Почти правда. Почти. Как там говорят? Мы ненавидим тех, кого любим, ибо только они способны причинить нам больше всего страданий. Драко не смотрит на нее. Он не хочет видеть ее лживую заботу. Мерлин, он так хочет уехать. Куда угодно, хоть к магглам. Туда, где не будет ни ее, ни этого сраного осуждения в глазах всех и каждого. Но тогда и Поттера не будет,— проносится в его голове. Не будет того трепета, что он вызывает одним своим присутствием. Не будет шанса на то, что он ответит на чувства Драко. Заметит его, поймет все те знаки внимания, что Малфой ему ненавязчиво оказывал. И тогда возможно Драко станет счастлив. Они с Гарри могли бы быть счастливыми. Очень счастливыми. Он уже любит Поттера за всех, кого тот потерял. Драко так сильно его любит, так сильно, что, кажется, его чувство способно перевесить все то дерьмо, что происходит в их с Поттером жизнях. Гарри нужен не потому, что он Поттер, не потому что Спаситель, он нужен потому что... Просто нужен. Драко заставит забыть его и о Пророке, и о том ублюдке, который продал его откровенные колдографии, и о косых взглядах — обо всем. И сам забудет. О Виконте, об убитых магглах, о Сивом, о гребаной змее, о... — Возможно, но это ничего не меняет, — отвечает Нарцисса. Малфой опускает голову на колени, потом смотрит на потолок и, наконец, останавливает свое внимание на шторах. Когда-то давно они с Панси прятались за этими шторами вместе. Им было девять, Паркинсоны нанесли вежливый визит, и Драко, выпендриваясь на своей новой метле, разбил любимую мамину вазу... — Я в порядке. — Драко перестает раскачиваться, отодвигается от матери и даже не смотрит на нее. Но она видит, как дрожат его пальцы, как стеклянные, словно неживые глаза устремлены "в никуда". Нарцисса не знает, как помочь сыну, чувствует себя уязвимой и обнаженной. Ей не хватает Люциуса. Драко отказывается с ним общаться. Он и с матерью бы не общался, если бы не жил с ней под одной крышей. С ним так сложно. Она видит, как он сгорает на ее глазах, и не может ничего сделать. — Я заказала столик в новом ресторане, — вдруг произносит Нарцисса. — Сходи туда с Панси. — Не хочу. — А Панси хочет? — Драко впервые бросает на нее немного удивленный взгляд. Первый за день. Хоть какая-то победа. — Помнится, она жаловалась на то, что ты водишь ее в одни лишь бары, — последнее Нарцисса говорит с явным неодобрением. В последнее время он и правда пристрастился проводить так вечера — сидя за барной стойкой, потягивая огневиски в компании Блейза и Панси и наблюдая за окружающими. Ему нравилось смотреть на людей, нравилось подмечать мимолетное изменение мимики, отражающееся на их лицах в зависимости от смены настроения. Драко и в школе так забавлялся — "читал" людей. Тогда это было просто милое, безобидное увлечение, позволявшее убить скуку. Он смотрел на своих сокурсников и строил предположения — о чем они думают, чего стыдятся, о ком переживают... Не нужна никакая легилименция, чтобы узнать человека напротив. Понять его, узреть. Нужно просто смотреть. Внимательно, очень внимательно. Замечать детали и понимать, как связаны между собой те или иные вещи. Сейчас он все чаще задумывается о карьере юриста. Отец считает, что из него выйдет отличный финансовый аналитик, но... Он также предлагал учредить юридическую фирму в том случае, если Драко все же решит заниматься юриспруденцией. Если, конечно, ему позволят заниматься юриспруденцией... — мысленно добавляет Малфой. Ему уже отказали в большинстве магических юридических академий. Он всерьёз подумывает поступать в маггловский вуз. Драко согласен даже на это, как бы ему и ни была неприятна мысль о вынужденном пребывании в обществе магглов. — Меня и на порог не пустят. Ты и сама знаешь, — недовольно говорит Малфой, вспоминая, как ему неоднократно отказывали в обслуживании. Не только в ресторанах — в книжном, в недавно открывшемся баре. — Там недавно ужинал Тео Нотт со своей спутницей. — Я не Тео Нотт, — шипит Драко. — Я гребаный Малфой, Пожиратель, сын Пожирателя и недоубийца Дамблдора. Неужели ты думаешь?.. — Просто сделай это, — перебивает его Нарцисса. Она строго смотрит на него и не терпящим возражений голосом говорит: — Нельзя прятаться вечно. Драко отмахивается и отвечает: — Можно попробовать. — На секунду представляет себе эту пессимистичную картину — только он и это чертово поместье. На долгие, долгие, долгие годы... Ужасное будущее. — Драко! — Хорошо, я пойду, только оставь меня. — Нарцисса встает, поправляет платье