Сбежавшая невеста.

Со скрипящим звуком Вейлон Парк, бывший сотрудник корпорации "Меркоф" номер 1466, задвинул железный шкаф, блокируя дверь, и с тяжелым вздохом сполз на пол, меняя сдохшую батарейку в видеокамере. В его висках пульсировала кровь, перегоняя по венам к сердцу липкий страх. "Страх - страх-страх," - тарахтел мотор Парка. За пару недель, которые он оказывал консультационные услуги для "Меркоф", программист, с отличаем окончивший университет Беркли, успел навидаться страшных картин: опыты над пациентами, смерть и страшные увечья, страдания больных от мутаций и раковых опухолей, издевательства со стороны персонала, слышал крики, стоны, плач... Ему казалось, что он сможет с этим справиться ради приличных денег, которых хватит, чтобы покрыть страховку, отдать долги, вытащить семью из старого трейлера, и которых с лихвой останется на счетах его сыновей. Но какой предел может быть у человеческого безразличия? Каким подонком нужно быть, чтобы творить такое или спокойно наблюдать? Неимоверными усилиями программист заставил себя подняться, посмотрел в объектив камеры, приближая картинку и пытаясь рассмотреть, что ждало его впереди. Стоило ему остановиться, чтобы перевести дух, как тут же в голову начинали лезть тяжёлые мысли о безысходности его положения, о том, что можно найти более лёгкий путь выбраться... Но нет, это место не возьмёт верх над его здравым смыслом. Парк шёл по коридору, прислушиваясь к каждому шороху. Этажом выше кто-то кричал и молил о пощаде, в одном из кабинетов перед Вейлоном закрылась дверь, заставив мужчину сильно испугаться. Программист поспешил поскорее уйти, то и дело оглядываясь и ожидая, что психу всё-таки захочется выйти и проломить ему голову. Где-то впереди Парк услышал звуки игры на фортепиано. Он даже оторвался от камеры, остановился и прислушался, пытаясь понять, не глюки ли это. Мелодия лилась по коридору плавно и грустно, приманивая и заставляя пойти вперёд, посмотреть, кто же может её исполнять. Вряд ли психи могут играть так? Однако Вейлон знал, что среди пациентов здесь полно и бывшего персонала, подвергшегося принудительному "лечению". С каждым шагом мелодия звучала громче, хотя Парк всё равно не мог бы сказать, что конкретно играют. В инструментальной музыке он разбирался, как в женских туфлях, то есть не разбирался вообще. Правда, всё это было неважно. Сейчас имело значение только то, как пройти незамеченным и выбраться из лечебницы. Вейлон зашёл в небольшое помещение с трубами и вентилями, прошёл насквозь, оказавшись в узком тёмном коридоре. Пришлось воспользоваться ночным режимом видеокамеры, иначе он рисковал наткнуться на кучу разного хлама, сваленного вдоль стен. Парк осторожно поднялся по старой деревянной лестнице, боясь, что кто-нибудь услышит скрип рассохшихся досок. Справа от него была дверь, и музыка звучала именно оттуда. Стоило её открыть, и Вейлон наверняка увидит того, кто играет эту красивую мелодию. Нужно было идти дальше, но айтишник прислонился к стене у двери и прикрыл глаза, вслушиваясь в звучание мелодии. Для Маунт-Мессив она была такой же ирреальной, как плюшевые зайчики и добрый персонал. Всё-таки в этом месте кто-то оставался нормальным. Любопытство взяло верх, и Вейлон коснулся холодной обшарпанной круглой дверной ручки, слегка поворачивая её. Мужчина слышал, как его сердце бьётся где-то в глотке, но он всё равно открыл дверь и выглянул. Каково же было удивление Парка, когда он увидел, что дверь вела на маленький балкончик. Внизу простирался большой актовый зал, служивший наравне театром и кинотеатром. На стене справа располагался большой экран, заляпанный брызгами крови, но всё равно можно было увидеть, что старенький проектор показывал кусок немого фильма, где молодая пара кружит в танце и весело смеётся. Справа от экрана стояло фортепиано, за которым сидел человек, одетый как пижон: некогда белая рубашка, строгий жилет, галстук-бабочка, нарушали картину только перчатки без пальцев. С такого расстояния Вейлон не мог разглядеть, что всё это сшито из лоскутов разной ткани, зато он отчётливо видел, что одежда была грязная и запачкана в крови. Его лицо было спокойно и умиротворённо. Парк мог судить только по одной стороне лица - правая была изуродована свежими ранами. Мужчина сидел с закрытыми глазами, полностью отдавшись игре. Однако в зале он был не один. На старых стульях сидели психи - жертвы экспериментов "Меркоф". Кто-то слушал завороженно, кто-то испуганно сжался на своём месте, кто-то водил руками в такт мелодии, но никто не кричал, не пытался испортить игру мужчины. Надежды на то, что играющий окажется нормальным рассыпались прахом. Да, программист мог бы сказать, что эта мелодия что-то задевала в нём. Его человечность? Понимание? Сострадание? Возможно, благодаря этим своим качествам он и отправил письмо Майлзу Апшеру. Изуродованный шрамами мужчина смог показать, что ни охрана Маунт - Мессив, ни угрозы Джереми Блера, ни опыты, которые над ним проводили не смогли избавить его от этого. Только сейчас всё это не имело никакого значения. Разве можно вспоминать о человечности в Аду? Вейлон осторожно начал закрывать дверь и в самый последний момент увидел, что мужчина посмотрел на балкончик. Сердце Парка грохнулось в пятки, и он очень надеялся, что его разбивающийся звук не привлёк к себе внимание. Однако уйти ему не удалось. Вейлон включил на камере режим ночного видения, и чья-то рука грубо схватила его за плечо, встряхивая. -Невеста! Невеста! - сбоку подошёл кто-то ещё, и оба психа начали заламывать руки Вейлону. В темноте программист даже не сразу сообразил, что происходит, потом попытался вырваться, но эти двое держали его так крепко, что Парк мог лишь беспомощно болтать ногами, когда они приподняли его над полом и куда-то потащили. -Невеста Глускина! Дадим ему его невесту, и он оставит нас в покое, - они безумно кричали и смеялись, отлично ориентируясь в тёмном коридоре. Вейлон крепко сжал камеру, чтобы не выронить её, не оставляя тщетных попыток вырваться, пусть даже и вывихнет при этом плечо. Он прекрасно знал, что психи гораздо сильнее обычных людей, а когда их ещё и двое... Один из схвативших Парка толкнул ногой дверь, и они ворвались в зал, нарушая игру изуродованного пижона. Мужчина выглянул из-за фортепиано, недовольно сморщив лицо, отчего шрамы сделали его гримасу устрашающей, но потом увидел Вейлона в их руках, и выражение сменилось на благоговейный восторг. Психи швырнули Парка в середину ряда между старыми стульями. Вейлон больно ударился коленями, но мгновенно оказался на ногах и хотел оббежать их, однако оказался в ловушке, где с одной стороны были эти двое, а с другой- пижон и ещё десяток умалишённых. -Вы привели мне её? - счастливо спросил изуродованный мужик, а потом поднялся из-за инструмента, что-то держа в руках. Оказалось, что это ворох белой ткани, которую он бережно прижал к груди, а потом отложил на стульчик, на котором сидел . Вейлон всё ещё рыскал взглядом по залу, пытаясь найти пути отступления. -Мистер Глускин, она заблудилась в коридоре, - с истерическими нотками сказал один из психов. Услышав имя, Вейлон по-новому посмотрел на мужчину. Глускин? Тот самый Эдди Глускин, которого поместили в круглый резервуар для соединения с Билли Хоупом? Но как он смог выбраться и выжить? Неважно. Сейчас всё это было совершенно не важно, ведь этот высокий накачанный мужик шёл к нему между рядами стульев, и некоторые психи сжимались на своих местах, когда он проходил мимо них. -Дорогая! - воскликнул он, и Парк испуганно застыл, забыв, как дышать. - Ты, наверно, заблудилась, пока искала дорогу в этот зал? Язык Вейлона прилип к нёбу, и он не мог заставить себя вымолвить хоть слово. -Ты так рада нашей встрече, что не можешь произнести ни слова? - мужчина подошёл так близко, что Вейлон мог разглядеть каждый изгиб гноящихся шрамов на его лице, голубые глаза, будто кусочки чистого неба, утопающие в крови лопнувших сосудов. Его лоб чуть морщился при каждом произнесённом слове, видимо, страшные раны ужасно болели. Парк хотел сделать шаг назад, борясь с приступом тошноты, вызванным странным запахом запёкшейся крови, гноя, грязи и какого-то дешёвого одеколона, но Глускин протянул руку и схватил его за робу, не давая сдвинуться. -Не знал, что ты такая скромная, - его губы тронула тёплая улыбка, которая выглядела так же нереально, как всё происходящее. Вейлон таращился на него и ждал подходящего случая, чтобы найти способ сбежать. Радовало то, что в зале хоть и были брызги крови, но никаких завалов трупов. Может, пока он оставит его в живых. Хотя психи сидели тихо, старались даже не смотреть в сторону Глускина, Парк видел затравленный страх в их больных глазах. В любой момент ему может что угодно прийти в голову. Между тем Глускин отпустил руку и лёгким, изящным движением провёл по волосам