и смотрит на сына. Долго, очень долго. Драко снова отвернулся в сторону и завис. Она не знает, о чем он сейчас думает, но что бы то ни было она не хочет оставлять его наедине с этим. Они семья, чтобы ни случилось в прошлом. Только вот ее помощь ему не нужна. Она пыталась поговорить с ним и сделала только хуже насильственным вмешательством в его личное пространство. — Я люблю тебя, Драко, — произносит еле слышно и выходит. Малфой оглядывается и смотрит на то место, где только что стояла мать. Люблю тебя — И я тебя, — шепчет себе под нос, — мама. * * * — Я устал ждать! — зло выдыхает Малфой, оглядываясь. Секунда-другая, и он уже сидит в пол-оборота, следя за передвижениями в зале. Панси молча наблюдает за ним, затем бросает короткий взгляд в ту сторону, куда сейчас смотрит Драко. Он недовольно стучит пальцем по поверхности стола, поднимает руку, привлекая внимание официанта, и разочарованно разворачивается, на мгновение прикрыв глаза. Официант демонстративно проходит мимо. Панси наклоняется и кладет руку поверх ладони Драко, он одергивает свою руку и запускает ее в аккуратно уложенные волосы. Кажется, что еще немного, и он бросится на кого-нибудь. Терпением Малфой никогда не отличался, его горячность и эмоциональность порой играют с ним злую шутку. В последнее время ему с трудом удается себя сдерживать. А сегодня он еще и взвинченный. Панси нервно теребит салфетку и обеспокоенно смотрит на Драко, отмечая каждое, казалось бы, незначительное движение. Она давно читает его как открытую книгу. Сейчас он, нахмурившись, смотрит влево и вниз, не переводит взгляд на других — сосредоточенно думает о чем-то. О чем? — хочется закричать. Панси приняла бы любой ответ. Если бы Малфой не был настолько хорош в окклюменции, она бы давно уже забралась к нему в голову. Плевать на его злость, плевать на его обиду. Незнание ее убивает. Прощаясь, она не знает, увидит ли она его в следующий раз. Пытается насмотреться, надышаться и все равно знает, что ей этого мало. И всегда будет мало. И так страшно думать о том, что сегодня, сейчас — последний раз. А в следующий она будет стоять у его могилы, сжимая одинокую колючую розу, и винить себя за бездействие. Драко снова замыкается. В последнее время это случается все чаще и чаще, и Панси боится, что с ним вновь может случиться беда, как на седьмом курсе. Она едва смогла вытянуть его из той ямы, в которую он упорно скатывался. Алкоголь, наркотические зелья, поиск адреналина, самоистязание... Она вздрагивает и с силой жмурится, стараясь выкинуть образ Малфоя, стоящего на парапете Астрономической башни. Рукав закатан, из свежих порезов сочится алая кровь, и он под кайфом... Тогда он чуть не упал. Ее Драко. Ее любимый Драко. Она могла прийти на пару минут позже и... Все. Кровавое месиво на земле вместо близкого, самого любимого человека. — Драко, это не последнее место, в котором... — начинает успокаивать его Панси. Она улыбается и откладывает салфетку в сторону. — Это не последнее место, в котором мне откажут в обслуживании, — продолжает за нее Малфой. — Я могу купить этот гребаный ресторан. Могу купить их всех с потрохами. Их всех, всех, всех! — Это не изменит ситуацию, — тихо произносит, касаясь его руки. Драко не может купить благосклонность окружающих, она не может купить уверенность в том, что с ним все будет хорошо, Нарцисса — его прощение. В мире многое можно купить, многое, но не все. — Я знаю, но... — К ним, наконец, подходит высокий стройный мужчина лет пятидесяти и вежливо улыбается. Мерлин, вежливо! Какое лицемерие... Панси сильнее сжимает руку Драко, нежно гладит тыльную сторону его ладони большим пальцем. Так, как ему нравится, так, как она всегда делает, чтобы успокоить его. — Мистер, Малфой, вы, кажется, чем-то недовольны, — с явным удивлением произносит мужчина. — Я хочу поговорить с администратором зала, — тихо, но со злостью говорит Драко. Сжимает и разжимает свободную руку и через пару секунд слышит спокойный ответ: — Я владелец. — Драко поднимает голову и замечает все ту же вежливую улыбку. В задницу засунь себе эту сраную вежливость! — Почему мне и моей спутнице приходится ждать... — Он смотрит на часы и неодобрительно качает головой. — Уже больше двадцати минут. У вас проблемы с персоналом? — У нас не тот уровень, который бы вас удовлетворил, мистер Малфой. Думаю, вам стоит поискать более достойное место. — Драко возмущенно открывает рот и тут же его закрывает. Нет смысла ругаться, он ничего не докажет. И ведь он знал, что так будет. Знал и все равно дал себя уговорить. — Это несерьёзно. Панси поворачивает голову и внезапно натыкается взглядом на довольную физиономию Поттера. Твою мать. Поттер. Тот сидит напротив какого-то мужчины и глупо улыбается. Они о чем-то тихо говорят, и он то и дело посылает своему собеседнику многозначительные взгляды. Панси рассматривает спутника Поттера, невольно подмечает ужасную осанку и локти на столе. Крупнокостный, с покатыми плечами и рыхлый. Она не раз видела его в Атриуме. Ничем не примечательный молодой человек. Длинные русые волосы, маленькие, близко посаженные глаза, широкий нос и пухлые губы... Как он вообще привлек Поттера? Рядом с Малфоем она бы его и не заметила. В принципе сложно найти мужчину, который мог бы затмить Драко. Драко единственный в своем роде. Такого, как он, больше нет. И он как ни странно любит Поттера. А Поттер... — Ничем не могу помочь... — доносится до нее голос владельца. Мерлин, — проносится в голове Паркинсон. Пока Драко не увидел, пока он еще ослеплен своей злостью, необходимо увести его подальше. — Драко, я согласна. Давай уйдем. — Я просто... — начинает было Драко и резко замолкает. Хмурится, смотрит, уставившись в одну точку. Паркинсон обреченно закрывает глаза. Увидел. — Пойдем, Драко. — Он на автомате кивает, неотрывно глядя на Гарри, который в свою очередь смотрит только на своего спутника. — Драко. — Привлекает его внимание Панси. Бесполезно. Малфой кивает, все еще продолжая пожирать глазами Поттера. Он ничего не говорит, не двигается, просто смотрит. Паркинсон физически ощущает, как ему больно сейчас. Словно это ей больно. Драко слегка кивает головой, а затем пытается улыбнуться ей, но у него, скорее, получается гримаса горестного отчаяния. Не в силах больше это терпеть, Панси быстро поднимается из-за стола и решительно говорит: — Мы уходим. — Малфой медленно отодвигает стул, и в этот момент Гарри начинает смеяться, видимо над какой-то шуткой своего партнера. Он откидывается на спинку кресла и смотрит на потолок, затем через пару секунд резко наклоняется и дотрагивается кончиками своих пальцев до пальцев сидящего напротив мужчины. А затем сразу же отнимает руку. — Сейчас. — Хорошо, — соглашается Малфой. Он не спеша поднимается и, все также глядя на Поттера, снова и снова проговаривает про себя. Посмотри на меня, посмотри на меня, посмотри на меня... Пожалуйста, Гарри, ну посмотри ты на меня! Он готов закричать это на весь ресторан и плевать на то, что о нем подумают окружающие. Он хочет закричать так громко, чтобы услышали все в городе, в стране в этой гребанной вселенной. Тогда, возможно, его услышит и Поттер. Может, тогда он обратит на него свое драгоценное внимание. Посмотри на меня! Нет. Не смотрит, не видит и не желает отвлекаться. Драко подходит к Панси, касается ее талии и пропускает вперед. Бросает последний взгляд, чувствуя, как ладонь Паркинсон накрывает его, все еще находящуюся на ее талии. Она ласково гладит его пальцами, и он послушно разворачивается, следуя за ней. * * * — Ты знаешь его любовника? — не нужно уточнять, о ком именно идет речь. Драко делает глоток, бросает нервный взгляд на Паркинсон, надеясь на чудо. Выстраивает в голове идеальный диалог. — Нет у него никакого любовника, Драко. Он скромный, застенчивый гриффиндорец, по уши влюбленный в тебя. — Правда? — Конечно, Драко. Он просто еще не заметил твоего пристального внимания, идиотских улыбок и глупых влюбленных взглядов. И да, намеков он тоже не понимает. И раз застать его одного крайне проблематично, ты пригласи его прямо при всех, посмотри на его... — Вроде бы Стивен Торнтон, магглорожденный, служащий Отдела Тайн, — внезапно раздается голос Панси. Малфой вздрагивает, кивает и снова делает глоток. — Он на пять-шесть лет старше Поттера. — Как ты узнала? — Слухами мир полнится. Пока ты строишь из себя мученика, не замечая ничего, кроме своей любимой половой тряпки, мне от нечего делать приходится слушать то, о чем говорят министерские служащие в Атриуме. — Панси бурчит и в следующую секунду опрокидывает в себя остаток огневиски в бокале. — Я не просил тебя сопровождать меня. — Не просил, — соглашается Паркинсон, — тебе и не нужно было. Но если с тобой что-то случится, я узнаю и смогу вовремя среагировать. Они с Панси нагло украли идею Грейнджер с галеонами. Весь седьмой курс пользовались ими для обмена сообщениями, и сейчас Панси настояла на том, чтобы Драко брал свой фальшивый галеон на отработку. Мало ли, что