Парка, смахивая с них пыль и мусор, который тот успел нацеплять во время своего побега. Программист тяжело дышал, но старался держать себя в руках. -Ты так торопилась, дорогая, - голос мужчины стал чуть ниже, приятнее, хотя кого это могло обмануть? - Что совсем не подумала о том, как выглядишь. Парк не мог даже рта открыть, чтобы хоть что-то сказать. Что ему оставалось? Подыгрывать этому психу или послать его к чёрту? Он боролся со своим существом, чтобы принять на себя уготованную ему роль, но и не мог просто взять и лишить себя всех надежд на побег. Не трудно догадаться, что будет, когда Вейлон разуверит Глускина в том, что он спешил к нему. Эдди подал вторую руку Парку, и программист заставил себя вложить в неё свою, подавив вопль отчаяния. Мужчина повёл его к экрану и импровизированной сцене. Психи затаённо наблюдали за ними. -Установи камеру, чтобы она сняла, как мы счастливы, дорогая, -так же изящно Глускин указал на фортепиано. При мысли о том, чтобы оставить камеру, Парку сделалось совсем дурно. План о побеге начинает усложняться. Ему придётся как-то потом забрать её. Чёрт-чёрт-чёрт. -Я не думаю... - прохрипел Вейлон, продирая каждое слово через пересохшее горло. Тёмные дуги бровей Эдди чуть дрогнули и поднялись в удивлении. Мужчина до боли сжал плечо Вейлона, но при этом на его лице всё так же была тёплая, дружелюбная улыбка: -Установи камеру, дорогая, - на последнем слове он сделал особый акцент. Парк неприятно поёжился, совсем не к месту вспомнив своё детство и, кажется, начал понимать, какие червяки поедают мозг Глускина. "Я стараюсь для нашей семьи, Вейлон", " Я беспокоюсь о тебе, Вейлон," - фразы его отца с гниловато-сладким привкусом, который Парк долго не мог интерпретировать правильно. Эта интонация говорит лишь о том, чтобы он делал всё, как ему велят. "Что же делал с тобой твой папаша?" - но вместо того, чтобы спросить это, Вейлон подошёл к фортепиано и установил на нём камеру, повернув в сторону сцены, а после этого пришлось вернуться к Глускину, чтобы окончательно не вывести его из себя. Эдди с огромной любовью посмотрел на Парка и притянул к себе за талию, заставив вдохнуть неприятный аромат, исходивший от его ран. Затем мужчина посмотрел на психов, собравшихся в зале: -Красотули, кто из вас сможет исполнить чудесную мелодию для нашего танца? Среди двух рядов пациентов повисло пугливое молчание. Им всем хотелось забиться под стулья и не вылезать оттуда. -Ммм, дорогуши, не портите мне чудесный танец! - рявкнул Глускин, и один из психов подскочил, быстро направился к фортепиано, ёжась под тяжёлым взглядом мужчины. - Чудесно! Эдди повернулся к Вейлону, в карих глазах которого застыл животный страх. -О дорогая, - мужчина вновь одарил Парка тёплой улыбкой, обнажив красивые зубы. - Ты так смотришь... Ты ревнуешь меня к этим шлюхам? - не отрывая взгляда от программиста, Эдди указал рукой в сторону "зрителей". - Не стоит. Лишь тебя я искал и видел в своих снах. "А что ты видел, когда отец насиловал тебя, психопат?" - чуть не сорвалось с губ Вейлона, но он смог удержать слова и лишь вымученно улыбнулся Глускину. К удивлению, псих аккуратно переложил белую ткань, лежащую на стульчике, сел за инструмент и действительно начал играть мелодию вальса. Лишь сначала клавиши выбивались из-под пальцев, но пациенту удалось сдержать себя и продолжить играть. Вейлон чувствовал, что вязнет в этом аду всё сильнее, его процессор в голове перегревался и порой терял чувство реальности. Он, словно тряпичная кукла, подчинился сильным рукам Глускина, который вовлёк его в плавный ритм танца. Психи играют на фортепиано, психи танцуют вальс... Что ещё его ждёт? Сам Вейлон танцевал лишь пару раз в своей жизни, но даже остатки файлов-воспоминаний стёрлись из его головы. Сейчас программист был сосредоточен лишь на том, как выбраться из этой западни. Эдди вёл его в танце, а Вейлон глупо следовал его движениям, на целую вечность погрязнув во взгляде голубых глаз. То, что видел в них программист, вызывало в нём всплеск тех самых чувств, из-за которых он отправил письмо репортёру. Не нужно быть доктором или хорошо разбираться в людях, чтобы понять, насколько сильно изломана психика Глускина. Парку хотелось бы сказать "душа", но он не верил ни в Бога, ни в душу. Не верил раньше, а повидав все ужасы Маунт- Мессив, никогда не поверит в будущем. Единственное, во что он точно поверил - это в ад. Ад в каждом