случится. — Он старше, — снова меняет тему Драко. Панси закатывает глаза, но все же отвечает. — И что? — Затем чуть подумав, добавляет: — Он вроде как в Отделе какие-то расчеты проводит. — Они с Поттером?.. Как давно? Я не замечал, чтобы он... Ну, чтобы кто-то его интересовал. Несколько раз, проходя мимо, вместе с другими стажерами, Гарри радостно ему улыбался. Драко помнит все в мельчайших деталях. Каждую улыбку. Он полагал, что Поттер улыбался именно ему, что это что-то значит. Ну ведь не станет Поттер ему улыбаться просто так? Не станет. Если только он не влюблен. Не в Драко влюблен — в Стивена. — Не знаю, Дрей, после того случая с Пророком Поттер свою личную жизнь вряд ли будет афишировать. — То есть у них может быть все серьёзно? — Мерлин, Малфой, я не знаю. — Панси подзывает к себе бармена и, указывая на их с Драко бокалы, просит повторить. Драко оглядывается по сторонам: почти не оставалось посетителей, кроме них с Панси в баре находятся еще трое парней одного с Драко возраста и один старик. Уже затихла музыка. Скоро владелец попросит их покинуть заведение. Мерлин, как не хочется возвращаться в мэнор... Там как в тюрьме. Почти каждая комната, коридор, лестница связаны с чем-то темным — со смертью, с чьим-то страхом, с чьей-то болью, с его собственной болью. Драко часами может смотреть на то место, где его пытали. Просто поверь мне, Драко. Так лучше... И не с кем поговорить, и некому рассказать о том, что тревожит. Раньше он мог беседовать с матерью, теперь же... Кажется, что он никогда никому не сможет рассказать о том, что чувствует. Ему страшно даже представить, как это будет — разговор по душам. Драко откроет рот, но слов найти не сможет. Он просто будет стоять и молчать, с ужасом глядя на собеседника. Страх вновь вспомнить о тех событиях накроет в ту же секунду, как он попытается хоть что-то выдавить из себя. Страх вспомнить, страх осуждения, страх угрызения совести. Страх быть отвергнутым. Поймет ли кто его, поможет ли? С Панси он говорить о прошлом не может — она и сама часть его. Она, конечно, не все ужасы увидела, но достаточно, чтобы не напоминать ей об этом. Воспоминания о травмирующих инцидентах неотступно преследуют нас, если мы слишком часто размышляем о пережитом. Панси страдает? У нее тоже в душе война? С чем она воюет день ото дня? — Скоро нас выгонят, — тихо говорит Панси на выдохе. Грусть в ее голосе ощутима, она бьет по самому Драко. Алкоголь не спасает и даже не обезболивает. Малфой не знает, зачем пьет. Блять, уж лучше бы он трахался. Говорят, кто-то лечит так посттравматический синдром. Он бы тоже попробовал такой способ лечения, если бы не был настолько повернутым на Поттере. Мерлин, как же уныло, как тоскливо на душе... Да еще и этот гребаный Поттер со своими "дружками". Нашел себе нового любовника. Какого-то гребаного магглорожденного умника. Стивен Торнтон... Грязнокровный ублюдок. Ненавижу тебя, Поттер. Если бы ты только знал, как я тебя... как я тебя... я тебя так сильно... очень сильно. Мерлин, нестерпимо сильно... Если бы любовь можно было убить... Увы, она воскресает после каждой отчаянной попытки. Кажется, что уже все — задушил, наконец, испепелил в себе ее ненавистный росток, затоптал его и выкорчевал. Но нет, и после тысячного убийства это сраное чувство благополучно воскресает и цветет, цветет, цветет... Черт, сейчас Гарри вполне может трахаться. С ботанистым задротом Торнтоном. Стонать во все горло, материться и выкрикивать пошлости. Он выкрикивает пошлости? Выкрикивает. И пошлости, и ругательства, и... Малфой как на яву слышит его безумные стоны и всхлипы, представляет его несдержанным и порочным, сидящим сверху, с широко разведенными ногами, развратно откинувшегося назад. Темные волосы прилипли к влажному от пота лбу. Поттер сильнее прогибается в пояснице, его губы приоткрыты, пальцы комкают простыни. И он стонет. Чужие руки гуляют по его спине, пояснице. Чужие ладони опускаются на ягодицы, гладят, сжимают их... Чужие губы жадно целуют его, когда он в очередной раз наклоняется, практически соскальзывая с члена. Чужие глаза любуются им, когда он резко выпрямляется, обратно насаживаясь на член. Драко делает глоток виски и морщится. Блять. И плевать ему на то, что Драко уже который час, который день, который месяц сидит в одном и том же баре и думает о нем. Не только, конечно, о нем. Драко о многом думает, но о Поттере мыслей больше всего. Воспоминания наведываются без спроса, обычно после пары стаканов огневиски. В такие моменты он готов проклясть себя за не свойственную ему сентиментальность и все равно предается ностальгии о прошлом, думая о том, как было когда-то. Когда-то давно. Когда не было Лорда, когда единственной задачей было сделать Потти в квиддич. Малфой резко выпрямляется, с силой сжимает кулаки и опускает взгляд на свой бокал, где тают остатки льда. Он усмехается и салютует сам себе. Конечно, Торнтон, небось, забавный. Вон как Поттер хохотал в ресторане. Драко же не помнит, когда смеялся в последнее время. Он мрачный, хмурый и постоянно думает о смерти. Кому нужен такой парень? Кто вообще на него посмотрит? Эгоистичный, бессердечный ублюдок, он и сам себе не нужен. Драко делает глоток и морщится, вспоминая молодого парня лет двадцати — Ричарда. Он открыто поддерживал Поттера, за что его и схватили. Ричард просил о помощи. Малфой знал, что его убьют, он знал, но ничего не сделал. Все потому что он уже допустил ошибку, не сдав Поттера. Драко больше не мог ошибаться. Запас "вторых шансов" для его семьи закончился, следующая ошибка стала бы фатальной. Ричарда убили у него на глазах. Нет, не Авадой, его долго пытали егеря, прежде чем убили. Прикончили, как бешеную собаку, не моргнув глазом. А он смотрел, и в этом было его наказание. За то, что упустил Поттера, за проявленное малодушие, за глупость. Он фактически сам убил Ричарда. Стоял там все время, как было приказано, и наблюдал. Не помог, он боялся даже шелохнуться. Когда видишь такое убийство, становится трудно дышать, словно весь воздух исчезает. Ты оказываешься в вакууме. Малфой вздыхает и опускает голову на барную стойку. Потом резко выпрямляется. На ум приходят строки из Милтона: Куда, несчастный, скроюсь я, бежав От ярости безмерной и от мук Безмерного отчаянья? Везде В Аду я буду. Ад — я сам... — Ад — я сам... — шепчет. Панси настороженно смотрит на него сонными глазами. Драко нежно ей улыбается, чуть сжимает ее ладонь и поднимается со стула, вытаскивая из кармана маггловские сигареты. Нетвёрдой походкой идет мимо стойки и подходит к специально отведенному месту в баре для курения. На место наложены чары — горький, едкий дым рассасывается, не успевая появляться в воздухе. Драко закуривает сигарету — единственную за весь вечер. Курить он бросил полгода назад, но иногда он позволяет себе вольности. Грудь сейчас словно тисками сдавило. Дышать так сложно. Воздуха не хватает. Он кашляет и опускает сигарету. Закрывает глаза и зло усмехается, в очередной раз вспоминая статью Пророка и Поттера на главном развороте. Гей. Потти, святая невинность, оказался педиком. Кто бы мог подумать... До этого у Драко была хотя бы отговорка для себя — Поттеру не нужен мужчина, пусть даже этот мужчина десять раз его любит. Поттер натурал, и ему все это попросту не нужно. Как выяснилось, не нужен ему именно Малфой. Драко Малфой недостаточно хорош. У Поттера уже второй парень, ну а на Драко в этом ключе он даже не смотрит. И никогда не посмотрит. Малфой думал, что пройдет время, Поттер оправится от предательства, будет двигаться дальше, и тогда он... Идиот. О чем он только думал? Счастливы? Они с Поттером? Больно нужен ты Поттеру. Ты не Стивен и даже не ублюдошный Джеймс... — По стаканчику? — слышит он знакомый голос. Драко поворачивает голову и встречается взглядом с Блейзом. — Панси позвала? — вместо приветствия произносит Малфой, рассматривая Забини. Красивый мулат с озорным блеском в глазах и очаровательной улыбкой, Драко должен был влюбиться в него. Должен был, а влюбился в Поттера... — Драко, мой злобный блондинистый друг, ты мне не рад, что ли? — усмехается Забини, протягивая ладонь, Малфой жмет его руку. — Так, что? По стаканчику? — Бар сейчас закроют. — Можем перенести вечеринку ко мне, — предлагает Блейз, глядя на Панси. — Нет, вы там как-нибудь без меня, — произносит Паркинсон, подходя к ним ближе. — Мне еще заниматься нужно. Ты же знаешь, какие в медицинском требования. Я не могу гулять с вами всю ночь напролет. К тому же, зная вас, девочка вам будет только мешать. Драко кривится, притягивает Панси за талию и целует ее в макушку. Сигарету он отбрасывает в рядом стоящую урну и уже обеими руками обнимает девушку. — Ну, так что, Драко, идем? — Не думаю, что это хорошая идея, — неуверенно возражает Малфой. Он не жаждет сейчас веселья, но и оставаться один на один со своими мыслями тоже не хочет, как и не хочет возвращаться домой. Блейз делает глубокий вдох и серьёзным голосом заявляет: — Меня заебала твоя кислая