искалеченном теле пациентов, в каждом движении, вздохе, мысли, взгляде. Ад в нём самом, который обнажал забытые страхи. Глускин полностью отдавал себя этому танцу. Он с полной отдачей делал каждый шаг, кружась с перепуганным Парком по маленькой сцене. Вейлон наступал босыми ногами на осколки разбитых бокалов, некогда стоявших на некоторых круглых столиках, теперь скиданных в углу зала. Боль вспыхивала в израненных ступнях и отражалась на лице программиста. Заметив, что мужчина морщится, Эдди посмотрел вниз и понял, что портит лучший момент в его жизни. Глускин сильный хваткой приподнял его и заставил встать ступнями на свои ботинки, после чего продолжил танец, оставив Вейлона чувствовать себя глупым и беспомощным. Когда, кружась в танце, они оказались возле вороха белой ткани, Глускин поставил Парка на пол и, взмахнув рукой, подхватил ткань, расправляя её в воздухе. Только сейчас программист понял, что это сшитое из кусков разной ткани белое свадебное платье. Эдди приложил его к Вейлону, любовно разглаживая складки и оглядывая мужчину со стороны. -Ты будешь очень красива на нашей свадьбе, - свободной рукой он провёл по грязной щеке Вейлона, и тот стиснул зубы, чтобы не отвернуться. Жалость и ненависть смешались внутри смертельным ядом. Парк ещё не знал, что Эдди будет творить несколькими часами позже, поэтому сейчас ему было жаль его. Мужчина гнал от себя это удушливое ощущение жалости и вновь позволил подхватить себя. Глускин прижал его к себе так тесно, что платье так и осталось висеть на Парке, складками шурша по полу. Вейлон чувствовал, будто парит над сценой, он цеплялся за картинки своего прошлого, когда танцевал на их свадьбе с Лизой. Только это ещё оставляло кусочки разума и заставляло думать о том, как бежать отсюда. Когда музыка надрывно звучала в зале, а психи были поглощены удивительным зрелищем танцующей пары, Эдди наклонился к Вейлону и тихо проговорил. -Я так люблю тебя, дорогая. Сердце Парка бешено заколотилось в груди. Не от того, что он почувствовал ответное чувство. (Нет! Кто вообще в здравом уме может подумать такое?) , а от желания сию минуту сбежать как можно дальше, пока этот спектакль не зашёл слишком далеко. Глускин прижал Вейлона к себе, и программист вдохнул резкий аромат одеколона, смешанный с его потом и пылью. Он мог бы поклясться, что слышал, как гулко колотится сердце Эдди, будто ждёт ответа от Парка. Глускин чуть отстранился, и Вейлон последний раз увидел его обжигающие- льдистые глаза, полные любви, боли и страдания. Через секунду губы Эдди накрыли сухие губы Парка, заставив программиста протестующе замычать в этот больной и неправильный поцелуй, со вкусом гноя и крови. Парк с силой оттолкнул от себя Эдди, и тот от неожиданности выпустил из рук мужчину, изумлённо глядя на него. -Дорогая? - непонимающе спросил Глускин. Вейлон зыркнул в зал и возблагодарил не знамо кого за то, что за время их танца некоторые психи, воспользовавшись ситуацией, сбежали. Остались только те, кто в страхе забились на сидениях, прижимая колени к груди. Это был шанс, и Парк поспешил им воспользоваться. Мужчина рванул к фортепиано, хватая камеру, а затем ломанулся между рядов стульев к большой двери, над которой горела табличка с надписью "EXIT". Он не чувствовал боли в порезанных ногах, не слышал, как кричит ему в спину Глускин: -Дорогая! Куда же ты? Я испугал тебя поцелуем? Прости, ты так распалила моё сердце, что я не сдержался! Вейлон думал, что сейчас снова выскочат те два психа, снова схватят его и вернут обратно, но этого не произошло. Парк врезался в деревянную дверь, инстинктивно долбя по ней руками, потом опомнился и повернул ручку, слыша у себя за спиной: -Вернись! Вернись, тупая сука! Парк выбежал в широкий коридор, закрывая за собой дверь в зал кинотеатра. Он всё ещё не мог поверить, что ему так просто удалось вырваться. Не теряя времени, мужчина побежал по коридору и через несколько минут непрерывного бега забежал в туалет и закрылся в одной из кабинок, где его тут же вырвало. Он всё ещё чувствовал на губах привкус крови и гноя с губ Глускина. Его трясло, но он не мог себе позволить сдаться. Вывалившись из кабинки, Вейлон прислушался, не идёт ли кто в коридоре. Убедившись, что там тихо, Парк вымыл лицо холодной водой и отправился дальше искать выход из лечебницы, конечно, не подозревая, что ему ещё предстоит встретиться с Эдди Глускиным и снова сорвать их "брачный обряд".