мина. Поттер, сука очкастая, того даже не стоит. — Знаешь, что? Ты сейчас возьмешь свои слова обратно, иначе я за себя не... — начинает говорить Малфой с явной угрозой в голосе, но Панси нетерпеливо перебивает, произнося. — Блейз прав, Драко. Поттер не смотрит на тебя, и если начистоту вряд ли посмотрит. Ты же не маленький, должен все понимать. — Драко пристально смотрит на нее и молчит. Должен. Кому он, блять, должен? Панси хватает его за руку и тянет к выходу. Заметив его взгляд, брошенный на барную стойку, говорит: — Я отплатила, не волнуйся. Уже стоя на улице, ежась под пронзительным холодным осенним ветром, Малфой невольно начинает думать о Рождестве. О еще одном Рождестве в полном молчании. С бокалом красного вина, лживыми улыбками и подарками, которыми едва ли можно что-то исправить. Он больше не вынесет эти чертовы праздники. Тоска в эти дни особенно сильная. Тоска, одиночество, апатия. И все эти мысли, и все воспоминания, словно они только и ждали этого дня — и весь гребаный праздник терзают, терзают и терзают, не переставая. Мерлин. Как же плохо одному. Даже находясь в нескольких метрах от матери, он все равно остается один. Ее нет в его мире. Они с ней разделены слишком многими событиями прошлого. Он совсем ее не чувствует. Не чувствует ни ее тепла, ни ее поддержки. Ничего не чувствует, кроме злости и обиды. — До завтра, — шепчет Панси, запускает руку в его волосы и лохматит их. — До завтра, — вторит ей Драко. Она смотрит на него с такой нежностью, с такой любовью. Она всегда так на него смотрит. Малфой невольно вспоминает ее взгляды, когда они занимались любовью тогда, на седьмом курсе. Она смотрела на него так, словно он был единственным мужчиной на земле, стонала так сладко, так искренне... Отвечала на каждое действие с такой неподдельной страстью, что он забывал о том ужасе, который его окружал. Панси с силой сжимала член мышцами, доставляла удовольствие и улыбалась на его ответные стоны. Секс с ней действительно нравился. Драко любил ласкать ее, чувствовать ее реакцию, подводить к оргазму. Любил разговоры ни о чем после секса, и то как она рисовала на его спине руны пальцем, заставляя угадывать… Ему было хорошо с ней. Если бы он мог ее любить так, как она хочет. Как заслуживает. Если бы он мог хоть кого-то любить... Кого-то, кроме Поттера. Чувства к Поттеру причиняют боль, тупую, ноющую боль. А это неправильно. Должно быть тепло, очень-очень тепло от того, что любишь, неправильно замерзать изнутри. Панси кивает Блейзу, аппарирует, и Драко сразу же выныривает из пьяного оцепенения. Разворачивается и медленно бредет по пустынной улице. Забини идет рядом, бок о бок. Молчит и не напрягает его пустыми разговорами. Разве могут помочь разговоры, если сейчас все мысли о том, как он хочет забрести в какой-нибудь тупик, упасть в самом темном углу на холодную поверхность неровного асфальта и, закрыв глаза, просто ждать смерти. Или не смерти — просто ждать. Хоть чего-нибудь. Сейчас он чувствует себя идущим ко дну, он еще близко у поверхности, очень близко, может видеть искаженные преломлением солнечные лучи, но с каждой секундой опускается все ниже и ниже, и ниже... Мысли то и дело возвращаются к прошлому. Порой, к Ричарду. Драко снова и снова прокручивает в голове сцену его убийства, вспоминает обреченность на его лице, безысходность в голосе. То, как он смотрел на него в самом конце, когда в его взгляде больше не было ни надежды, ни страха — ничего не было. — Хватит, Малфой. Это просто Поттер. Ну, подумаешь, трахается он сейчас с кем-то другим... — слышит он голос Забини. Перед глазами — все еще предсмертная маска Ричарда. Твою ж мать. Драко поворачивается, встряхивает головой и спрашивает: — Думаешь, у них дошло до секса? — А почему нет? Это просто секс. — Не для Поттера, он другой. — Малфой кривится. Похоже на подходе очередной приступ мигрени. Блять. Эти чертовы приступы настолько сильные, что даже зелья не снимают боль полностью. Драко трет виски и пытается расслабиться. — Мерлин, Драко, как ты на него слюни пускаешь, не заметит разве что слепой. Поттер, конечно, плохо видит, но все же не настолько. Если он не отреагировал, значит ему не интересно. — Он точно знает? — внезапно спрашивает Малфой, останавливаясь. Блейз делает еще пару шагов и тоже замедляется. Оглядывается и пожимает плечами. — Я не Поттер, я не знаю наверняка. Но ты не особо хорошо прячешь свои желания. Сейчас уже не так заметно, как было в первые месяцы... — Забини морщится и демонстративно вздрагивает. — Так он знает? — Знает или нет — какая разница? — Есть разница, — возражает Драко, глядя себе под ноги. — Брось, неужели ты думаешь, что у вас что-то выйдет? Это как если бы Нотт внезапно влюбился в Грейнджер. Много у него шансов? Даже если она обратит на него внимание, ей просто не захочется взваливать на себя все те проблемы, которые последуют за этим. Пара месяцев жаркого страстного секса, а потом... — Поттер не Грейнджер. Он способен выдержать. — Поднимает голову и смотрит на ночное, темное небо. Почти не дыша, вглядывается в бездну над головой, думая о том, что если он совсем перестанет дышать, то вместе с этим придёт и конец всему остальному. И не нужно будет решать все эти навалившиеся в одночасье проблемы. И не нужно ждать белой полосы. И Поттера ждать не нужно. — Он не захочет. Не забыл о нищеброде, который чуть не отравился той медовухой из-за тебя? И обо всех дружках нашего золотого чудо-мальчика, которых ты пытал на седьмом курсе? О том, как ты... — Я понял. — Ничего ты не понял. Поттер выбирает тех, с кем ему удобно. Не будь он геем, он бы точно женился на мелкой Уизли. Если бы в семье Уизли был свободный педик, Поттер, недолго думая, убедил бы себя во внеземной любви к нему и прочей лабуде. Нахрена ему побитый ты? Ты себя со стороны видел? Хмурый, злобный, вечно недовольный... — Ладно, может уже аппарируем? Холодно! — Можно и аппарировать. А потом, напившись, согревшись, можно и парня тебе для перепиха найти. — Не хочу. — Драко поджимает губы, и мысли снова возвращаются к Поттеру. Сукин сын забрался слишком глубоко ему в голову. Забрался и не собирается вылезать. Сука. Сукасукасукасука... Плохо-то как! Сейчас бы ворваться в спальню Поттера и прекратить свои мучения разом. А потом можно и в Азкабан. Только ведь Поттер не виноват в том, что Драко потерял из-за него голову. Он не виноват, он просто... Ему все равно. Да, сложно не заметить внимание Драко. Он никогда прежде не влюблялся. Раньше ему казалось это все глупостью. Он никогда не думал о том, что другой человек может стать в одночасье настолько важным, самым важным, и сделать тебя несчастным одним лишь своим невниманием. Его равнодушие всегда задевало Драко, с первого курса, только сейчас оно отдается где-то в глубине грудной клетки тупой монотонной болью. Воображение вновь подкидывает откровенные картины того, как сейчас может выглядеть Поттер, и Драко неосознанно сжимает кулаки. Пытается дышать глубже. Щемящая боль под рёбрами грызет его изнутри, не желая затихать. Вроде физически ничего не болит. Совсем ничего. Только все равно невыносимо постоянно чувствовать все это. Прошло больше двух лет со дня Победы. Поттер в той гребаной Выручай-комнате точно запустил внутри него какой-то механизм самоуничтожения. Такой механизм есть в каждом из нас, и он ждет. Ждет своего часа, ждет человека, способного его активировать. Это просто Поттер. Просто Поттер. Всего лишь один человек из шести миллиардов. Почему же он не может найти еще одного такого? Что в Поттере такого особенного? Ничего. И все же каждый раз, когда Драко ощущает падение, когда все вокруг сливается в нечеткий фон, в котором ничего невозможно разглядеть, каждый раз он цепляется за Гарри. За выдуманную красивую историю любви. Прошлого нет, настоящего нет, да и будущего... И нет безответных чувств. Есть только он и Гарри. Безумно влюбленный в него Гарри. Глупая фантазия глупого Драко. Северус всегда говорил, что у него богатая фантазия, слишком богатая, и использует он ее для каких-то безумных выдумок. Интересно узнать его реакцию на влюбленность в Поттера. Он бы смеялся? Конечно бы, смеялся. Вопрос лишь в том, насколько громко. Драко как на яву видит веселящегося Снейпа, слышит его удивленное "Поттер?" Он всю жизнь любил Лили Поттер, а Драко теперь безответно любит ее сына. Постоянно ощущает собственное бессилие, страшное, утомляющее бессилие, и ничего не может изменить. Заговорить с Поттером никак не выходит. Пара фраз, и все. Поттер не стремится к общению с Драко, он лишь насмешливо смотрит на него каждый раз, проходя мимо. Мерлин, если бы ему сказали в школе, что после всех этих взглядов, смешков имбицильных поттеровских дружков, всех этих шуток и насмешек, которые Поттер безмолвно одобряет, он все равно будет смотреть на него побитой собакой, он бы... Черт. Драко смотрит на Блейза, и тот с улыбкой предлагает: — Тогда можно вспомнить старые-добрые, Драко. — Малфой качает головой, идет дальше по безлюдному Косому переулку, и заглядывает в каждую тёмную витрину, глядя на свое отражение. Драко закрывает глаза и идет вслепую — он знает даже количество шагов от одного дома до другого, за последний год он обходил этим маршрутом все вдоль и поперек. Внезапно Малфой останавливается, вдыхает глубже ночной воздух. Вспомнить старые-добрые... Он не хочет Блейза. Он хочет Гарри. Сильно, сильно, сильно... — Сделай лицо попроще, Малфой. Не хочешь — не надо. Расслабься. Драко закрывает глаза и горько улыбается, кивая. И снова думает о Поттере. Как же долго он хочет его поцеловать. Так долго, что это стало навязчивой идеей — дотронуться до Поттера, вцепиться в него, не прерывая поцелуя, не выпускать его из рук. Вбиться, вжаться, слиться... Быть ближе. Мерлин, он гребаный мазохист. Думает о Поттере, пока тот... Пока тот трахается с другим. Драко негромко смеется от собственного бессилия. Правду говорят: худший способ скучать по человеку — это быть с ним рядом и понимать, что он никогда не будет твоим. Он прикрывает глаза, считая до десяти, и ждет какого-то знака, способного заставить его принять решение. Ему так плохо здесь, что хуже, кажется, и быть не может. — Что мне делать? — еле слышно шепчет Малфой. Блейз подходит почти вплотную к нему. Просто стоит какое-то время, затем поворачивает голову и смотрит в том же направлении, что и Драко. Через пару минут отвечает. — Мы придумаем, что делать. — Я его люблю, — говорит и неосознанно преодолевает те пару шагов, которые разделяют их с Блейзом. Прикусывает губу и упрямо смотрит перед собой. Ужасно не хочется признавать, что влюблённость и заинтересованность, не нашедшие отклика переросли в безумие и одержимость. Границы слишком размыты. Но "люблю" — звучит гораздо привлекательнее, хотя это "люблю" не передает ровным счетом ничего. Драко с ума сходит, жаждет, сгорает. Это не совсем любовь, это не совсем страсть, это... — Я знаю, — словно прочитав его мысли, говорит Забини и резко притягивает его к себе, целуя жадно, страстно, горячо, как будто только так может спасти, помочь, обезболить. И Драко неожиданно для себя отвечает на поцелуй. Притягивает ближе, но затем все же отрывается от губ Блейза. Чувствует прикосновение рук к своим предплечьям, смотрит на ресницы Забини, невольно вспоминая, как когда-то он запоминал каждую, казалось бы, незначительную деталь его внешности... Как же давно это было. Словно в другой жизни. Словно и не с ним. С правильным Драко, влюбленным в правильного парня. Того, с кем он знаком большую часть своей жизни, того, кто не предаст, того, кто рядом, кто понимает, кто видит, кто знает, кто... Малфой медленно приближает свои губы, снова касаясь губ Блейза. Не решаясь сделать ничего кроме, он просто стоит, замерев на месте, и дышит одним воздухом с Забини. Тот поднимает руку и ласково дотрагивается до его щеки. Проводит подушечками пальцев выше и разглаживает морщинки на лбу. Впервые за многие, многие месяцы Драко чувствует себя нужным. Хоть кому-то нужным. Он так устал от одиночества, от холодной постели, от пустой надежды на ответ человека, который даже не заметит его исчезновения. Если завтра Драко исчезнет, Поттер даже не заметит. Ему все равно. А Драко просто нужно тепло. Ему нужно... Чтобы рядом был кто-то настоящий, родной, близкий. И чтобы этот "кто-то" нуждался в нем. Именно в нем. Не в каком-то там Стивене мать его Торнтоне, а в Драко, несовершенном, придурошном, хмуром Драко с кучей проблем, с его странными чувствами и тяжелым характером. Малфой чувствует дыхание на шее, мягкие губы целуют мочку его уха, спускаются по шее, замирают. Драко дышит часто-часто, стискивает зубы, старается напомнить себе, что у него просто банальное сексуальное голодание и что он слишком давно без секса. Да, давно, но... Дело ведь не только в этом, ему сейчас хочется быть с кем-то, ему нужно сейчас быть с кем-то. Не позволить самому себе истязать себя мыслями до самого утра. Не позволить снова погрузиться в саморазрушение. Драко так устал от этого сжимающего душу отчаяния. Он устал оставаться один на один со своей совестью. И все эти чувства к Поттеру... Болезненные, жестокие, выматывающие. Ему нужно солнце в жизни. Теплое, нежное, любящее солнце. Ему нужна надежда. Ему нужно спасение в другом человеке. Видимо, не в Поттере. В ком-то... в ком-то другом... — Аппарируй нас к себе, — шепчет Малфой, накрывая ладонь Блейза своей. If I could start again A million miles away I would keep myself I would find a way